— Привéт, а я твоя мама! — Женщина на пороге одарила Аню широкой улыбкой, слишком яркой, чтобы казаться искренней.
— Здравствуйте… — с запинкой ответила Аня, инстинктивно отступив на шаг.
Мама? Её мама? Откуда? Папа всегда говорил, что её нет. Всё внутри сжалось в холодный комок.
— Пустишь в гости? — Ухмылка тронула губы незнакомки. Аня машинально посторонилась, давая войти.
— Аня, кто там? Что задерживаешься, проходите к столу, — раздался голос отца из глубины коридора. Он появился, увидел женщину и остолбенел, лицо исказилось гримасой шока. — Ты? Зачем пришла?
— И тебе привéт, Дим, — ослепительно улыбнулась гостья, небрежно сбрасывая дорогую меховую куртку на прихожую банкетку. — Пришла на день рождения дочки. Разве не очевидно?
— Тебя не звали, — голос Дмитрия был неестественно твёрд.
Аня впервые видела отца таким растерянным. Она шагнула к нему, встала рядом плечом к плечу, повторив чётко:
— Тебя не звали. — В её юном голосе звучала стальная решимость поддержать единственного родителя, которого она знала.
Её взгляд, полный вызова, встретился с ледяными глазами женщины, назвавшейся матерью.
— Ну что ж, — ухмылка вновь скользнула по красивому, но жёсткому лицу женщины, обозначив морщинки у губ. — Если ты настаиваешь…
— Настаиваю, — Аня крепче сжала отцовскую руку, ощущая его дрожь.
Неизвестно, сколько продлилось бы это напряжённое противостояние, но в коридор стремительно выпорхнула Ольга, соседка и давний друг семьи. Увидев гостью, она на миг замерла, но тут же одарила всех солнечной улыбкой, слишком громкой для обстановки.
— Вот где вы застряли! Чего в прихожей топчемся, именинница? Идёмте к гостям, стол ломится!
Не дав никому опомниться, Ольга энергично втолкнула всех в гостиную. Там, в просторной комнате, стоял накрытый стол — во многом благодаря её неуёмной энергии. Салаты, закуски, бутерброды — всё как полагается для скромного праздника. За столом сидели гости: Лера, подруга Ани с детсадовских времён, бабушка Галина Борисовна с дедушкой Аркадием Леонидовичем, тётя Лидия и её дети.
При виде новой гостьи разговоры стихли. Те, кто её знал, лишь неодобрительно косились, но каждый решил про себя: праздник для Ани испортить нельзя.
— Пора дарить подарки! — Дмитрий, стараясь скрыть напряжение, достал из кармана конверт. — Анечка, ты уже совсем взрослая! Знаю, мечтала о телефоне, как у всех. У меня таких денег нет. Но я готов дать первый взнос. Если родные помогут, ты немного подкопить сможешь и купишь. — Он протянул конверт. Дочь обняла его, ощущая, как он напряжён.
Аня приняла конверты от других гостей, благодарила тихо. Все взгляды невольно устремились на женщину-мать.
— Хотя бы приличный подарок принесла бы, — не сдержалась Галина Борисовна, глядя на Светлану с нескрываемым презрением. — Четырнадцать лет ни гроша не дарила. Нашли мамашу!
Это была чистая правда. Мать Ани сбежала, когда дочери было два года. Оставила её одну. Дмитрий вернулся домой — только перепуганная малышка. Тогда писали заявления в милицию, искали сами, обращались на передачи — никто не мог найти Светлану. Так и жили Дмитрий с Аней вдвоём. Тяжело. Мужчина уволился, сидел с дочкой, пособия — копейки, денег вечно не хватало. Аня росла смышлёной, но часто обижалась на отца из-за отсутствия красивых платьев, кукол, пирожных. О матери перестали вспоминать года через два. Дмитрий наложил запрет на разговоры о ней. Аня подросла и даже не спрашивала. Матери нет — и всё, она приняла это как непреложный факт.
— Галина Борисовна, — Светлана поднялась со стула плавно, словно королева, потянулась к дорогой сумочке. — Думаете, я о подарке не подумала? Сколько не хватает, Анечка? Назови сумму. — Её взгляд скользнул по лицу дочери, ища хоть каплю любопытства, но нашёл лишь холод.
Аня посмотрела на новоявленную мать, потом на отца и громко, чётко сказала:
— Ты дай всю сумму. А на эти деньги, — её взгляд перешёл на папу, полный детской солидарности, — мы купим новый телевизор. Папа, нам ведь давно надо? Старый совсем заикаться начал.
Светлана, не моргнув глазом, отсчитала пачку купюр, протянула дочери. Никакого «спасибо». Она не удивилась. Всё было ясно как день. Никому не интересно, почему она тогда сбежала. Никто и не пожалеет. Она лишь ощутила знакомую пустоту внутри.
Женщина вернулась в свою съёмную комнатушку. Слёзы текли сами, солёные и горькие. Она помнила всё до последней минуты того рокового дня. И мужа любила страстно, и дочку обожала. Но тогда выбора не было. Совсем.
— А чего ты ждала, Свет? — Вскоре Светлана разговаривала с Марго, подругой, знавшей всю подноготную. Голос Марго звучал устало. — Они же тебя предательницей считают. Пришла бы плакаться в жилетку — может, и пожалели бы, как несчастную. А так… Красивая, нарядная, деньгами швыряешься. Для них это плевок в лицо.
— Я не швырялась! — Светлана сжала кулаки. — Копила все эти годы для них, понимаешь? Каждую копейку! Чтобы отдать долг, чтобы вернуться! Чтобы помочь!
— Понимаю. Расскажи им. Всё как было.
— Как? Представляешь? — Светлана горько усмехнулась. — «Я сбежала, потому что выбора не было. Отрабатывала долги, боялась, что к вам коллекторы придут и поломают Диме ноги на глазах у двухлетней дочки»? И они поверят? Уверена, Дима ни слова про долги не сказал и не вспоминает, из-за чего они появились. Его гордость не позволит.
Картины четырнадцатилетней давности всплыли перед Светланой с пугающей ясностью. Тогда Дмитрий загорелся идеей открыть свой шиномонтаж. Денег не было. На еду-то не всегда хватало. Но амбициозный муж уверенно заявил:
— Получится. Из нищеты выберемся. Будешь как сыр в масле кататься!
Деньги нужны были немалые. Светлана, не раздумывая, пошла в банк за кредитом. Естественно, в такой сумме ей отказали. Тогда она, отчаявшись, обратилась к местному «авторитету», Николаю Петровичу. Пообещала вернуть с процентами. Ей поверили. Дмитрий даже не спросил, откуда деньги, ослеплённый мечтой.
Пришёл срок отдавать. А шиномонтажа уже не было – сгорел дотла. Денег – тоже. Стали приходить угрюмые мужчины, требовать, угрожать расправой над семьёй. Светлана сбежала тихой ночью. Чтобы не трогали мужа. Чтобы не тронули маленькую Аню. Чтобы её исчезновение стало платой.
— Слушай, а ты почему мужа и дочь с собой не взяла? — спросила Марго, логично подняв бровь. — Хоть бы предупредила?
— Потому что Дмитрий не верил во всё это, — Светлана усмехнулась, уголки губ дрогнули. — Даже когда он лишился шиномонтажа, честно верил в доблесть милиции и написал заявление на этих… «бизнесменов». Он думал, закон сильнее страха. — Она покачала головой. — Наивный. Тогда, в конце девяностых, в нашем городишке власть была не у участкового, а у тех, кто сильнее кулака и толще кошелька. Написать заявление о шантаже тогда — всё равно что плевать против ветра.
***
Сейчас эта история казалась фантастической, но Светлана честно, ценой каторжного труда и лишений, отдала весь долг Николаю Петровичу. Копила четырнадцать лет и вернулась к дочери, единственному смыслу своей изломанной жизни. Она поселилась рядом, видела Леру (как она теперь называла себя Аня) каждый день, незаметно подбрасывала деньги в почтовый ящик отца. Дочь быстро смекнула, что появившуюся «мать» можно использовать.
— Денег дашь? — вместо приветствия бросала Лера, завидев Светлану у подъезда. Взгляд оценивающий, холодный.
— Конечно, солнышко, сколько тебе? — Светлана тут же открывала кошелёк, сердце ёкало от надежды на контакт. Ей самой оставалось немного, но до зарплаты можно и на картошке посидеть. Лишь бы дочери было хорошо.
— А сколько у тебя есть? — Лера бесцеремонно заглядывала в кошелёк и забирала столько, сколько считала нужным, не глядя в глаза. — Ладно, сойдёт. До завтра.
Так продолжалось, пока Лера не окончила школу. Светлана пыталась заговорить, принести что-то вкусненькое, но наталкивалась на глухую стену равнодушия или колких замечаний.
Пыталась она говорить и с бывшим мужем, подкарауливая его у работы. Дмитрий делал вид, что не замечает её, ускорял шаг.
— Ты ведь знаешь, почему я тогда сбежала! — Светлана шла рядом быстрым шагом, слова вырывались сдавленно, как из раны. — Ты всё знаешь! Ну что молчишь? Скажи Лере!
— Знаю только, что ты нас бросила, — спокойно, с ледяным спокойствием ответил Дмитрий, не глядя на неё. — Да-а-а, не думал, что хватит наглости вернуться и ещё указывать.
— Ты должен всё рассказать Лере, слышишь? Она должна знать правду! — Светлана схватила его за рукав.
Дмитрий резко остановился, наконец посмотрев на неё. В его глазах горела старая обида.
— В отличие от тебя, я Лере ничего не должен. Я всегда был рядом. А ты подумай, — его голос стал язвительным, — где она будет жить, когда уедет учиться. В общежитии мышьей норой? Или ты опять сбежишь?
****
Светлана жила в режиме вечного возмездия. Работала, брала подработки, все до копейки отдавала Дмитрию и Лере. Дочь поступила в институт? Светлана, не раздумывая, поехала следом, сняла жильё, нашла новую работу. Каждый день превращался в попытку вымолить прощение, наталкиваясь лишь на ледяную стену упрёков.
— Лерочка, я никогда не хотела вас бросать, — начала Светлана утром.
— Ага, сказочница! — перебила дочь, даже не взглянув на мать. — Дай денег лучше, не трать моё драгоценное время. Ты мне всё детство угробила, так что теперь — расплачивайся. По гроб жизни.
Светлана молча расплачивалась. Единственной отдушиной была возможность видеть дочь, слышать её голос, пусть пропитанный ядом. Это было её крестом, и она несла его.
***
Лера окончила институт — разумеется, не без щедрого финансирования матери, покрывавшей не только учёбу, но и все капризы, наряды, развлечения. И вышла замуж. Свадьба была пышной. Светлану не пригласили. Но подарок потребовали — нагло и безапелляционно. Женщина вложила в конверт всё, что сумела наскрести, и отдала, выслушав порцию свежих упрёков о «недостаточности».
Светлана испытала странное облегчение. У дочери теперь всё было: карьера, дом, муж. Она купила билет в один конец до небольшой деревни, где пятнадцать лет назад ей достался добротный, но запущенный дом матери. Крыша текла, окна дребезжали, но это казалось мелочью. Она устала от вечного долга. Решила пожить в тишине, для себя. Здоровье уже предательски пошаливало.
***
Тишину деревенского утра нарушил рёв мотора. Не прошло и трёх лет. Светлана, копаясь в огороде, подняла голову. У калитки стояла дорогая иномарка, из которой вышла Лера. Она знала адрес.
— Лера?! — Сердце Светланы екнуло, надежда вспыхнула ярко и больно. Может, простили? Но лицо дочери оставалось мраморной маской.
— Ты кого ждала? Бабку Ёжку? — хмыкнула Лера, открывая дверь машины. — Хотя, учитывая твою «любовь» к семьям, не удивлюсь, если тут прячешься от очередных несчастных. Выходите! — крикнула она в салон. — Привезла внуков. Знакомьтесь: София и Антон.
Счастье, острое и щемящее, накрыло Светлану с головой. Внуки! Общение с ними казалось недостижимой мечтой.
Лера прошлась по дому, презрительно щурясь на облупившиеся обои, скрипящие половицы.
— Детей оставляю тебе. Я не кукушка, в отличие от некоторых, — бросила она, кивнув в сторону матери. — На время. Надо кое-что утрясти: работа, муж… Раз уж ты так блестяще провалила материнство — вот тебе шанс искупить грехи. Не упусти.
Светлана согласилась мгновенно. Разве могла отказаться? Каждый день наполнился новым смыслом, теплом.
— У твоей мамы в детстве были такие же золотые кудряшки, — ласково приговаривала бабушка, заплетая на ночь Софии косички. Малышу Антону, которому шёл второй год, она купила кроватку, где он сладко сопел. Они стали её солнышком.
Лера исчезла. Звонила редко, коротко и деловито.
— Как дети?
— Всё хорошо, слава богу. Только позавтракали, идём гулять.
— Ладно, — звучало в трубке, и связь обрывалась. Ни копейки, ни тёплого слова.
Однажды утром, когда София рисовала мелом на крыльце, а Антон неуклюже пытался догнать бабочку, подъехал знакомый автомобиль. Сердце Светланы ёкнуло, но навстречу вышла только Лера. Лицо её было напряжённым.
— Лерочка! Заходи, чайку попьём? — Светлана двинулась навстречу, но наткнулась на взгляд, от которого похолодело внутри.
— Не надо чаёвничать. Детей собирай. Уезжаем. Срочно.
— Как? Уже? — растерялась Светлана. — Может, подождать до вечера? Им тут так нравится… Может, хоть на лето…
— Ты кто вообще такая, чтобы решать, куда и когда я своих детей вожу? — голос Леры взвизгнул, стал пронзительно-металлическим. — Подумала, год поиграла в няньку — и стала бабушкой? Я тебя не простила. И не прощу. Никогда. Знай, что внуки у тебя есть. И знай, что ты их больше не увидишь. Никогда. Считай, я отомстила. Симметрично.
Лера грубо усадила детей в машину. София и Антон, не понимая, радостно махали бабушке ручками. Светлана стояла у калитки, молча смахивая предательские капли с щёк. Машина рванула с места, окутав её облаком пыли.
***
Тишина после их отъезда была звенящей. Светлана бродила по пустому дому, где ещё пахло детским шампунем и теплом. На пороге появилась соседка Анфиса Петровна, мудрая старушка, наблюдающая за происходящим издалека.
— Увезла? — спросила она просто, заглядывая в глаза Светлане.
Та кивнула, не в силах вымолвить слово.
— Змеёныш ехидный, — вздохнула Анфиса Петровна, усаживаясь на скамейку. — Видела я, как она тут приезжала с тем муженьком своим, Алексеем. Недели две назад. Кричали так, что у меня в курятнике петух охрип. Он ей что-то тыкал в телефон, кричал «мошенница», «долги». Она визжала, что всё под контролем. А потом он ткнул пальцем в твой дом: «Вон, у твоей курицы-наседки есть добротный дом! Заложишь!» Она тогда крикнула: «Он мой по праву! Она мне обязана!» Вот и весь сказ, Света.
Светлана слушала, и кусочки пазла складывались в уродливую картину.
— Думала, просто ненавидит, — прошептала она.
— Ненависть ненавистью, а халява — двигатель прогресса, — язвительно заметила старушка. — Думала, дом к рукам прибрать? Или денег вытянуть под залог? А дети… Дети были крючком, Света. Чтобы ты на всё согласна была. Им тут хорошо было? Искренне?
— Очень, — выдохнула Светлана, вспоминая смех Антона, серьёзные глаза Софии. — Они… Они были счастливы.
— Вот видишь. Не всё так безнадёжно. Зло шипит громче, но доброта — тише и прочнее, — Анфиса Петровна встала, опираясь на палку. — Не плачь, милая. Такие, как она, ещё вернутся. Когда следующий «крючок» понадобится. А ты уж решай, будешь ли клевать.
***
Прошло несколько месяцев. Осень раскрасила деревню в золото и багрянец. Светлана жила тихо. Тоска по внукам была постоянной, но острой боли сменилась глухой, привычной тяжестью. Она привела дом в порядок, подлатала крышу. Однажды в дверь настойчиво постучали. На пороге стояла Лера. Но не одна. Рядом топтался незнакомый мужчина в дорогом, но мятом костюме — юрист, как выяснилось. Сама Лера выглядела потрёпанной, но злость в глазах горела ярко.
— Впустишь? Или будешь делать вид, что тебя нет? — её голос был резким, без прежней показной холодности. Чувствовалась паника.
— Проходи, — Светлана отступила, пропуская их. Сердце бешено колотилось.
— Дело простое, — начала Лера, не садясь, нервно теребя сумку. — Мне срочно нужны деньги. Крупная сумма. Твой дом… Он стоит прилично. Мы оформим залог. Юрист всё объяснит.
— Зачем? — спросила Светлана тихо, глядя дочери прямо в глаза.
— Тебя это не касается! — вспыхнула Лера. — Ты должна! Помнишь? Или внуков своих забыла? Хочешь их снова увидеть? Дом — или прощайся с ними навсегда. Окончательно.
Юрист неловко кашлянул, доставая бумаги. Светлана посмотрела на него, потом на дочь. В её взгляде не было ни страха, ни прежней покорности.
— Нет, Лера.
— Что?! — дочь остолбенела.
— Я сказала: нет. Не дам тебе дом. Не стану залогом в твоих авантюрах.
— Ты… Ты смеешь отказывать?! — Лера зашипела, подступая вплотную. — После всего, что ты мне сделала? Ты обязана!
— Обязана? — в голосе Светланы впервые прозвучала горькая, язвительная нотка. — Я расплачивалась двадцать лет. Расплачивалась деньгами, унижениями, годами жизни. Я вырастила твоих детей, пока ты разбиралась со своими «проблемами». Я купила себе право на этот дом. И на покой. Твои долги — твои проблемы. А внуков… — голос её дрогнул, но она продолжила твердо, — внуков я любила искренне. И знаю, что они меня помнят. Ты не сможешь вычеркнуть это из их памяти. Так же, как я не смогла вычеркнуть тебя из своего сердца, хоть и пыталась. Уезжай, Лера.
Лера стояла, багровея от бессильной злобы, сжав кулаки. Юрист тихо сунул бумаги обратно в портфель.
— Ты пожалеешь! — выкрикнула Лера, уже на пороге. — Никогда их не увидишь! Никогда!
— Возможно, — тихо ответила Светлана, закрывая дверь. Она прислонилась к косяку, глубоко вдыхая. Не было прежней сокрушающей боли. Была пустота.
***
Прошло несколько дней.
Деревенскую тишину нарушил рёхливый мотор старой «Лады». Светлана, подметавшая крыльцо, замерла. У калитки стоял Дмитрий. Он вышел, выглядел постаревшим и потрёпанным, лицо заострилось.
— Впустишь? — бросил он, не здороваясь. Голос хриплый, налитый той же старой злобой.
Светлана опустила веник. Смотрела спокойно, без страха, без прежней виноватой дрожи.
— Зачем приехал, Дмитрий?
— Лера! — выпалил он, шагнув к калитке, но не открывая её. — Разорилась вконец! Муж сбежал, кредиторы на шее! Ей нужна помощь! Твой дом… его можно заложить, выручить её! Ты же мать! Она твоя дочь!
Светлана медленно покачала головой.
— Я отработала свой долг. Перед тобой. Перед ней. Каждой копейкой, каждым унижением. Двадцать лет. Этот дом — моё. Куплено ценой всего. Я не отдам его под залог её и твоих авантюр.
— Бросила нас тогда! — Дмитрий врезал кулаком в столб калитки. — Бросила! А теперь отказываешься помочь своей крови?!
— Я не бросала. Я платила. Чтобы вас не убили. — Голос Светланы ровный, но в нём впервые прозвучал открытый упрёк. — А ты мог сказать правду. Лере. Тогда. Все эти годы. Объяснить, почему я ушла. Но твоя гордость была важнее дочери. Важнее правды. Ты умолчал. Сделал из меня чудовище. И теперь приезжаешь? Нет, Дмитрий. Не пущу. Уезжай.
Он стоял, багровея, сжимая кулаки. Проклятия, грязные и злые, полились потоком. Проклинал её трусость, её чёрствость, её деньги, которые «всё равно ворованные». Светлана слушала молча, прислонившись к косяку двери. Когда он, охрипший, полез в машину, она тихо добавила:
— Помочь Лере можешь сам. Если хочешь. У тебя ведь есть своя квартира в городе. Заложи её.
Машина рванула с места. Светлана закрыла глаза. Пустота. Знакомая, почти успокаивающая пустота.
***
Прошел год. Ранняя весна только тронула деревню бледной зеленью. Светлана возилась в саду. Услышала шаги. Подняла голову.
На дороге стояла Лера. Одна. Без машины. Без дорогой одежды. В помятом плаще, лицо осунувшееся, заплаканное. В глазах не было прежней ледяной злобы, только растерянность и какая-то детская потерянность.
— Мама… — слово сорвалось с её губ хрипло, неожиданно даже для неё самой.
Светлана выпрямилась. Не двигалась. Ждала.
Лера подошла ближе. Глаза опущены. Плечи сгорблены.
— Они уехали… София, Антон… С отцом. В другой город. Мне не оставили адреса… — Голос её срывался. — Я… Я всё потеряла. Дом, деньги… Всё.
Она замолчала. Потом подняла на Светлану мокрые от слёз глаза. В них была не просьба, не требование, а боль.
— Я не понимаю… — прошептала Лера, всхлипывая. — Не понимаю себя… Почему? Почему я так… так с тобой? Всю жизнь? Я… я всегда мечтала… иметь мать… Но когда ты появилась… Я не смогла… Я…
Слова тонули в рыданиях. Она стояла, маленькая и сломленная, трясясь всем телом.
Светлана смотрела на неё. Никакого осуждения в её взгляде не было. Только глубокая, древняя печаль и… что-то ещё. Что-то очень тихое.
— Заходи, Лера, — сказала она просто, открывая дверь. — Заходи.
Внутри было чисто, пахло свежей побелкой и сушёной мятой. Светлана молча подошла к плите, поставила чайник. Достала хлеб, банку солёных огурцов, творог из погреба. Накрыла на кухонный стол. Скромно, по-деревенски.
— Садись. Поешь, — указала она на табурет.
Лера послушно села. Ела молча, жадно, опустошая тарелку. Слёзы капали прямо в творог. Светлана не мешала. Пока Лера ела, она прошла в спальню. Достала из сундука чистое бельё, старое, но крепкое одеяло. Застелила диван в маленькой горнице.
— Здесь поспишь, — сказала она, возвращаясь на кухню. — Устала, поди.
Лера кивнула, не поднимая глаз. Усталость валила её с ног.
Светлана наблюдала, как дочь, не раздеваясь, плюхнулась на диван и тут же провалилась в тяжёлый, беспокойный сон. Она подошла, поправила одеяло. Присела на краешек стула рядом.
В душе, сквозь усталость и прожитую боль, шевельнулась крошечная, хрупкая надежда. Неуверенная, как первый весенний росток. Может… Может, спустя столько зим, столько сломанных мостов, ей всё же удастся… не вернуть прошлое, нет… а вырастить что-то новое? Что-то очень хрупкое, требующее бесконечного терпения. Любовь? Не знала. Но попробовать… попробовать стоило.
