– Они опять что-то уронили? – голос Вадима из спальни был ровным, почти безразличным, но Катю прошиб холодный пот.
Она замерла на пороге кухни, прислушиваясь. На полу у холодильника расплывалась молочная лужа, а ее младшая сестра Света, бледная и растерянная, пыталась собрать осколки разбитой банки. Рядом стоял ее пятилетний сын Пашка и готовился зареветь.
– Тихо, тихо, малыш, – зашептала Катя, бросаясь к ним. – Ничего страшного. Сейчас все уберем. Светочка, дай я.
Она быстро подхватила веник и совок, пока сестра успокаивала сына. Вадим не вышел. Он просто сделал музыку в наушниках погромче, демонстративно отгораживаясь от суеты, которая вот уже вторую неделю царила в их двухкомнатной квартире.
Две недели назад жизнь Кати разделилась на «до» и «после». Ночной звонок, срывающийся голос матери в трубке: «Катенька, мы горим!». Их старый деревянный дом в пригороде, где выросли она и Света, где пахли мамины флоксы и скрипела старая калитка, сгорел дотла из-за короткого замыкания. Мать, Нина Петровна, сестра Света и маленький Пашка остались на улице в одних халатах.
Первой реакцией Вадима, когда Катя, рыдая, разбудила его посреди ночи, было деловитое: «Вызывай им такси, пусть едут к нам. Утром разберемся». Эта деловитость тогда показалась Кате опорой, надежным мужским плечом. Она и представить не могла, во что превратится это «разберемся».
Первые дни прошли в тумане. Оформление документов, подтверждающих статус погорельцев, походы по инстанциям, покупка самого необходимого – одежды, белья, зубных щеток. Мать держалась стоически, только в ее глазах застыла серая пустота. Света плакала по ночам, уткнувшись в подушку на надувном матрасе в гостиной, где они все и разместились. Пашка, сначала напуганный, быстро освоился и начал воспринимать происходящее как странное приключение, носясь по квартире и разбрасывая немногочисленные новые игрушки.
Вадим был сдержан. Он молча ужинал, молча уходил в спальню и закрывал за собой дверь. Катя чувствовала, как между ними нарастает ледяная стена. Он, педантичный и любящий порядок во всем, физически страдал от этого вынужденного общежития. Его раздражало все: чужие чашки на его столе, разложенный на ночь матрас, занимавший пол гостиной, тихий плач Пашки, если тот просыпался от кошмаров.
И вот, спустя две недели, когда первая суматоха улеглась, а решение проблемы так и не появилось, напряжение достигло пика. Вечером, когда Катя, уложив племянника, зашла в спальню, Вадим снял наушники и посмотрел на нее тяжелым, холодным взглядом.
– Я так больше не могу, Катя.
– Вадим, я понимаю, что тебе тяжело… Я ищу варианты. Съемное жилье сейчас очень дорого, а у них нет ничего, совсем ничего. Мы ждем справки, может, будет какая-то компенсация…
– Мне все равно, какие вы там ждете справки, – отрезал он. – Это наша квартира. Моя и твоя. Я не подписывался на табор. Тут не бесплатная ночлежка для твоей родни.
Катя замерла. Слова, как ледяные осколки, впились в сердце.
– Что ты такое говоришь? Это моя мама, моя сестра… У них горе.
– У них горе, а у меня дискомфорт, – жестко произнес Вадим. – Я работаю, я прихожу домой, чтобы отдохнуть, а не чтобы перешагивать через матрасы и слушать визг твоего племянника. Я хочу тишины и покоя в своем доме. Чтобы завтра никого тут не было.
Он сказал это и отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Катя осталась стоять посреди комнаты, оглушенная. Не «давай подумаем, как ускорить процесс», не «может, поможем им деньгами на первый взнос за аренду», а простое, ультимативное «чтобы их не было». Ее самые близкие, родные люди, попавшие в страшную беду, для ее мужа оказались просто «дискомфортом».
Всю ночь она не спала. Лежала рядом с чужим, холодным телом и думала. Как она скажет об этом маме? Как посмотрит в глаза сестре? «Извините, мой муж устал от вас, уходите на улицу»? Мысли путались, в груди рос ледяной ком обиды и бессилия. Она всегда считала Вадима прагматичным, но не жестоким. Они были вместе пять лет, и ей казалось, что они – семья. Настоящая. А теперь выяснилось, что его концепция «семьи» распространялась ровно до порога их квартиры.
Утром Вадим, как ни в чем не бывало, пил кофе на кухне. Он бросил на Катю короткий вопросительный взгляд. Она отвела глаза. Нина Петровна, уже одетая, сидела на краешке стула. Ее лицо было серым и уставшим.
– Катюша, я, наверное, к тете Вере в деревню поеду, – тихо сказала она, не глядя на зятя. – У нее там летняя кухонька есть, перекантуюсь как-нибудь. Неудобно нам тут вас стеснять.
Катя поняла – мать все слышала. Наверное, тонкие стены донесли до нее ночной ультиматум Вадима. Сердце сжалось от боли и стыда.
– Мама, не надо никуда ехать. Мы что-нибудь придумаем.
– Придумаем, Катенька, обязательно придумаем, – Нина Петровна слабо улыбнулась. – Но не здесь. Вадим прав, у вас своя жизнь. А мы… мы как-нибудь.
Света, услышав разговор, выскочила из гостиной с красными от слез глазами.
– Куда мы пойдем, мама? В какую деревню с ребенком? Скоро осень, там же холодно будет!
– Не кричи, Света, – одернула ее мать. – Прорвемся. Не первый раз.
Вадим допил свой кофе, поставил чашку в раковину и, не прощаясь, ушел на работу. Его молчание было громче любых слов. Он ждал исполнения своего приказа.
День прошел в лихорадочных попытках что-то сделать. Катя обзванивала агентства недвижимости. Цены на аренду даже самых крошечных однокомнатных квартир на окраине были неподъемными. Тех небольших сбережений, что были у Кати, хватило бы на месяц, не больше. Она позвонила на свою работу, попросила аванс. Ей пообещали, но сумма была небольшой.
Она пыталась поговорить с сестрой, но Света была на грани истерики.
– Он нас выгоняет, да? Просто выгоняет на улицу! А ты молчишь! Почему ты ему ничего не сказала?
– А что я должна была сказать, Света? – устало спросила Катя. – Схватить его за грудки? Он так решил.
– Потому что это его квартира! – с горечью выпалила сестра. – Была бы твоя, он бы так себя не вел!
Эти слова больно ранили. Квартира действительно принадлежала Вадиму, он получил ее в наследство от бабушки еще до их знакомства. Катя никогда не задумывалась об этом, считая их дом общим. А теперь оказалось, что у нее здесь нет даже права голоса.
Вечером Вадим вернулся с работы и с порога спросил:
– Ну что?
Катя молча покачала головой. Он тяжело вздохнул и прошел в спальню. Весь вечер дом погрузился в гнетущую тишину. Нина Петровна сидела с вязанием, но спицы не двигались в ее руках. Света тихо читала Пашке книжку, а сам мальчик, чувствуя общее напряжение, был необычно тихим.
На следующий день Катя заметила странное. Вадим с кем-то долго разговаривал по телефону на балконе, плотно прикрыв за собой дверь. Говорил он тихо, но Катя уловила обрывки фраз: «…нет сейчас такой суммы… я и так выгреб все… потерпи немного…». Она решила, что это по работе.
Но через пару дней ситуация повторилась. А потом она, убирая в его ящике стола, случайно наткнулась на выписку из банка. Крупная сумма была снята наличными как раз за день до пожара у ее родных. Катя нахмурилась. Она не помнила, чтобы они планировали какую-то большую покупку.
Вечером, когда муж снова ушел на балкон для таинственного разговора, Катя не выдержала. Она тихо подошла к двери и прислушалась.
– Антон, я тебе в сотый раз повторяю, у меня сейчас нет! – раздраженно шептал Вадим. – Ты понимаешь, что у меня полный дом народу? Я не могу сейчас вытащить ни копейки, она все заметит… Да, твои проблемы важнее, я помню! Я обещал, я сделаю. Дай мне неделю, я их выпровожу, и что-нибудь придумаю.
У Кати потемнело в глазах. Антон. Двоюродный брат Вадима. Вечный неудачник, перебивавшийся случайными заработками, с огромными долгами из-за пристрастия к ставкам на спорт. Вадим всегда отзывался о нем пренебрежительно, но, видимо, это было на публику. А на самом деле…
Картина сложилась в единое, уродливое целое. Эта снятая сумма перед пожаром… Эти тайные разговоры… Его жестокость по отношению к ее семье. Дело было не в дискомфорте. Дело было в деньгах. Его деньги уходили не на их общую жизнь, а на покрытие долгов непутевого родственника. А появление ее семьи, требовавшее непредвиденных расходов и внимания, просто спутало ему все карты. Он выгонял ее мать и сестру с ребенком не потому, что ему мешал шум, а потому что ему нужны были свободные руки и свободные финансы, чтобы спасать своего двоюродного брата.
Его «тут не ночлежка для твоей родни» зазвучало в голове совсем по-другому. Это была не просто черствость. Это было лицемерие высшей пробы. Он готов был выбросить на улицу погорельцев, чтобы отдать деньги игроману.
Когда Вадим вернулся в комнату, он увидел Катю, сидящую на кровати с банковской выпиской в руках. Ее лицо было белым и неподвижным.
– Что это? – тихо, но так, что у Вадима по спине пробежал холодок, спросила она.
Он запнулся. Попытался что-то соврать про покупку запчастей для машины, но, встретив ее взгляд, понял, что это бесполезно.
– Это не твое дело, – наконец выдавил он.
– Не мое дело? – Катя медленно поднялась. В ней не было слез, не было истерики. Только ледяное, всепоглощающее презрение. – Моя мать, потерявшая все, спит на полу в гостиной, а ты в это время отдаешь наши общие деньги своему брату-игроку? И после этого ты говоришь мне, что им здесь не место?
– Это не общие деньги! – взорвался Вадим, переходя в наступление. – Это мои деньги! И моя квартира! Кому хочу, тому и помогаю! Антон – моя кровь, у него проблемы!
– А моя мама – не кровь? Моя сестра с маленьким ребенком – это не проблемы? – голос Кати звенел от ярости. – У них дом сгорел, Вадим! Они остались без всего! А твой Антон в очередной раз проигрался! И ты ставишь это на одну чашу весов? Нет, ты ставишь его проблемы выше! Ты выгоняешь моих, чтобы было удобнее помогать своему!
– Я не выгоняю, я прошу освободить мое жизненное пространство! – упрямо твердил он. – Я не могу решать проблемы всего мира!
– Ты и не решаешь. Ты решаешь только проблемы своей родни, скрывая это от меня. А на мою семью тебе плевать. Ты просто лживый, лицемерный человек, Вадим. Я думала, ты мой муж. А ты… ты просто сосед по квартире. Который очень боится, что кто-то съест его кусок.
Она развернулась и вышла из спальни, оставив его одного. Спорить было больше не о чем. Все маски были сорваны. Человека, за которого она выходила замуж, больше не существовало. А может, его и не было никогда.
На следующий день Катя была другим человеком. Ушла суетливость и растерянность. Появилась холодная, стальная решимость. Она позвонила своей двоюродной тетке, той самой тете Вере, и подробно расспросила про летнюю кухню. Узнала, что там есть печка-буржуйка, что можно привезти дров.
Потом она сняла со своей сберегательной книжки все, что копила «на отпуск». Сумма была не огромной, но на первое время хватит. Она продала золотую цепочку и серьги – подарок родителей на окончание университета.
Вечером она собрала мать и сестру на кухне. Вадима еще не было дома.
– Мы уезжаем, – твердо сказала она. – Завтра утром.
– Куда, Катюша? – испуганно спросила Нина Петровна.
– Сначала к тете Вере. Я договорилась насчет машины, загрузим вещи. Я купила обогреватель, наймем людей, они привезут дров на всю зиму. Перезимуем там. А я останусь в городе, сниму себе комнату, буду работать и откладывать деньги. Весной начнем строиться. Государство должно помочь с лесом для погорельцев. Мы справимся.
Света смотрела на нее во все глаза.
– А… Вадим?
– А Вадим пусть и дальше помогает своей «крови», – горько усмехнулась Катя. – У нас своя семья. И мы друг друга не бросим.
Когда Вадим вернулся, в гостиной уже стояли собранные сумки. Он ошеломленно посмотрел на них, потом на Катю.
– Вы что, съезжаете? – в его голосе было скорее удивление, чем облегчение. Он, видимо, не ожидал такой быстрой реакции.
– Да, – спокойно ответила Катя. – Ты же этого хотел. В твоем доме больше не будет дискомфорта.
Она прошла мимо него в спальню и достала свой чемодан. Начала методично складывать в него свои вещи: одежду, книги, фотографии в рамке.
Вадим зашел за ней.
– Ты тоже уходишь? – он все еще не мог поверить. – Ты серьезно? Из-за этого? Катя, ну не будь ребенком! Я погорячился, ладно. Могли бы и остаться еще на недельку…
– Дело не в «погорячился», Вадим, – Катя, не глядя на него, застегнула молнию на чемодане. – Дело в том, что я вчера увидела тебя настоящего. И жить с этим человеком я не хочу.
– И куда ты пойдешь? На улицу?
– Я найду, куда пойти. В отличие от некоторых, я свою семью не бросаю.
Утром приехала грузовая «Газель». Катя, Света и знакомый водитель дядя Коля грузили нехитрый скарб. Вадим стоял на балконе и молча курил. Он не вышел помочь, не сказал ни слова. Когда последняя сумка была загружена, Нина Петровна подошла к подъезду и подняла голову. Их взгляды с Вадимом встретились. В ее глазах не было ни злости, ни упрека. Только тихая, горькая печаль. Он быстро отвернулся и ушел вглубь квартиры.
Катя села в кабину к дяде Коле. Мать и сестра с Пашкой устроились сзади, в машине знакомых, которые согласились их подвезти. Когда машина тронулась, Катя не оглянулась. Она смотрела только вперед, на дорогу, уходящую в серую утреннюю дымку. Впереди была неизвестность, трудности, холодная зима в чужом доме. Но впервые за последние недели она чувствовала не страх, а облегчение. Ледяной обруч, сжимавший ее сердце, наконец-то лопнул.
Она знала, что будет тяжело. Но она знала и другое: теперь она была по-настоящему свободна. Свободна от лжи, от лицемерия, от человека, для которого ее родные были лишь помехой на пути к его собственным, тайным и мелким целям. Ее семья была с ней, и вместе они обязательно прорвутся. А он остался один. В своей тихой, пустой и стерильной квартире, где ему больше никто не будет мешать. И эта тишина была самым страшным наказанием, которое он сам себе и приготовил.
