Стерильная белизна больничной палаты резала глаза. Запах хлорки и лекарств, неизменный спутник любого казённого медицинского учреждения, въелся, казалось, в саму душу. Дмитрий сидел на краю кровати своего десятилетнего сына Кирилла, стараясь улыбаться как можно беззаботнее. Весенняя аллергия в этом году разыгралась не на шутку, и вот уже неделю мальчик проводил здесь, под капельницами и наблюдением врачей. Палата была общей, на четверых, и сейчас, в тихий час, наполнена сонным сопением. Дмитрий предлагал перевести сына в отдельную, VIP-палату, но тот наотрез отказался.
— Пап, ты чего? — шептал Кирилл, чтобы не разбудить соседей. — Там же скука смертная, а тут у меня друзья. Мы с Денисом вчера до ночи в «танчики» на планшете рубились, пока медсестра не отобрала. Ты когда завтра приедешь? Пораньше постарайся, ладно?
Он смотрел на отца с недетской серьёзностью, но в глубине его глаз плескалась обычная мальчишеская тоска по дому и отцу. Дмитрий взъерошил его светлые волосы.
— Постараюсь, сынок. Как только с работой разберусь — сразу к тебе. Может, тебе что-то привезти?
— Привези. Только… — Кирилл замялся, его взгляд стал жёстким. — Только пусть Ольга с тобой не едет. Я не хочу её видеть.
Дмитрий тяжело вздохнул. Это была их вечная проблема. Его отношения с Ольгой, длившиеся уже почти два года, так и не получили одобрения сына. Ольга старалась, покупала Кириллу дорогие подарки, пыталась заискивать, но мальчик оставался непреклонен.
Внутренне Дмитрий понимал его. Ольга всё чаще заговаривала о свадьбе, о совместном будущем, но он медлил. Что-то останавливало его, и дело было не только в неприятии её сыном. Кирилл свято верил, что его мама, Анна, пропавшая восемь лет назад, однажды вернётся. Эта детская вера была тем хрупким щитом, который Дмитрий не решался сломать. Он не мог предать память о жене, которую любил больше жизни, и не мог отнять у сына последнюю надежду.
— Хорошо, договорились, — мягко сказал он.
Кирилл тут же просиял. Его сосед, Денис, уже проснулся и махал ему самодельной табличкой для игры в «морской бой».
— Ранил! — торжествующе прошептал Денис.
— Мимо! — так же шёпотом ответил Кирилл и с азартом уставился в свой листок.
Дмитрий тихо поднялся и вышел. Сыну действительно не хватало общения со сверстниками. Может, и к лучшему, что он отказался от одиночной палаты.
***
На следующий день Дмитрий приехал в больницу раньше обычного. Кирилл встретил его на пороге палаты с горящими глазами.
— Пап, привет! А мы сегодня гуляли! Нас тётя Нина, медсестра, выводила во двор на полчаса. Тут так здорово может быть, оказывается!
Дмитрий улыбнулся, видя неподдельную радость сына. Больничное заключение, казалось, шло ему на пользу, вырвав из привычного домашнего одиночества.
— Ну, я рад за тебя, чемпион. Как самочувствие?
— Нормально. Капельницу поставили, и всё. А дома что нового? Тётя Вера не скучает по мне?
Дмитрий усмехнулся. Тётя Вера, их домработница, обожала Кирилла и называла его не иначе как «мой птенчик».
— Скучает, конечно. Говорит, дом без тебя опустел. А ещё… — Дмитрий запнулся, но решил сказать. — Ещё Ольга заходила. Просила передать тебе привет.
Лицо Кирилла мгновенно помрачнело.
— Я так и знал. Это она все мамины фотографии со стола убрала, да? Я же просил тебя не разрешать ей ничего трогать! Она всё хочет сделать так, будто мамы никогда и не было!
Голос мальчика дрогнул. Дмитрий почувствовал укол вины. Он действительно не заметил, как с его рабочего стола исчезла рамка с любимой фотографией Анны.
— Сынок, прости. Я не заметил. Я обещаю, сегодня же вечером мы вернём на место большой мамин портрет. Тот, что в гостиной висел. Хорошо?
Кирилл кивнул, немного успокоившись. Внезапно Дмитрий хлопнул себя по лбу.
— Совсем замотался! Я же вам с ребятами угощения привёз, целый пакет. А в машине оставил. Пойдём со мной, поможешь донести.
Они спустились вниз. Пока Дмитрий доставал из багажника пакеты с соками и печеньем, Кирилл отошёл к старой беседке на краю больничного двора. Там, на скамейке, съёжившись, сидела маленькая, очень худенькая девочка в поношенном платьице.
— Пап, смотри, это та самая девочка, — тихо сказал Кирилл, когда Дмитрий подошёл. — Днём, когда мы гуляли, старшие мальчишки стали её дразнить, так она испугалась и убежала.
Дмитрий посмотрел на испуганное и грязное личико ребёнка. Сердце сжалось от жалости.
— Ну так подойди к ней, — посоветовал он сыну. — Угости её.
Кирилл без колебаний вытащил из пакета шоколадку и пачку вафель и решительно направился к девочке. Она испуганно вжала голову в плечи, когда он подошёл, но Кирилл протянул ей сладости.
— Это тебе. Не бойся.
Девочка недоверчиво посмотрела на него, потом на угощение, и крохотной ручкой быстро схватила шоколад.
— Спасибо, — прошептала она и, соскочив со скамейки, скрылась за углом больничного корпуса.
Дмитрий смотрел на сына с гордостью. Несмотря на все переживания, он растил доброго и чуткого человека.
***
Когда Дмитрий приехал на следующий день, он нашёл сына не в палате, а во дворе, на той самой скамейке, где вчера сидела незнакомая девочка. Кирилл был задумчив и расстроен, он даже не сразу заметил отца.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Дмитрий, присаживаясь рядом.
Кирилл поднял на него серьёзные, повзрослевшие глаза. В них больше не было детской наивности, только тяжёлая дума.
— Пап, нам надо поговорить. По-взрослому.
Они отошли в самый дальний угол двора, где их никто не мог услышать. Дмитрий приготовился к очередному разговору об Ольге или о возвращении домой, но вопрос, который задал сын, застал его врасплох.
— Пап, а как мама пропала?
Дмитрий замер. Все эти годы он оберегал Кирилла от страшной правды, говоря лишь, что мама уехала и однажды вернётся. Он поддерживал эту легенду, чтобы сохранить психику ребёнка, но сейчас, глядя в глаза своему десятилетнему сыну, он понял, что мальчик вырос. Он был готов. Скрывать правду дальше было бессмысленно и даже жестоко.
— Это сложная история, сынок, — начал он, подбирая слова. — Я не хотел тебе рассказывать, пока ты был маленький. Твоя мама не просто уехала. И не просто исчезла.
Он сделал паузу, собираясь с духом. Воспоминания, которые он так долго и тщательно хоронил в самом тёмном уголке своей памяти, рвались наружу, причиняя почти физическую боль.
— Её похитили.
Кирилл вздрогнул, но не перебил. Он ждал.
— Это было восемь лет назад. Мне позвонили… неизвестные люди. Они сказали, что Анна у них и если я хочу увидеть её живой, я должен заплатить выкуп. Огромную сумму. В полицию обращаться запретили, угрожали, что убьют её. Я был вне себя от страха. Я собрал все деньги, которые у меня были, занял у друзей, продал свою первую ювелирную мастерскую… Я сделал всё, как они сказали. Оставил сумку с деньгами в указанном месте. Они забрали выкуп и… исчезли. Просто пропали. И Анна… Анна так и не вернулась.
Дмитрий говорил тихо, глядя куда-то вдаль. Он заново переживал тот кошмар.
— Полиция потом искала. Очень долго. Но не нашла ничего. Ни единого следа. Ни похитителей, ни маму.
Он умолк. В наступившей тишине было слышно, как тяжело дышит Кирилл. Мальчик молчал, переваривая услышанное. Наконец он поднял голову. В его взгляде не было слёз, только горькое понимание.
— Значит, её… нет в живых? — тихо спросил он. — Восемь лет прошло. Шансов ведь нет.
Дмитрий не смог ничего ответить, лишь крепко обнял сына за плечи. Это было молчаливое согласие.
— Кирилл, — нарушил он молчание. — Почему ты спросил об этом именно сейчас? Что произошло?
Кирилл отстранился и посмотрел на отца с новым, странным выражением.
— Пап, ты помнишь большой мамин портрет? Тот, что висел в гостиной. Она там с такой красивой подвеской на шее.
Дмитрий кивнул. Как он мог забыть? Этот кулон был одним из первых его творений, когда он только открывал свою ювелирную мастерскую. Тонкая работа, серебряная роза, лепестки которой складывались в инициалы «А» и «Д». Он сделал его для Анны на их первую годовщину свадьбы.
— Конечно, помню, — ответил он. — Я его сам сделал. Второго такого в мире не существует.
Кирилл глубоко вздохнул, словно собираясь прыгнуть в ледяную воду. Его голос прозвучал тихо, но отчётливо, и каждое слово ударило Дмитрия, как разряд тока.
— Пап, а я видел этот кулон сегодня.
Дмитрий ошеломлённо уставился на сына. Он решил, что мальчик бредит, что это шок от услышанного.
— Сынок, тебе показалось…
— Нет! — твёрдо перебил Кирилл. — Я не мог ошибиться! Он был на ней. На той девочке.
Дмитрий смотрел на сына, и в его душе боролись скепсис и зарождающаяся, безумная надежда.
— Я сегодня снова с ней разговаривал, — торопливо заговорил Кирилл, видя сомнение на лице отца. — Её зовут Маша. Я спросил её про кулон. Она сказала, что это подарок её мамы. Мама велела ей никогда его не снимать, потому что это их талисман. Она сказала, что кулон защищает их.
Надежда в груди Дмитрия разрасталась, вытесняя здравый смысл. Он знал, как Кирилл любил разглядывать фотографии матери. Мальчик часами мог сидеть над семейным альбомом, изучая каждую деталь. Он не мог, просто не мог перепутать это уникальное украшение, символ их с Анной любви. Это было невозможно.
— Пап, я знаю, где они живут! — Кирилл достал из кармана сложенный вчетверо листок из блокнота. — Маша мне рассказала, и я нарисовал. Это где-то на окраине, она объяснила, как дойти от трамвайной остановки.
Он протянул отцу самодельную карту. На ней детской рукой были нарисованы кривые домики, деревья и стрелки.
— Только ты, пожалуйста, не пугай их, — добавил Кирилл умоляюще. — Её мама очень боится чужих людей. Они почти ни с кем не общаются. Пообещай, что не напугаешь.
Дмитрий взял дрожащими руками листок и уставился на неумелый рисунок, который мог стать либо путём к величайшему чуду в его жизни, либо к окончательному и бесповоротному краху всех надежд.
***
Дмитрий смотрел на нарисованный сыном план и не мог поверить своим глазам. Он был поражён не столько самой картой, сколько тем, откуда его домашний, тепличный мальчик мог знать об этом районе. Это была самая окраина города, печально известный квартал, который в народе называли «гнилым углом». Место, куда приличные люди не заезжали даже днём. Место, где царили нищета, безнадёга и криминал. Видимо, новые больничные друзья просветили его.
Он сел в свою дорогую машину, и её респектабельный вид казался вызывающе неуместным на фоне того, куда он направлялся. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая тревожный ритм. Предчувствие, острое и холодное, как лезвие, пронзало его. Он медленно вёл автомобиль по разбитой, усыпанной ямами дороге. За окном мелькали полуразрушенные бараки, покосившиеся заборы, заваленные мусором дворы. Нищета и заброшенность сквозили в каждой детали этого убогого пейзажа.
Пока машина ползла по ухабам, в голове Дмитрия оживали призраки прошлого. Он вспомнил те страшные недели после исчезновения Анны. Он почти не спал, не ел, только пил воду и беспрестанно курил. За две недели он, тридцатилетний здоровый мужчина, поседел.
Ему казалось, что он умирает от горя, что его сердце просто разорвётся на куски. Спасла его только мысль о маленьком Кирилле, который остался на его руках. Ради сына он заставил себя жить дальше, похоронив свою боль глубоко внутри. И вот теперь, спустя восемь лет, эта старая рана открылась и кровоточила с новой силой.
Он свернул в узкий проулок, сверяясь с картой Кирилла. Вот нужный поворот, вот старое засохшее дерево, служившее ориентиром. Наконец он увидел строение, которое его сын обозначил как «дом с красной крышей». Это был ветхий, вросший в землю домишко, который с трудом можно было назвать домом. Шиферная крыша просела, краска на стенах облупилась, а окна были затянуты мутной плёнкой.
Дмитрий заглушил мотор. Тишина, нарушаемая лишь скрипом ржавых ворот на ветру, давила на уши. Он несколько минут сидел в машине, собираясь с духом, пытаясь унять дрожь в руках. Затем он решительно вышел, подошёл к хлипкой, обшарпанной двери и легонько постучал. За дверью послышались тихие, шаркающие шаги.
Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла молодая женщина. Её лицо было измождённым и бледным, под глазами залегли тёмные круги, а в светлых, когда-то густых волосах виднелась седина. Но это были её глаза. Глаза Анны.
Дмитрий смотрел на неё, и мир вокруг него поплыл, теряя очертания. Бетонный двор, серый дом, собственная машина — всё смешалось в одно размытое пятно. Воздух кончился. Он сделал судорожный вдох, но лёгкие отказались работать. Ноги подкосились, и он, не издав ни звука, рухнул на землю, проваливаясь в спасительную темноту.
Он очнулся от тихого детского голоса: «Мама, дядя просыпается», и прикосновения прохладной влажной тряпки ко лбу. Дмитрий открыл глаза. Над ним склонились два лица. Одно — детское, испуганное, принадлежавшее маленькой Маше. Второе — взрослое, встревоженное, принадлежавшее её матери. Он услышал её голос, тот самый голос, который снился ему по ночам все эти восемь лет.
— С вами всё в порядке? Вам плохо? Может, воды?
Дмитрий резко сел. Он смотрел на неё во все глаза, пытаясь найти в этом измученном лице черты своей весёлой, цветущей Анны. Она смотрела в ответ с сочувствием и тревогой, но без малейшего узнавания. Она его не узнавала.
— Простите, я вас напугала? — спросила она, отступая на шаг. — Меня зовут Ирина. Вы кого-то ищете?
Ирина. Она назвалась Ириной. Дмитрий не мог говорить, он лишь перевёл взгляд на её дочь, на шее которой на тонкой цепочке висел знакомый серебряный кулон.
— Кулон… — прохрипел он. — Откуда у вашей дочери этот кулон?
Женщина удивлённо посмотрела на украшение.
— Это мой. Я подарила его Маше на рождение. А что?
— Я… я сделал его. Для своей жены. Восемь лет назад.
Ирина-Анна смотрела на него как на сумасшедшего. Она прижала к себе дочку, готовясь защищать её.
— Я не понимаю, о чём вы говорите. Я не знаю вас. Свою прошлую жизнь я совсем не помню. Восемь лет назад меня нашла в кустах у дороги баба Поля, местная старушка. Я была вся избита, в крови… и беременна. Я ничего не помнила, ни своего имени, ни откуда я. Полная амнезия. Врачи сказали — из-за черепно-мозговой травмы.
Она говорила тихо, отстранённо, будто рассказывая чужую историю.
— Баба Поля выходила меня. Она была одинокой, и когда я родила Машу, она помогла мне сделать документы на имя своей якобы найденной внучки, Ирины. Она стала для нас настоящей бабушкой. Два года назад она умерла. С тех пор мы живём одни, на пенсию по инвалидности, которую мне оформили…
Дмитрий слушал её, и мозаика складывалась в ужасающую картину. Похищение, избиение, амнезия… Они думали, что она мертва, а она была здесь, в нескольких километрах от дома, и растила их дочь. Его дочь.
Он дрожащей рукой достал телефон, открыл галерею и нашёл ту самую фотографию с портрета. Он протянул телефон женщине. На фото улыбалась молодая, счастливая Анна, и на её шее сверкал тот самый кулон.
Ирина смотрела на фото, и её лицо исказилось от мучительного усилия что-то вспомнить. Но молчание нарушила маленькая Маша. Она заглянула в экран и радостно воскликнула:
— Мама, это же ты! Только красивая!
Дмитрий больше не мог сдерживаться. Он закрыл лицо руками и заплакал. Впервые за восемь лет он плакал не от горя, а от обжигающего, невозможного счастья. Он нашёл свою жену. И обрёл дочь.
***
Следующим утром Дмитрий снова был у ветхого домика. Он сказал Анне-Ирине и Маше ничего не брать с собой из этой прошлой, чужой жизни. Он усадил их в машину и первым делом поехал в больницу, где их уже ждал Кирилл, не спавший всю ночь в ожидании вестей. Воссоединение брата и сестры, которые никогда не знали о существовании друг друга, было трогательным и немного неловким. Кирилл, как старший, сразу взял Машу под свою опеку, показывая ей игрушки на своём планшете.
Когда они подъехали к своему большому, красивому дому, на пороге их уже ждала Ольга. Она была в ярости.
— Дмитрий, где ты пропадал всю ночь? Я звонила тебе сто раз! Я с ума сходила от беспокойства! Ты обязан мне всё объяснить!
Её требовательный голос оборвался на полуслове. Дверь машины открылась, и из неё, держа за руку маленькую девочку, вышла Анна. Она с опаской и любопытством смотрела на огромный, но смутно знакомый дом.
Ольга отшатнулась, её лицо побелело как полотно. Она смотрела на Анну, и в её глазах плескался не шок, а животный ужас. Она сделала шаг назад, споткнулась и выдохнула всего одну фразу, которая всё объяснила:
— Ты?.. Но ты же должна была сдохнуть!
В этот момент мир для Дмитрия обрёл предельную ясность. Ольга. «Лучшая подруга» Анны. Та, что утешала его все эти годы, та, что так хотела занять место его жены. Это она.
Вспышка слепой, испепеляющей ярости затопила его сознание. Он не помнил, как преодолел расстояние между ними. Он схватил Ольгу за горло, вжимая её в стену.
— Это ты… Это ты сделала…
Анна закричала, и этот крик, кажется, пробил броню её амнезии. Её пронзила острая головная боль. Позже, после обследования и операции, врачи скажут, что шок спровоцировал восстановление нейронных связей.
К ней начали возвращаться воспоминания. Сначала обрывками, страшными вспышками. Вот она садится в машину к Ольге, которая позвала её посмотреть «потрясающий дом для аренды». Вот Ольга кричит что-то о несправедливости, о том, что у Анны всегда было всё — красота, деньги, любовь Дмитрия. А потом удар по голове сзади и боль, боль, боль…
Ольгу и её сообщников, которых она наняла для похищения, арестовали в тот же день. Она во всём созналась, не видя смысла отпираться.
А для Дмитрия, Анны, Кирилла и маленькой Маши началась новая жизнь. Трудная, полная открытий и притирок. Они учились жить заново, как одна большая, воссоединившаяся семья. Анна заново знакомилась со своим мужем, со своим взрослым сыном и со своей прошлой жизнью.
А Дмитрий каждый день благодарил судьбу за то, что аллергия его сына и доброта его сердца привели их к чуду, в которое уже никто не верил. Их новая жизнь началась с долгой поездки на море, где солёные волны смывали с их душ горечь прошлых лет, оставляя лишь надежду на счастливое будущее.
