— Я, признаться, домашние торты не ем, — продолжала Елена Ивановна, морщась. — Они часто слишком сладкие или жирные. Вот у меня — проверенный вариант. Давайте поставим свечи в мой торт, а этот потом съедите?
Света резко повернулась к Антону. Говорила четко, без надрыва, но каждое слово резало воздух:
— Сколько можно слушать твою мать?
***
Светлана нарезала клубничный торт, который сама испекла накануне. Она провозилась с ним до полуночи: клубничное конфи, сливочный крем-чиз и воздушный бисквит.
Сверху — аккуратные розочки из крема, в центре — число «25», выложенное дольками клубники. На столе стояли разные закуски, а в духовке доготавливалось мясо. День рождения Света хотела отметить скромно, но уютно — немного вина и любимый рядом. Но все сразу же пошло не плану.
— Ты куда хлеб положила? — вошел в кухню Антон, с телефоном в руке.
— На полке около микроволновой печи, — Света вытерла руки о фартук. — А что сказала твоя мама?
Антон не ответил сразу. Губы его поджались.
— Что она сказала, Антон?
— Что ей будет неудобно приходить в шесть, говорит, что надо было в обед позвать госте. И вообще, считает, что ты поторопилась — надо было согласовать все заранее.
Светлана поставила на стол последнюю тарелку и пристально посмотрела на него:
— Это мой день рождения. Я пригласила ее — не наоборот. А ты как считаешь? Я опять что-то сделала не так?
Антон сел за стол, достал вилку и ковырнул кусочек сыра.
— Просто ты знаешь маму… Ей нужно время, чтобы принять… тебя.
— Принять меня? — переспросила Светлана. — Мы живем вместе почти год, а я все еще кандидат в невестки?
Он замолчал. И это молчание было хуже любых слов.
Света переехала к Антону по большой любви. Он снял квартиру сразу после того, как Елена Ивановна — его мать — недвусмысленно сказала, что ей надо время.
— Ты у меня один, Антоша, а девушки — это так… проходное. Я не хочу, чтобы ты ошибся, как твой отец.
Отец Антона по мнению Елены Ивановны действительно ошибся, но не тогда, когда взял ее в жены. А в тот момент, когда Дмитрий Леонидович «закрутил интрижку» на работе. Никто не хотел и думать о том, что жена его допекла и Дмитрий Леонидович искал простой, спокойной жизни без постоянных упреков.
Все было выставлено так, что он — плохой, а бывшая жена — хорошая. А Дмитрий Леонидович и не спорил, знал, что бесполезно.
Вначале Света старалась. Пекла пироги, звала Елену Ивановну на ужин, слушала бесконечные истории про каждого их родственника. Потом стала стараться все меньше, потом — перестала совсем. Но обида не уходила.
Светлана работала менеджером по подбору персонала, экономила на всем, покупала продукты по акции и каждый месяц откладывала деньги на свою будущую квартиру. Она не собиралась всю жизнь ждать благословения от чужой женщины, которая по факту не сделала ничего, чтобы заслужить хоть толику уважения.
Света дождалась своих родителей. Анна Владимировна с мужем пришли ровно в шесть, как договаривались. Принесли цветы, коробку конфет и фирменный салат в красивой стеклянной миске. Отец, как всегда, немного ворчал по дороге — не любил ездить в гости, а конфеты казались ему недостаточно «мужским» подарком.
Света сдержанно улыбалась. Она была рада увидеть родителей, с которыми у нее в последнее время было все меньше времени видеться. Анна Владимировна оглядела стол, села рядом с дочерью и тихо спросила:
— А кто-нибудь еще будет?
Света пожала плечами:
— Должна была прийти мать Антона… но она, видимо, передумала.
Не успела Анна Владимировна даже толком нахмуриться, как в прихожей раздался звонок. Света посмотрела на Антона. Тот, не поднимая глаз, встал и пошел открывать дверь. На пороге стояла Елена Ивановна. В аккуратном пальто, с яркой сумкой и белоснежным пакетом, из которого выглядывала коробка торта.
— Добрый вечер. Я все-таки решила заглянуть, — сказала она с натянутой улыбкой.
Антон сразу же засуетился. Помог матери снять пальто, аккуратно повесил его на плечики, будто это была не верхняя одежда, а сценический костюм. Затем повел Елену Ивановну в ванную:
— Помой руки, мам. Там мыло с ромашкой — как ты любишь.
Когда они вернулись, Света уже спешно накрывала на дополнительное место. Достала еще один бокал, сервировочную тарелку и мягкую хлопковую салфетку. Шуршала по кухне, будто была не хозяйкой праздника, а официанткой на чужом торжестве.
Вернувшись в комнату, она замерла.
Елена Ивановна уже сидела за столом. Причем ровно на том месте, которое изначально было накрыто для Светы — в центре стола, напротив окна, где лучше всего падал свет. Антон подсунул ей стул и налил компот.
Света не сказала ни слова. Просто пододвинула свою тарелку ближе к углу, между миской с салатом и бутылкой минералки. Улыбнулась родителям — как могла — и села рядом с матерью.
Анна Владимировна не упустила этот жест. Она посмотрела на мужа, потом на дочь, а затем перевела взгляд на гостью, которая уже достала вилку и без стеснения наколола себе кусочек сыра с орехами.
— Какой у вас домашний стол, — сказала Елена Ивановна тоном, который больше подходил для оценки школьного рисунка. — Я помню, у Антошеньки в детстве была аллергия на орехи. Но, наверное, уже прошла. Вы же это обсуждали, да?
Никто не ответил.
А она, будто ничего не заметив, удобно устроилась на стуле, сложила руки на столе и, положив на них голову, вдохновенно начала:
— В этот день, кстати, ровно двадцать пять лет назад я впервые уложила Антошеньку спать самостоятельно. Это было нечто! Он тогда уже умел сам переворачиваться…
Света тяжело дышала, наблюдая за этим спектаклем. Улыбка не сходила с ее лица, но теперь это было больше похоже на оскал. Она чувствовала, как медленно нарастает усталость от женщины, которая в ближайшем будущем должна была стать ее свекровью.
Елена Ивановна явно наслаждалась вниманием. Каждую фразу произносила с паузой, чтобы никто, не дай бог, не перебил ее. Рука плавно касалась бокала, интонация — словно в театральной постановке. Периодически она бросала реплики в сторону Антона, напоминая, каким он был чудесным мальчиком в пять, семь, девять и двадцать лет.
Когда Света подала горячее — ароматное мясо, запеченное с картофелем и тимьяном, в комнате на секунду повисло одобрительное молчание. Отец Светы взял вилку, попробовал и тут же засуетился:
— Мясо получилось невероятно мягким. Всегда знал, что дочь хорошо готовит, но чтобы так вкусно!
Он ел с аппетитом, смачно причмокивая. Его довольное лицо напоминало ребенка, которому наконец дали кусочек торта.
Елена Ивановна аккуратно отрезала себе тонкий кусочек и откусила, а затем сморщилась.
— Ммм… как-то… много перца, как по мне. Немного грубовато. Я, конечно, ем острое, но тут перебор со специями.
Света даже не посмотрела в ее сторону, когда Елена Ивановна говорила свою реплику. Она чувствовала, как под ложечкой начинает подниматься что-то горячее и нервное. Она прекрасно знала этот тон.
Антон просто пожал плечами:
— Мне нормально.
Отец Светы тем временем положил вторую порцию горячего на свою тарелку. Елена Ивановна снова сморщилась от вида отца Светланы, который с упоением наслаждался ужином.
— Антош, подойди на минутку, пожалуйста, — вдруг сказала она, вставая и направляясь в сторону кухни.
Он послушно встал и пошел за матерью.
Света застыла. Из кухни доносился только приглушенный голос Елены Ивановны. Она не могла разобрать всего, но уловила ключевые слова:
— …я не могу терпеть такого отношения к себе…
— …если ты не против, в следующий раз без них, ладно?..
— …какая-то грубость во всем…
Света закипала внутри. Она попыталась взять себя в руки, глубоко дышала, но дыхание с каждым разом становилось все резче.
Последней каплей стал торт.
Ее торт. То самое клубничное совершенство, которому она посвятила весь предыдущий вечер. Конфи, вываренное вручную, нежнейший крем-чиз, идеально пропеченные коржи — она не пожалела ни сил, ни времени, чтобы в этот вечер все было идеально.
Она аккуратно вынесла торт в гостиную и все замолкли. Света поставила торт на стол, достала коробочку со свечами. Зажечь, загадать желание, закрыть глаза, услышать теплое «с днём рождения» — все, как в детстве.
Но не успела она дотянуться до спичек, как Елена Ивановна вдруг оживилась.
— Кстати, про торт! Я ведь тоже принесла, между прочим. Шоколадный, с черносливом. Очень хороший, из «Франсуа». Мы всегда там берем — гарантированно свежий.
Света застыла и внимательно посмотрела на нее.
— Я, признаться, домашние торты не ем, — продолжала Елена Ивановна, морщась. — Они часто слишком сладкие или жирные. Вот у меня — проверенный вариант. Давайте поставим свечи в мой торт, а этот потом съедите?
Света резко повернулась к Антону. Говорила четко, без надрыва, но каждое слово резало воздух:
— Сколько можно слушать твою мать?
Молчание рухнуло. Елена Ивановна вскочила, будто ее ударили током.
— Что ты сказала?! — воскликнула она. — Я, значит, старалась, пришла, принесла торт, а она мне такое! И вообще, Антон, ты посмотри на нее. Она хамка. Ни воспитания, ни такта, сплошные истерики и требования. Даже на твою родную мать голос поднимает — с чего ты взял, что с тобой она будет другой?!
Антон попытался было встать, но застрял на полпути. Он смотрел то на мать, то на Свету, не в силах вымолвить ни слова. Света стояла молча. Она слишком устала, чтобы продолжать оправдываться.
Анна Владимировна отложила вилку, вытерла губы салфеткой и встала из-за стола. Ее голос прозвучал спокойно, но твердо:
— Дочка, собирайся. Мы уходим. Таких родственников нам не надо.
— И торт тоже забирай, — добавил отец, поднимаясь. — Пусть своим покупным и давятся.
Света молча сняла фартук, взяла коробку из-под клубничного торта, поставила туда свое творение. Внутри все гремело, как после взрыва, но она шла уверенно. Это был конец — и одновременно начало.
Антон остался стоять, не зная, что делать. Он не пошел за ней, а Света больше не обернулась.
Света ушла с гордо поднятой головой. На лестничной площадке было тихо, только где-то внизу хлопнула дверь. Она шла, не оборачиваясь, прижимая к груди коробку с тортом — не просто десертом, а символом того, как она старалась и то, как ее труд и вообще существование обесценили.
В квартире было тихо. Антон сидел молча, ничего не предпринимая и только изредка посматривал на мать. Елена Ивановна вздохнула глубоко и шумно, будто сбросила с плеч тяжелую шаль. Потом потянулась к середине стола и без всяких церемоний взяла ложку, начала накладывать себе мясо — то самое, про которое она полчаса назад заявила, что оно «перченое и жесткое».
Антон ошарашенно наблюдал за происходящим.
— Мама, ты же говорила, что мясо невкусное?
Елена Ивановна даже не отвела взгляд от тарелки. С полным ртом, ответила:
— Говорила. Но сейчас мне вдруг резко захотелось есть. Уж очень проголодалась.
Она откинулась на спинку стула и с удовлетворением продолжила:
— И принеси мой торт. Будем праздновать твое освобождение.
Антон стоял посреди комнаты, как чужой в собственной квартире. Он посмотрел на мать, потом на дверь, за которой только что исчезла Света. Гулкое эхо ее шагов до сих пор отзывалось где-то в его груди.
Но он остался стоять. Потому что иначе надо было бы признать, что его мать — не идеальна. А за столом уже началось новое представление — теперь без зрителей. Только главная актриса и ее собственный зал.
