— Какая у тебя люстра, Анна Павловна, — произнесла Карина, задрав голову. — Настоящий хрусталь?
Голос у невесты внука был сладкий, тягучий, как липовый мёд. Он обволакивал, но почему-то от него становилось только тревожнее.
Я оторвалась от нарезки лимона и посмотрела на неё.
— Чешский. Мы с дедом твоим доставали, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Почти полвека висит.
Игорь, мой внук, неловко кашлянул и приобнял свою Карину за талию.
— Ба, мы же не просто так. Мы с новостями.
Я поставила на стол чашки с дымящимся травяным сбором, аромат мелиссы и мяты заполнил кухню.
Села напротив них, сложив на коленях руки. Ждала. Что-то в их позах, в том, как они переглядывались, заставляло всё внутри сжиматься.
— Свадьбу планируем, — выпалил Игорь и тут же смутился, словно сказал что-то неприличное.
Карина тут же подхватила, её пальцы с идеальным маникюром легко сжали его руку.
— Мы хотим не просто роспись, а настоящий праздник. Чтобы всё было красиво, достойно. Один раз ведь такое событие.
Она говорила, а глаза её бегали по моей скромной, но ухоженной квартире. Задержались на старом буфете, скользнули по фотографиям на стене.
В её взгляде не было тепла, только быстрая, деловая оценка.
— Свадьба — это хорошо, — кивнула я. — Дело правильное.
Игорь заметно расслабился, даже улыбнулся.
— Вот! Я же говорил, бабуля у нас всё понимает! — он подался вперёд. — Только есть одна загвоздка, ба. Финансовая.
Он произнёс это слово так, будто оно было иностранным и очень сложным.
Я смотрела на него: взрослый парень, двадцать шесть лет, работает где-то в офисе, а взгляд — как у нашкодившего мальчишки, который сейчас будет просить прощения.
— Цены сейчас… сама понимаешь, — продолжал он, избегая смотреть мне в глаза. — Ресторан, платье для Кариночки, кольца… Мы всё посчитали. Сумма выходит… космическая.
Карина вздохнула, так трагично и красиво, как вздыхают актрисы в дешёвых сериалах.
— Мы не хотим начинать семейную жизнь с кредитов. Это плохая примета. Хочется войти в неё легко, без долгов.
Она сделала паузу, давая мне возможность проникнуться всей тяжестью их положения.
А я смотрела на внука и видела в его лице черты своего сына, его отца, погибшего десять лет назад. И от этого становилось ещё тяжелее.
— И что же вы надумали? — спросила я прямо.
Игорь снова заёрзал на стуле. Он взял со стола дольку лимона, покрутил её в пальцах, но в чай так и не положил.
— Мы тут подумали… есть же у тебя актив, который, по сути, просто так стоит, — начал он издалека.
Воздух в кухне будто загустел, аромат трав уже не казался таким приятным, он стал душным, навязчивым.
— Актив? — переспросила я, хотя уже догадалась, к чему он ведёт. Сердце заколотилось где-то в горле, мешая дышать.
— Ну да, — с напускной бодростью сказал Игорь. — Дача.
Слово повисло в воздухе, как дым от потухшей свечи. Я смотрела на внука, и улыбка медленно сползала с моего лица.
— Дача? — переспросила я, и голос мой сел. — Продать дачу?
— Ну а что она стоит? — тут же вмешалась Карина, её медовый тон исчез, уступив место деловитой резкости. — Вы же туда почти не ездите. А нам эти деньги… они нам жизнь новую построят.
Я сцепила пальцы в замок так, что суставы хрустнули.
— Эта дача… её твой дед строил. Каждое брёвнышко сам клал. Там сад, который мы вместе сажали. Твой отец там вырос, Игорь. Ты всё детство там провёл.
Я говорила, а перед глазами проносились картинки: маленький Игорь с удочкой у пруда, мой муж, смеясь, чинит крышу, сын, привозящий первых друзей на шашлыки. Это был не просто дом. Это была наша жизнь.
— Ба, ну это всё сантименты, — поморщился Игорь. — Прошлое. А нам жить сейчас. Карина права, мы туда почти не ездим. Тебе одной тяжело, а нам некогда.
— Это память, Игорёша. Нельзя продавать память.
— Памятью сыт не будешь! — отрезала Карина и посмотрела на Игоря с явным нажимом. — И свадьбу на память не сыграешь. Анна Павловна, будьте реалисткой. Участок хороший, в цене. Деньги отличные выручим. Всем хватит.
«Всем?» — мысленно переспросила я.
— Вам хватит, — поправила я её вслух. — Мне оттуда ничего не нужно. И я не собираюсь её продавать.
Я сказала это твёрдо, глядя прямо в глаза Карине. Она не выдержала взгляда, отвернулась, недовольно поджав губы. Вся её сладость испарилась без следа.
— Бабуль, ну не начинай, — заныл Игорь. — Это же для нас. Для твоей будущей семьи, для правнуков. Ты же хочешь, чтобы у нас всё было хорошо?
Он пытался давить на самое больное, на мою любовь к нему. Но сейчас его слова вызывали не жалость, а глухое раздражение.
— Я хочу, чтобы вы работали и добивались всего сами. Как мы с дедом. Как твой отец старался. А не распродавали то, что для вас потом и кровью создавалось.
Карина фыркнула.
— Ой, началось. Прошлое, пот, кровь… Мы в двадцать первом веке живём! Сейчас другие ценности. Гибкость, умение использовать ресурсы. Дача — это ресурс. И он должен работать, а не гнить.
— Там ничего не гниёт! — мой голос сорвался на крик. — Там яблони цветут каждую весну!
— И кому нужны эти яблоки? — вскочил Игорь, его лицо покраснело. Он больше не был похож на смущённого мальчика. Передо мной стоял злой, раздосадованный мужчина.
— Тебе? Ты их собрать-то уже не можешь! Мы с Кариной хотим красивую жизнь, понимаешь? Прямо сейчас! А не ждать у моря погоды.
Он шагнул к столу, опёрся на него руками и посмотрел на меня сверху вниз. Его глаза были холодными и чужими.
— Мы на тебя рассчитывали. Думали, ты поможешь, порадуешься за нас. А ты за старый сарай цепляешься. Если ты не хочешь нам помочь по-хорошему, значит, бабушка, ты нам больше не нужна.
Его слова ударили хлеще пощёчины. Я выпрямилась на стуле и посмотрела на него так, как не смотрела никогда в жизни.
Спокойно, пристально и без капли былой любви. Взглядом, которым смотрят на чужого, неприятного человека.
— Что ж, — произнесла я ровно. — Если я вам не нужна, то дверь там.
Карина дёрнула Игоря за рукав.
— Пойдём, милый. Тут ловить нечего. Сама потом приползёт, когда одиночество прижмёт.
Они ушли, хлопнув дверью так, что хрустальные подвески на люстре жалобно звякнули. Я осталась сидеть за столом.
Недопитый травяной сбор остывал в чашках. Но я не чувствовала ни горечи, ни отчаяния.
Только странную, холодную пустоту и лёгкость, будто с плеч свалился тяжёлый мешок, который я тащила много лет из чувства долга.
Я подошла к телефону и набрала номер.
— Машенька? — голос дрогнул, но я справилась с ним. — Приезжай, если можешь. И Олега захвати.
Через час моя квартира наполнилась жизнью. Маша, моя внучка, сразу принялась хозяйничать на кухне, достала привезённые с собой контейнеры с едой.
Её брат Олег, крепкий и серьёзный парень, молча сел рядом со мной и просто взял мою руку в свою. Его ладонь была тёплой и сильной.
— Что стряслось, бабуль? — спросила Маша, ставя передо мной тарелку с горячим рагу. — На тебе лица нет.
И я рассказала. Без слёз, без надрыва. Просто изложила факты. Маша слушала, и её лицо мрачнело. Олег только крепче сжимал мою руку.
— Вот же… предприниматели, — выдохнула Маша, когда я закончила. — Продать дачу! У меня там домик на дереве был, помнишь, Олег? Мы же соседями были.
— Помню, — кивнул он. — А я всё детство там на мотоцикле деда гонял. Ба, ты только не переживай. Мы с тобой.
— Я и не переживаю, — честно ответила я. — Я будто прозрела.
Маша села напротив.
— Знаешь, а давай на выходных все вместе туда поедем? Крыльцо подкрасим, я цветы новые посажу.
А Олег крышу обещал посмотреть. Устроим большой субботник!
— Отличная идея, — поддержал Олег. — Шашлыки сделаем. Позовём всех наших. Пусть дом снова живёт.
Я смотрела на них — на моих настоящих, родных внуков. На их живые, заботливые лица. И понимала, что ничего не потеряла. Наоборот, я наконец-то обрела.
— Слышала, у Игоря с Кариной не ладится, — как бы между прочим сказала Маша, убирая посуду. — Ссорятся постоянно из-за денег на эту их свадьбу мечты. Кажется, она ему уже все нервы вымотала.
Я ничего не ответила. Мне было всё равно. Пусть живут, как знают. Их дорога пошла в другую сторону.
А наша — вот она. Впереди. Ведёт к старому дому под яблонями, где пахнет деревом и смородиновым листом.
Где будут звучать смех и музыка, где соберётся большая семья. И где мне никогда не скажут, что я больше не нужна. Потому что я и есть — их дом. Их память.
Их корни. И эти корни оказались куда крепче, чем я думала.
Прошло два месяца. Дача преобразилась.
Олег с друзьями действительно починил крышу, Маша разбила у крыльца цветник, который пылал теперь всеми оттенками лета.
Мы белили стволы яблонь, красили забор, и каждые выходные дом наполнялся смехом друзей моих внуков.
Я пекла для них огромный пирог с ягодами из нашего сада, и мне никогда не было так спокойно.
Я сидела в старом скрипучем кресле на веранде, укутавшись в плед, и смотрела, как молодёжь играет в бадминтон на лужайке.
Я чувствовала себя не просто нужной — я была частью этого мира, его центром.
Телефонный звонок застал меня вечером, когда я уже вернулась в город. Номер был незнакомый.
— Ба? — голос в трубке был разбитым и жалким. Я не сразу узнала Игоря.
Я молчала.
— Ба, это я. Игорь.
— Я поняла, — ответила я сухо.
Он замялся, тяжело вздохнул.
— Я… я хотел извиниться. Я дурак был. Карина… она ушла. Сказала, я неудачник, раз не могу обеспечить ей красивую жизнь. Свадьбы не будет. Я остался один, ещё и с долгами — занимал на кольцо, на задаток за ресторан…
Он говорил сбивчиво, жалуясь, как маленький. Но во мне ничего не дрогнуло. Ни жалости, ни злорадства. Только усталость.
— И чего ты хочешь от меня, Игорь? — спросила я.
— Я не знаю… — прохрипел он. — Может… можно я приеду?
— Зачем?
— Просто… Поговорить.
Я посмотрела в окно. На кухне у соседей горел свет, там двигались силуэты, жила семья.
— Послушай меня, Игорь. Ты взрослый мужчина. И тебе пора научиться отвечать за свои поступки. Не я брала в долг. Не я выбирал себе невесту, для которой деньги важнее человека. Это твоя жизнь и твои решения.
— Но я же твой внук! — в его голосе прорезалась отчаянная, почти истеричная нота.
— Да, внук. Но быть семьёй — это не только требовать. Это ещё и отдавать. Заботу, уважение, тепло. Ты же сам сказал, что я вам больше не нужна.
Так учись жить без меня. Разбирайся со своими долгами, ищи работу, становись на ноги.
Может быть, когда-нибудь, когда ты поймёшь, что такое настоящая семья, мы и сможем поговорить. А пока — извини.
Я положила трубку. И впервые за долгие годы почувствовала, что поступила правильно. Не как бабушка, которая всё простит и всё отдаст.
А как человек, который уважает себя и свой дом. Дом, который мы спасли. И который теперь стал крепостью для тех, кому я действительно нужна.