— Ты серьёзно собираешься идти так на родительское собрание? — Саша стоял в дверном проёме, скривив губы в презрительной усмешке.
— А что не так? — Вика поправила платок на голове, стараясь сохранять спокойствие.
— Ничего, просто другие родители будут коситься. Маша и так комплексует из-за твоего… — он махнул рукой в сторону её головы, — внешнего вида.
— Моего внешнего вида? — голос Вики дрогнул. — Ты имеешь в виду то, что я победила рак?
— Я имею в виду, что ты могла бы постараться выглядеть нормально. Парик хотя бы надела.
Эти слова прозвучали обыденно, будто он просил её переодеть блузку или поправить причёску. Вика остановилась перед зеркалом в прихожей. Отражение показывало худощавую женщину в синем платке, завязанном искусным узлом. Глаза всё ещё большие, выразительные. Скулы стали острее, но лицо не утратило женственности. Она видела себя. А что видел он?
— Саш, мы обговаривали это уже сто раз. Парик натирает кожу, от него болит голова.
— Тогда не иди. Скажи, что заболела.
Вика медленно обернулась. Муж уже отошёл к окну, изучая что-то в телефоне. Профиль знакомый до боли — прямой нос, волевой подбородок, аккуратная щетина. Тот самый мужчина, который полтора года назад держал её за руку в онкологической клинике и клялся, что всё будет хорошо.
— Не пойти на собрание? Пропустить обсуждение планов на новый учебный год?
— Да какая разница? Всё равно ничего важного не решают.
— Для меня это важно. Для Маши тоже.
Муж поднял глаза от экрана. В них мелькнуло что-то, напоминающее сожаление, но тут же исчезло.
— Хорошо, иди. Только не обижайся потом, если люди будут… реагировать.
***
За кухонным столом собралась вся семья. Свекровь Нина Петровна резала салат, золовка Лена листала журнал, тёща Галина Ивановна заваривала чай, а маленькая Маша рисовала. Свояченица Оля только что пришла с работы.
— Вика, милая, может, всё-таки попробуешь парик? — начала свекровь, не глядя в глаза невестке. — Я видела в магазине очень натуральные, из настоящих волос.
— Нина Петровна, я уже говорила — мне некомфортно в парике.
Вика разливала суп по тарелкам. Движения привычные, отточенные за годы семейной жизни. Половник звякнул о край кастрюли. Обычный домашний звук, а сейчас он показался слишком громким.
— Но подумай о Саше, — вступила золовка Лена. — Ему же неловко с тобой появляться в людных местах. Вчера Костя видел вас в магазине, сказал, все оборачивались.
— Все оборачивались? — Вика сжала кружку. — И что же они увидели такого ужасного?
— Не придирайся к словам, — Саша налил себе коньяк. — Лена права. Мужчине хочется гордиться женой, а не оправдываться перед друзьями.
— Оправдываться? За что? — голос Вики стал громче. — За то, что я выжила?
Маша подняла голову от альбома и посмотрела на взрослых. Её карандаш замер над бумагой. Детские глаза — широкие, настороженные — перебегали от мамы к папе, от бабушки к тёте. Вика заметила этот взгляд и мгновенно осознала: девочка всё понимает. Может быть, не словами, но кожей, интуицией. Дети всегда знают, когда в семье что-то разрушается.
— Вика, не повышай голос при ребёнке, — вмешалась тёща. — Но Саша отчасти прав. Женщина должна следить за собой.
— Мам! — Вика резко повернулась к матери. — Ты тоже?
Галина Ивановна избегала взгляда дочери. Её руки нервно разглаживали скатерть, стирая несуществующие крошки.
— Я просто говорю, что можно найти компромисс. Красивые платки, шляпки…
— Она и так носит платки, — фыркнул Саша. — Как баба Зина с нашего двора. Только той восемьдесят лет.
Звук его смеха был коротким и жёстким. Вика опустила ложку. Суп внезапно показался безвкусным.
***
Вика встала из-за стола и вышла на балкон. Оля последовала за ней.
Август заканчивался, и вечерний воздух был по-особенному мягким. Где-то внизу играли дети, слышались голоса прохожих. Обычная жизнь, которая течёт своим чередом, не замечая чужих драм.
— Вик, не слушай их. Ты красивая.
— Оль, я устала. Каждый день одно и то же. Будто я специально облысела им назло.
Оля обняла сестру за плечи. Её прикосновение было тёплым, искренним. Таким редким в последнее время.
— А помнишь, какие у тебя были волосы? — Оля погладила сестру по плечу. — До пояса, густые. Все завидовали.
— Помню. Саша тогда говорил, что влюбился в мои волосы с первого взгляда. Оказывается, только в них и влюбился.
Воспоминания нахлынули яркой волной. Двадцатилетняя Вика с копной каштановых волос, которые рассыпались по плечам, когда она смеялась. Саша не мог пройти мимо, не прикоснувшись к ним. «Твои волосы пахнут солнцем», — говорил он тогда. А теперь отворачивается, когда она снимает платок перед сном.
Дверь на балкон резко открылась.
— Закончили тут драму разыгрывать? — Саша покачивался. — Оля, иди домой. Нечего мою жену настраивать против семьи.
Запах коньяка смешался с вечерним воздухом. Вика невольно отступила на шаг.
— Саш, ты выпил лишнего, — Оля попыталась его успокоить.
— Я в своём доме решаю, сколько мне пить! И вообще, может, если бы жена выглядела как женщина, а не как… — он осёкся.
— Договаривай! — Вика развернулась к нему. — Как кто?
— Как больная! Вот! Ты выглядишь как больная, и все это видят!
Слова повисли в воздухе, резкие и окончательные. Саша тут же спохватился — глаза его расширились, руки дёрнулись, будто хотел поймать слова и запихнуть обратно. Но было поздно.
***
В гостиной воцарилось молчание. Маша подняла голову от рисунка.
— Мама, почему папа кричит?
Детский вопрос прорезал электрическую тишину. Нина Петровна поспешно встала, разглаживая фартук.
— Папа устал на работе, солнышко, — Нина Петровна погладила внучку по голове. — Иди в свою комнату, порисуй там.
Когда девочка ушла, оставив на столе недорисованную картинку — дом с трубой и дымком, — свекровь повернулась к Вике:
— Вика, пойми и Сашу. Для мужчины важна внешность жены. Это их статус.
— Статус? — Вика села на диван. — Я думала, для мужчины важна семья, любовь, поддержка.
Диван был мягкий, удобный. Они выбирали его вместе три года назад, спорили из-за цвета обивки. Тогда это казалось такой важной проблемой — какой именно оттенок бежевого выбрать.
— Не будь наивной, — Лена отложила журнал. — Саша всегда гордился твоей красотой. Показывал фотографии друзьям, хвастался. А теперь что ему показывать?
— Может, то, что его жена — сильная женщина? Что она прошла химиотерапию, операцию и выжила?
— Ой, да хватит из себя героиню строить! — Саша плюхнулся в кресло. — Все болеют, все лечатся. Но не все потом ходят лысыми и пугают окружающих.
— Саша! — возмутилась даже Галина Ивановна. — Это слишком!
— А что? Правду говорю! Она даже летом отказалась парик надеть. Мы пошли в кафе, официантка чуть тарелку не уронила, когда платок сполз!
Вика вспомнила тот день. Жаркий июль, кондиционер в кафе работал плохо. Платок действительно сполз, открыв голову, покрытую едва пробивающимся пушком. Девушка-официантка замерла с подносом, глаза её расширились. Но через секунду она улыбнулась и сказала: «Какие у вас красивые серьги». А Саша весь вечер дулся и требовал больше никуда не ходить.
***
— Помнишь тот день? — Вика смотрела прямо на мужа. — Ты сказал, что тебе страшно. Страшно, что ты потерял ту, в которую влюбился.
— И что? Это правда! Ты стала другой!
— Я стала лысой. Только и всего. Внутри я та же.
— Нет! — Саша стукнул кулаком по подлокотнику. — Ты стала… сломленной. Вечно плачешь, жалеешь себя!
— Я плакала месяц после операции. Месяц, Саша! А ты? Ты убрал все зеркала в доме!
Это была правда. Все зеркала исчезли в один день, пока она лежала в больнице. Саша сказал, что хотел сделать сюрприз — поменять их на новые. Но новых так и не появилось. Только маленькое зеркальце в ванной, к которому нужно было наклоняться, чтобы увидеть лицо целиком.
— Чтобы ты лишний раз не расстраивалась!
— Врёшь! Чтобы самому не видеть!
Свекровь встала между ними:
— Хватит! Вика, Саша прав в одном — ты могла бы постараться для семьи. Хотя бы попробовать парик.
— Я пробовала! От него болит голова, кожа не дышит!
Она действительно пробовала. Дорогой парик из натуральных волос, который Саша заказал через интернет. Каштановые локоны, почти как её собственные. Но искусственные волосы лежали мёртвым грузом, кожа головы краснела и чесалась. А главное — в зеркале она видела чужую женщину, ряженую, фальшивую.
— Терпят же другие женщины! — вставила Лена. — Моя подруга после химии сразу парик купила. И муж её поддержал, и на работу вышла без проблем.
— Я рада за твою подругу. Но я — это я.
***
Семейное собрание должно было решить судьбу Вики. Родственники расположились в гостиной полукругом, словно трибунал: свекровь Нина Петровна — строгая женщина с идеально причёсанными седыми волосами, сестра мужа Лена — всегда готовая поддержать брата, и мать Вики — Галина Ивановна, которая нервно перебирала бусы на шее. Саша стоял у окна, держа в руке бокал коньяка. Все говорили о том, что Вике нужен парик, что её внешний вид расстраивает домашних, что пора бы уже «взять себя в руки».
Оля, которая всё это время молчала, вдруг встала:
— Хватит! Вы все тут собрались, чтобы гнобить человека за то, что она больна? Вам не стыдно?
— Оля, не лезь! — рявкнул Саша. — Это наши семейные дела!
— Семейные? Семья поддерживает, а не унижает!
— Да кто её унижает? — возмутилась Нина Петровна. — Мы советуем, как лучше!
— Лучше для кого? Для Саши, чтобы ему не было стыдно? Для вас, чтобы соседи не шептались?
— Для всех! — крикнула Лена. — И для Маши тоже! Дети в школе дразнят её, что у неё мама лысая!
Вика резко встала. Эти слова будто ледяной водой окатили её. Машенька — её солнышко, её смысл жизни — страдала из-за неё, а она даже не догадывалась.
— Что? Машу дразнят? Почему я не знала?
— А ты спрашивала? — съязвил Саша. — Ты вообще в последнее время только о себе думаешь!
В комнате повисла тишина, полная укора и осуждения. Вика смотрела на мужа, не веря услышанному. Человек, который клялся любить её в болезни и здравии, обвинял её в эгоизме.
— Я думаю только о себе? — Вика подошла к мужу вплотную. — Я, которая проходила химию и улыбалась Маше, чтобы она не боялась? Я, которая готовила вам ужины, когда меня тошнило от запаха еды?
— Ой, да прекрати! — Саша отмахнулся. — Подвиг совершила! Другие женщины и не такое терпят!
— Например?
— Да моя мать, например! Отца парализовало, она его десять лет выхаживала! И не ныла!
— Саш, это другое… — попыталась вмешаться Нина Петровна.
— Нет, мам, пусть знает! Ты год проболела, и всё! А ведёшь себя, будто мир тебе должен!
Вика ощутила, как слова мужа больно врезаются в сознание. Неужели он действительно считал её болезнь чем-то незначительным? Неужели месяцы страха, боли, борьбы за жизнь — это просто каприз избалованной женщины?
— Я не прошу мир! Я прошу мужа меня поддержать!
— А я тебя чем не поддерживаю? Платки покупаю, к врачам вожу!
— Ты меня стесняешься!
— А чем тут гордиться? — выпалил Саша и тут же замолчал.
Слова повисли в воздухе, как приговор. Галина Ивановна закрыла лицо руками. Оля схватила сестру за руку. Даже Нина Петровна и Лена притихли. Все поняли — Саша сказал то, что давно думал, но не решался произнести вслух.
— Повтори, — тихо сказала Вика. — Повтори, что ты сказал.
— Вика, я не то имел в виду…
— Нет, ты именно это имел в виду. Всё это время ты именно это и думал. Что мной нечего гордиться.
— Послушай, давай не будем…
— Давай! Давай не будем притворяться, что у нас есть семья! — Вика сорвала с головы платок.
Гладко выбритая голова блеснула в свете люстры. На затылке был виден шрам от операции — след того сражения, которое она выиграла, того подвига, которым, как оказалось, никто не гордился.
— Вот! Смотрите все! Это я! Не красавица с длинными волосами, а выжившая женщина с лысой головой!
— Вика, надень платок, — пробормотала свекровь. — Маша может войти.
— И что? Она увидит свою мать! Не монстра, а мать!
— Которая устраивает истерики! — огрызнулся Саша. — Вечно ты всё драматизируешь!
Драматизирует? Она, которая полгода боролась со смертью, которая каждое утро заставляла себя улыбаться дочери, скрывая боль и отчаяние? Которая терпела взгляды жалости и отвращения?
— Я ухожу, — Вика направилась к двери. — Заберу Машу и уйду.
— Куда это? — Саша преградил ей путь. — Это мой дом!
— И моей дочери. Суд решит, с кем ей остаться.
— Суд? — засмеялся Саша. — Ты думаешь, суд оставит ребёнка с больной матерью?
— Я не больная! Я в ремиссии уже полгода!
— Да какая разница? Ты вечно на таблетках, по врачам бегаешь!
— Это профилактика!
— Это признак того, что ты неполноценная! — выкрикнул Саша и тут же прикусил язык.
Пощёчина раздалась так громко, что все вздрогнули. Саша схватился за щёку, глядя на жену с удивлением и злостью.
— Ты… ты ударила меня?
— Я должна была сделать это давно. Когда ты первый раз отвернулся от меня в постели. Когда сказал, что тебе противно меня касаться.
— Вика! — ахнула Галина Ивановна. — Ты не говорила!
— А что было говорить, мам? Что мой муж брезгует мной?
Болезнь лишила её не только волос. Она лишила её права на близость, на нежность, на любовь. Саша не мог даже смотреть на неё без отвращения, а она всё терпела, надеясь, что это временно, что любовь сильнее болезни.
Из детской вышла Маша с рисунком в руках:
— Мама, смотри, я нарисовала тебя!
На листке была изображена женщина в красивом платке с улыбкой на лице. Ребёнок видел в ней красоту даже тогда, когда взрослые видели только изъян.
— Красивая, солнышко, — Вика присела перед дочерью. — Маш, мы с тобой поедем к бабушке Гале на несколько дней, хорошо?
— А папа?
— Папа останется дома. У него работа.
— Мам, а почему ты плачешь?
— Это слёзы радости, милая. Пойдём собирать вещи.
Когда Вика с дочерью вышли из комнаты, Саша налил себе ещё коньяка. Руки у него дрожали — от злости или от понимания того, что наделал, он сам не знал.
— Вернётся. Куда ей деваться?
— Сынок, — Нина Петровна села рядом. — Может, ты погорячился?
— Мам, ты же сама видишь — она изменилась. Это не та женщина, на которой я женился.
— Но она мать твоего ребёнка.
— И что? Я должен всю жизнь терпеть её комплексы?
Оля, которая всё это время молчала, встала:
— Знаете что? Вы все тут… просто чудовища. Особенно ты, Саша. Вика выздоровеет, волосы отрастут. А ты так и останешься мелким, трусливым эгоистом.
— Оля! — возмутилась Лена. — Как ты разговариваешь с моим братом?
— Как он заслуживает. И знаешь что? Через два года, когда Вика будет ходить с роскошными волосами и новым мужем, ты будешь локти кусать. Но будет поздно.
С этими словами она вышла, хлопнув дверью.
***
Прошло два года. Вика стояла перед зеркалом и расчёсывала отросшие волосы. Они были короче прежних, но густые и блестящие. Каждое утро она смотрела на своё отражение с благодарностью — не только за то, что волосы вернулись, но за то, что жизнь подарила ей второй шанс. Маша сидела рядом на кровати и болтала о школе, о подругах, о новом учителе. Девочка расцвела в атмосфере спокойствия и любви.
Телефон зазвонил. Номер был незнакомый.
— Алло?
— Вика? Это Лена. Можем встретиться?
Голос бывшей золовки звучал неуверенно, почти заискивающе. Вика не слышала его уже год.
— Зачем?
— Саша… он просит тебя вернуться.
Вика усмехнулась. Какое-то время назад эти слова заставили бы её сердце забиться быстрее, вселили бы надежду. Теперь они вызывали лишь лёгкое недоумение.
— Передай Саше, что я счастлива. У меня есть работа, друзья, дочь. И волосы, кстати, отросли. Но это уже неважно.
— Вика, он изменился. Понял свои ошибки.
— Лена, он не изменился. Просто его новая женщина ушла, и он остался один. Нина Петровна рассказала моей маме.
— Откуда ты…
— Неважно. Передай ему — я простила его. Но возвращаться не буду. Никогда.
Вика положила трубку и обняла дочь. Прощение далось ей нелегко, но оно освободило её от злости и обиды, которые отравляли жизнь.
— Пойдём, солнышко. Дядя Игорь обещал отвести нас в цирк.
— Дядя Игорь хороший. Он говорит, что ты самая красивая.
— Даже когда я была без волос?
— Он сказал, что не видел тебя без волос. Но уверен, что ты всегда красивая.
Вика улыбнулась. Игорь появился в её жизни полгода назад — коллега по новой работе, мужчина, который сумел разглядеть в ней не жертву обстоятельств, а сильную женщину. Он не задавал лишних вопросов о прошлом, не жалел её, не старался «спасти». Он просто любил — спокойно, надёжно, без пафоса и громких слов.
В дверь позвонили — это пришёл Игорь. Он принёс цветы — скромный букет и билеты в цирк. Маша радостно побежала к нему, и он подхватил её на руки, закружил, вызвав восторженный смех.
— Как дела, красавицы? — спросил он, целуя Вику в щёку.
— Отлично, — ответила она, наблюдая, как дочь показывает Игорю новый рисунок. — Просто отлично.
А Саша в это время сидел в пустой квартире и смотрел на старые фотографии. На них Вика была с длинными волосами, смеялась и обнимала его. Тогда он не ценил этого счастья, считал его само собой разумеющимся. Теперь понимал, что потерял навсегда.
Он налил коньяк и выпил залпом. Алкоголь стал единственным утешением в длинные одинокие вечера. Марина — девушка, с которой он встречался после развода — ушла месяц назад, не выдержав его постоянного недовольства и сравнений с бывшей женой.
Оля оказалась права — он остался один со своим эгоизмом. А Вика расцвела заново, как феникс из пепла. Только он этого уже не увидит. И, наверное, это справедливо. Каждый получил то, что заслужил.
За окном зажигались огни вечернего города. Где-то там его бывшая жена и дочь смеялись в цирке с человеком, который сумел полюбить их по-настоящему. А он листал старые фотографии.
