— Крис, принеси ещё пива, и побыстрее, не видишь – у людей в горле пересохло!
Голос Артёма, намеренно громкий и грубый, разрезал гул работающего телевизора и пьяный смех его приятелей, Лёхи и Стаса. Они развалились на диване, заставив весь пол вокруг себя пустыми бутылками и скомканными салфетками. Весь вид Артёма говорил о том, что он – хозяин этого прайда. Он сидел в кресле, как на троне, закинув ноги в грязных кроссовках на журнальный столик, прямо рядом с тарелкой с остывающей пиццей. Воздух в гостиной был тяжёлым и спёртым, пропитанным запахом дешёвого пива, перегретой электроники и мужского пота. Это была его территория, его вечер, его правила.
Кристина вышла из кухни. Она молча собрала со стола пустые тёмно-зелёные бутылки. Её пальцы сжимали холодное стекло чуть крепче, чем следовало, но лицо оставалось непроницаемым, словно высеченным из слоновой кости. Она не смотрела на друзей мужа, которые проводили её насмешливыми, оценивающими взглядами. Она смотрела прямо на Артёма. Её взгляд был ровным, тяжёлым, и в нём не было ничего от той «Криси», которую он только что выставил на посмешище. В её глазах плескалась холодная, тёмная вода, и Артём, поймав этот взгляд, на долю секунды почувствовал себя неуютно, но тут же отмахнулся от этого ощущения.
— И закуску какую-нибудь придумай, а то пицца кончается, — не унимался он, наслаждаясь своей властью и одобрительным хмыканьем друзей. — Бутербродов там нарежь, что ли. Только не с колбасой этой своей дешёвой, а с нормальным мясом. Шевелись, хозяйка.
Лёха громко заржал, поперхнувшись пивом.
— Вот это я понимаю, Тёмыч, правильно жену строишь! А то моя чуть что – сразу скандал. У тебя – кремень!
Кристина поставила собранные бутылки на пол у выхода из комнаты. Она выпрямилась, медленно, словно давая себе секунду, чтобы унять внутреннюю дрожь. Потом она подняла голову и снова посмотрела на мужа. В комнате на мгновение стало тише. Даже комментатор футбольного матча, казалось, сделал паузу, предчувствуя смену игры.
— Артём, на секунду, — её голос был настолько тихим, что почти утонул в шуме, но в нём была нота, заставившая Артёма опустить ноги со стола. Это была не просьба. Это был вызов.
— Чего ещё? Не видишь, я с ребятами сижу, — попытался он сохранить лицо, но получилось уже не так уверенно. В её спокойствии было что-то угрожающее, что-то, чего его пьяные приятели не могли заметить, но он, знавший её много лет, почувствовал это кожей.
— На одну секунду. В ванную, — повторила она, не отводя взгляда. И кивнула в сторону коридора.
Было в её позе, в её мертвенно-спокойном лице что-то такое, что заставило его подчиниться. Он поднялся с кресла, стараясь выглядеть невозмутимо, и бросил друзьям через плечо: «Ща, жену на место поставлю, и вернусь». Но когда он проходил мимо Кристины в узком коридоре, он почувствовал исходящий от неё холод, который не имел ничего общего с температурой в квартире. Дверь ванной комнаты за ними тихо закрылась, отрезав их от мира мужского веселья.
Дверь ванной захлопнулась, и гул пьяного веселья из гостиной мгновенно стал глухим, словно доносился из-под воды. Здесь, в маленьком, ярко освещённом пространстве, пахнущем мятой и хлоркой, каждый звук был резким. Артём развернулся, всё ещё играя роль разгневанного хозяина. Его лицо было красным от выпитого пива и показного возмущения.
— Ты что себе позволяешь? — прошипел он, наступая на неё. — Решила мне сцену устроить перед пацанами? Совсем страх потеряла?
Кристина не отступила ни на шаг. Она стояла, прислонившись спиной к холодной плитке, и смотрела на него снизу вверх. Но в её взгляде не было ни страха, ни покорности. Только холодная, звенящая пустота. Она дождалась, пока он закончит свою тираду, давая его словам повиснуть и раствориться в воздухе, как пар от горячей воды. А потом заговорила. Её голос был тихим, почти беззвучным, но каждое слово впивалось в него, как осколок льда.
— Только попробуй ещё хоть раз унизить и обозвать меня при своих дружках, дорогой мой, и они все узнают, какой ты герой-любовник на самом деле! Понял меня?!
Артём замер. Эта фраза не была похожа на обычные женские упрёки. Она была выверенным, точным ударом под дых. Он попытался усмехнуться, но губы его не слушались.
— Что ты несёшь, дура?
Она чуть наклонила голову, и в её глазах мелькнул опасный огонёк.
— Ещё одно такое слово, Артём. Ещё одна твоя «команда», брошенная через всю комнату. И я выйду к твоим ребятам и громко, в деталях, расскажу, почему у нас уже полгода нет секса. Уверена, им будет очень интересно послушать о проблемах своего альфа-самца. О том, как он устаёт на работе. О том, как у него болит голова. Рассказать им, как ты вчера ночью отвернулся к стенке? Думаю, Лёха со Стасом оценят пикантные подробности.
Воздух в ванной кончился. Артём смотрел на неё, и краска медленно сходила с его лица, оставляя после себя бледную, пятнистую маску. Он видел, что она не шутит. Это была не истерика. Это был ультиматум. Шантаж, самый грязный и унизительный из всех возможных. Он открыл рот, чтобы что-то крикнуть, чтобы схватить её за руку, но застыл. Он вдруг понял, что любое его действие сейчас лишь подтвердит её правоту. Он попал в капкан.
— Ты… — всё, что он смог выдавить из себя.
— Я всё сказала, — отрезала она. — А теперь возвращайся к гостям.
Она повернулась и, нажав на ручку, открыла дверь. Шум из гостиной снова ворвался в их маленький мир, но теперь он звучал иначе. Он казался фальшивым, чужим. Кристина прошла мимо него и направилась на кухню, её спина была идеально прямой. Артём постоял ещё секунду, глядя на своё отражение в зеркале. На него смотрел незнакомый мужчина с растерянным и жалким лицом.
Когда он вернулся в гостиную, друзья встретили его вопросительными взглядами.
— Ну что, Тёмыч, поставил свою на место? — весело спросил Стас.
Артём молча рухнул в кресло. Он взял бутылку пива, но пить не стал, просто вертел её в руках. Матч на экране больше не интересовал его.
— Тём, а ты чего притих? — не унимался Лёха, заметив перемену. — Язык проглотил? Жена на место поставила, что ли?
Друзья засмеялись. Это была обычная мужская подколка, одна из сотен, которые они отпускали каждый день. Но сейчас для Артёма она прозвучала как приговор. Он молчал, чувствуя, как его авторитет, который он так старательно выстраивал весь вечер, трещит и осыпается с каждой секундой.
Молчание Артёма было густым и вязким. Оно заполнило пространство вокруг его кресла, создавая зону отчуждения. Друзья, поначалу просто удивлённые, теперь начинали чувствовать себя неловко. Их пьяное веселье, лишившись лидера и главного заводилы, захлебнулось. Лёха поставил свою бутылку на пол и с любопытством посмотрел на приятеля, который неподвижно пялился в тёмный экран телевизора, словно пытаясь разглядеть там ответы на все вопросы.
— Ты серьёзно, Тём? — предпринял он ещё одну попытку. — Она тебе там что, лекцию прочитала? Может, в угол поставила? Скажи, мы её сейчас сами проучим, да, Стас?
В этот момент в комнату вернулась Кристина. Она несла три запотевшие бутылки пива. Она двигалась с бесшумной эффективностью хирурга, обходя разбросанные по полу вещи. Не говоря ни слова, она поставила по одной бутылке перед Лёхой и Стасом, а третью, предназначенную Артёму, водрузила на журнальный столик рядом с его рукой. Она не посмотрела на него. Её действия были абсолютно нейтральными, лишёнными всякой эмоции. Но именно эта отстранённая заботливость и стала последней каплей.
Для друзей это было как красная тряпка для быка. Это было наглядное подтверждение: что-то в ванной произошло, и Артём проиграл.
— Ого, а вот и хозяйка! — протянул Стас, открывая свою бутылку. Он подмигнул Кристине. — Крис, а что ты с ним сделала? Признавайся. Он у нас теперь ручной?
Смех, который последовал за этой фразой, был уже другим. В нём не было дружеского подтрунивания, а сквозило откровенное издевательство. Они видели слабость и, как стая, немедленно начали её клевать.
Артём сидел, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. В его голове гудело. Он чувствовал себя голым посреди площади. Угроза жены стояла перед его глазами, чёткая и неотвратимая. Он не мог ответить. Не мог вскочить, схватить Стаса за грудки и заорать ему в лицо, как сделал бы это ещё десять минут назад. Любое проявление агрессии сейчас было бы воспринято ею как нарушение договора. И она бы немедленно привела приговор в исполнение. Каждое слово его друзей было гвоздём, который она, Кристина, невидимой рукой вбивала в крышку его гроба.
— Да он каблук! — весело и громко крикнул Лёха, окончательно срывая все маски. — Точно каблук! Тёмыч, а она тебе разрешает с нами видеться? Или ты отпросился сегодня?
Кристина, которая уже собиралась уйти на кухню, остановилась у дверного проёма. Она не вмешивалась, не защищала его. Она просто наблюдала. Её присутствие делало унижение Артёма вдвойне болезненным. Она была немым свидетелем и, как ему казалось, режиссёром этого спектакля.
Артём медленно поднял голову. Он посмотрел на Лёху, потом на Стаса, потом на жену. На их лицах было разное: у друзей – пьяное, злорадное любопытство, у неё – холодное, отстранённое ожидание. Он понял, что проиграл по всем фронтам. Он не мог защитить свой авторитет перед друзьями и не мог поставить на место жену. Его загнали в угол, лишили голоса, превратили в посмешище в его собственном доме. Внутри него что-то оборвалось. Раскалённая лава ярости и бессилия прожгла лёд оцепенения.
Он не выдержал. Он резко, одним рывком, встал. Кресло под ним жалобно скрипнуло.
— Всё, вечер окончен, — его голос был тихим, сдавленным, но в нём звенела сталь. — Всем на выход.
Друзья опешили. Смех застрял у них в глотках.
— Ты чего, Тём? Обиделся, что ли? Мы ж по-дружески…
— На выход, я сказал, — повторил Артём, глядя сквозь них.
Осознав, что это не шутка, Лёха и Стас, переглядываясь и что-то бормоча себе под нос, начали нехотя подниматься. Они подхватили свои куртки, и через минуту за последним гостем захлопнулась входная дверь. Шум в квартире исчез. Остался только гул холодильника и Кристина, стоящая в проёме. И он, посреди разгромленной комнаты, один на один со своим позором.
Щелчок замка входной двери прозвучал в наступившей пустоте как выстрел. Веселье испарилось, оставив после себя только липкий беспорядок и тяжёлый запах проигранного вечера. Артём стоял посреди комнаты, на поле своего разгрома. Разбросанные бутылки, скомканные салфетки, жирное пятно от пиццы на ковре — всё это было декорациями его личного унижения. Он медленно повернулся к Кристине. Она не сдвинулась с места, так и оставшись стоять в дверном проёме кухни, словно на границе двух миров: её упорядоченного и его разрушенного.
— Довольна? — его голос был хриплым, лишённым той показной басовитости, которую он демонстрировал друзьям. Теперь он звучал по-настоящему, и в нём клокотала неприкрытая ярость.
Кристина молча смотрела на него. Её лицо было спокойным, но это было спокойствие затишья перед бурей. Она не собиралась оправдываться.
— А ты чего хотел, Артём? — тихо спросила она. — Чтобы я и дальше подносила пиво и улыбалась, пока ты вытираешь об меня ноги перед своими приятелями?
Он сделал шаг к ней. Не быстрый, угрожающий, а медленный, тяжёлый, словно тащил на себе неподъёмный груз.
— Ты не просто дала сдачи. Ты вытащила самый грязный, самый мерзкий козырь, какой только можно было придумать. Ты ударила ниже пояса. Ты знала, куда бить.
— Я ударила туда, где у тебя болит, — ровно ответила она, не отводя глаз. — Ты сам показал мне эту точку, когда решил, что твоё самоутверждение важнее моего достоинства. Ты сам превратил нашу квартиру в цирк. Я просто сменила главного клоуна.
Эта фраза хлестнула его по лицу. Он остановился в паре метров от неё. Его кулаки сжались так, что побелели костяшки. Он видел, что она не боится. И это бесило его ещё больше. Она не просто шантажировала его, она лишила его главного оружия — его мужского авторитета, его права быть главным. Она переиграла его на его же поле, но по своим, женским, правилам, которых он не понимал и которые презирал.
— Ты сделала из меня посмешище, — процедил он сквозь зубы. — Они теперь никогда не забудут этого. Никогда. Они видели, как ты заткнула мне рот.
— Они видели то, что ты позволил им увидеть, — её голос стал жёстче. — Ты устроил этот спектакль, ты продавал билеты. Неужели ты думал, что я буду играть роль безмолвной декорации вечно?
Он смотрел на неё и понимал, что проиграл окончательно. Он не мог заставить её извиниться. Не мог вернуть время назад. Не мог стереть из памяти друзей тот жалкий, притихший образ, в который она его превратила. Она была свидетельницей его позора. И пока она рядом, этот позор будет жить, дышать, смотреть на него её холодными, всё знающими глазами. Он больше не мог находиться с ней в одном пространстве. Она отравила сам воздух в его доме.
Он сделал последний шаг, приблизившись к ней вплотную. От него пахло пивом и бессильной злобой.
— Собирай вещи, — сказал он тихо, отчётливо произнося каждое слово. — Или я соберу.
Кристина вздрогнула, но во взгляде её не появилось ни капли мольбы. Только ледяное презрение.
— Я не позволю собой манипулировать, — закончил он, и в этой фразе была вся суть его решения. Он вышвыривал её не потому, что она его предала, а потому, что она оказалась сильнее. Он не мог жить с женщиной, которая знала, как его сломать, и, что самое страшное, не побоялась это сделать. Его единственным способом вернуть себе власть было изгнать её со своей территории.
Она смотрела на него ещё секунду, долгую, звенящую секунду. В её взгляде не было ни слёз, ни сожаления. Только усталость. Казалось, она ждала этих слов, и они принесли ей не боль, а странное, горькое облегчение.
— Хорошо, — просто сказала она.
И это короткое, тихое «хорошо» обезоружило его окончательно. Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, слёз, мольбы. Но не этого спокойного, почти безразличного согласия. Она развернулась и, не оглядываясь, прошла мимо него в спальню.
Артём остался один в разгромленной гостиной. Он слышал, как в спальне открылся шкаф, как щёлкнули замки чемодана. Эти бытовые, обыденные звуки были оглушительнее любого крика. Он опустился в своё кресло, свой пустой трон. Он обвёл взглядом комнату: пустые бутылки, остывшая пицца, брошенная на пол куртка Стаса. Он победил. Он отстоял своё право быть хозяином. Он выгнал её. Но вместо триумфа внутри нарастала лишь холодная, тошнотворная пустота. Он остался один. Король на своей собственной помойке. А из спальни доносился размеренный, деловитый звук — звук застёгиваемой молнии на чемодане. Звук конца…
