— Мама попросила нашу квартиру продать, — голос Стаса был на удивление ровным, будто он сообщал, что на ужин сегодня макароны, а не то, что собирается вышвырнуть нас с пятилетним сыном на улицу.
Аня замерла с чашкой чая в руке, не донеся ее до рта. Горячий пар обжигал кожу, но она этого не чувствовала. В ушах зашумело, а гостиная, залитая теплым светом торшера, поплыла перед глазами.
— Что? — переспросила она шепотом, надеясь, что ослышалась. Может, он сказал «дачу»? Или свою старую машину, которая ржавела в гараже у его матери?
— Квартиру. Нашу, — Стас поднял на нее глаза от экрана телефона. В его взгляде не было ни вины, ни сомнения. Только усталая деловитость. — У мамы проблемы. Большие. Кредиты, пени набежали. Сумма огромная. Говорит, коллекторы уже звонят.
Аня медленно поставила чашку на стол. Руки мелко дрожали. Она смотрела на мужа, за десять лет брака ставшего таким родным и предсказуемым, и не узнавала его. Этот холодный, отстраненный мужчина не был ее Стасом. Ее Стас никогда бы не предложил такое. Их квартира. Их крепость. Единственный дом для их сына Кирилла. Они купили ее пять лет назад, вложив все сбережения, материнский капитал и взяв ипотеку, которую выплачивали с таким трудом. Оставалось всего три года. Три года, и это гнездо, свитое с такой любовью, стало бы полностью их.
— Стас, ты в своем уме? — ее голос сорвался. — Продать квартиру? А жить мы где будем? На вокзале? С Кириллом?
— Ну почему сразу на вокзале, — поморщился он. — Снимем что-нибудь на время. Года на два-три. Маме поможем, она на ноги встанет и вернет.
— Вернет? — Аня нервно рассмеялась. — Стас, мы знаем твою маму. Антонина Петровна никогда в жизни никому ничего не возвращала. Она живет по принципу «мне все должны». Сколько раз мы ей помогали? Давали деньги, которые она якобы «забывала» отдать?
Антонина Петровна была женщиной специфической. Она не лезла в их семью с советами, не пыталась хозяйничать в квартире и не критиковала Анину стряпню. Ее тактика была другой, куда более изощренной. Она была вечной жертвой обстоятельств. У нее постоянно что-то ломалось, ее обманывали в магазинах, начальники на ее многочисленных недолгих работах были самодурами, а здоровье — хрупким сосудом, который требовал постоянных финансовых вливаний. Она звонила Стасу сдавленным голосом, жаловалась на жизнь, на одиночество, на то, что «сердце прихватило», и неизменно заканчивала просьбой о «небольшой помощи».
— Сейчас все серьезно, Ань, — нахмурился Стас, откладывая телефон. — Ты не понимаешь. Там речь идет о сотнях тысяч. Даже больше. Она влезла в какие-то микрозаймы, потом перекредитовывалась… В общем, полный завал.
— И поэтому мы должны отдать единственное, что у нас есть? Что принадлежит нашему сыну в том числе? Стас, мы же Кириллу обещали, что это его комната, его дом навсегда!
— Дети быстро привыкают, — отмахнулся он. — А мать у меня одна. Я не могу ее бросить.
В его голосе прозвучали стальные нотки, которые Аня хорошо знала. Это означало, что решение принято. Он не советовался. Он ставил перед фактом.
— А я твоя жена. А Кирилл — твой сын. Мы, значит, не в счет? — в ее глазах стояли слезы обиды и бессилия. — Стас, давай подумаем. Давай возьмем потребительский кредит на твое имя. Продадим дачу, в конце концов! Да, жалко, но это не квартира!
— Дачу? Этот сарай с шестью сотками бурьяна? За сколько мы его продадим? За копейки! Это не покроет и десятой части долга. А новый кредит на нас вешать я не хочу. Мы и так ипотеку тянем. Продадим квартиру, закроем ее долги, закроем остаток нашей ипотеки. На оставшиеся деньги поживем в съеме, а там видно будет.
Логика была железной и убийственной. Аня смотрела на него и понимала, что стена между ними выросла в одно мгновение. Он уже все просчитал. Без нее.
— Я не согласна, — твердо сказала она. — Эта квартира — и моя тоже. Я не позволю оставить своего ребенка без крыши над головой из-за финансовых авантюр твоей матери.
Стас тяжело вздохнул и поднялся. Подошел к окну и уставился на ночной город.
— Аня, я тебя не спрашиваю. Я прошу понять и помочь. Если ты откажешься, я все равно найду способ. Но это будет… плохо для всех.
Угроза, завуалированная под просьбу. Аня почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это был не ее муж. Это был чужой, опасный человек.
Следующие дни превратились в ад. Стас ходил мрачный и молчаливый, отвечая на вопросы односложно. Атмосфера в доме стала настолько гнетущей, что даже маленький Кирилл это почувствовал. Он стал тихим, жался к матери и то и дело спрашивал: «Мамочка, а папа на меня сердится?».
Антонина Петровна начала свою психологическую атаку. Она звонила Ане по несколько раз в день. Ее голос, обычно исполненный трагизма, теперь звучал слабо и надтреснуто.
— Анечка, деточка, прости меня, старую. Век молить буду. Не оставьте, пропаду ведь, — шептала она в трубку. — Стасик сказал, ты против… Я же понимаю, у вас своя семья, ребенок. Но куда мне деваться? На улицу выкинут, и все…
Аня пыталась быть твердой.
— Антонина Петровна, мы не можем продать квартиру. Это дом Кирилла. Давайте искать другие выходы.
— Какие выходы, деточка? — всхлипывала свекровь. — Петля? Так я греха боюсь…
После каждого такого звонка Аня чувствовала себя выжатой и опустошенной. Она понимала, что это манипуляция, дешевый театр, но где-то в глубине души шевелился червячок вины. А вдруг и правда все так страшно?
Стас же, наоборот, после разговоров с матерью становился еще более непреклонным. Он возвращался домой с каменным лицом и начинал разговор с одной и той же фразы: «Маме сегодня опять угрожали. Говорят, в подъезде подкараулят».
— Кто угрожал? Какие коллекторы? Пусть пишет заявление в полицию! — восклицала Аня.
— Ты не понимаешь! Это не те люди, на которых можно заявить в полицию! Они ее в лесу закопают, и никто не найдет! — срывался он на крик.
Однажды вечером он пришел с работы и молча положил на стол перед Аней распечатку с какого-то сайта.
— Вот. Риелтор. Завтра придет смотреть. В десять утра. Будь дома.
Аня посмотрела на его решительное лицо, на сжатые челюсти. В груди все похолодело. Он не шутил.
— Я не пущу никакого риелтора, — сказала она тихо, но отчетливо.
— Аня, не доводи до греха, — его голос был опасно спокоен. — Я не хочу с тобой воевать. Но если придется, я буду. Это моя мать.
На следующий день ровно в десять в дверь позвонили. Аня, которая всю ночь не спала, решила стоять до конца. Она не откроет. Стас, видимо, это предвидел. Он взял на работе отгул и сам открыл дверь высокому мужчине в строгом костюме.
— Проходите, — бросил он риелтору и посмотрел на Аню с вызовом.
Она стояла посреди гостиной, бледная, растерянная, чувствуя себя преданной и униженной в собственном доме. Риелтор, чувствуя напряжение, быстро прошелся по комнатам, что-то фотографируя на телефон.
— Квартира хорошая, — бодро сказал он, возвращаясь в прихожую. — Район отличный, ремонт свежий. Продадим быстро.
Когда за ним закрылась дверь, Аня не выдержала.
— Как ты мог? Как ты мог привести чужого человека оценивать наш дом, который ты хочешь у нас отнять?!
— Я тебя предупреждал, — отрезал Стас. — Я сделаю все, чтобы спасти мать.
В тот вечер Аня, уложив Кирилла спать, села за ноутбук. Что-то во всей этой истории не давало ей покоя. Сумма. Стас говорил о гигантской сумме, ради которой нужно продавать трехкомнатную квартиру в хорошем районе Москвы. Но Антонина Петровна, при всей ее любви к красивой жизни, никогда не отличалась большим размахом. Ее траты были мелкими, но постоянными: новое платье, ненужный курс по «раскрытию женственности», дорогая косметика. Откуда могли взяться миллионы долгов?
Аня начала с малого. Она зашла на сайт судебных приставов и вбила данные свекрови. Система выдала несколько исполнительных производств на общую сумму около ста пятидесяти тысяч рублей. Неприятно, но совершенно не та катастрофа, которую описывал Стас.
Сердце забилось чаще. Ее обманывают. Причем обманывают вдвоем.
Но зачем? Зачем Стасу так преувеличивать масштаб проблемы? Может, есть что-то еще? Какие-то долги, которых нет в официальных базах?
Аня вспомнила о сестре Стаса, Лене. Лена была полной противоположностью брата. Ветреная, взбалмошная, она жила одним днем, меняя работы и мужчин. Антонина Петровна ее обожала, сдувала с нее пылинки и всегда оправдывала любые ее проступки. «Леночка у нас творческая натура, ей сложно в рамках», — говорила она.
Последние пару лет Лена жила в другом городе, и общение с ней почти сошло на нет. Аня зашла на ее страницу в социальной сети. Последние фотографии поражали роскошью: дорогие рестораны, букеты из сотен роз, отдых на заграничных курортах. Подписи были туманными: «Спасибо за сказку, любимый!».
Аня нахмурилась. Откуда у безработной Лены такие деньги?
Она начала методично просматривать список друзей Лены, ее комментарии, отметки на фото. И наткнулась на профиль мужчины средних лет с тяжелым взглядом и золотой цепью на бычьей шее. На нескольких фото он был вместе с Леной. Аня зашла на его страницу. Открытый профиль пестрел фотографиями дорогих машин и атрибутами «успешной жизни». В статусе стояла ссылка на какой-то инвестиционный фонд с громким названием.
Интуиция подсказывала Ане, что она на верном пути. Она начала искать информацию об этом фонде. Первые же ссылки вели на форумы обманутых вкладчиков. Это была классическая финансовая пирамида, которая не так давно рухнула, оставив сотни людей без денег.
Но причем здесь долги Антонины Петровны?
Аня вернулась на страницу Лены. И в одном из старых постов, годичной давности, нашла то, что искала. Восторженный текст о том, как она «нашла способ приумножить капитал» и как «мамочка ее поддержала и вложилась вместе с ней». Под постом — десятки комментариев, в том числе один от Антонины Петровны: «Доченька, ты моя умница! Мы им всем покажем!».
Пазл начал складываться. Антонина Петровна не просто брала микрозаймы на свои нужды. Она, подстрекаемая дочерью, взяла огромные кредиты в банках и вложила их в пирамиду. А когда та рухнула, обе остались с гигантскими долгами. А Лена, судя по всему, еще и связалась с очень неприятным «инвестором».
И теперь спасать непутевую дочь и мать, которая пошла у нее на поводу, должен был Стас. Ценой благополучия своей собственной семьи.
На следующий день Аня поехала к своей подруге Кате, которая работала юристом. Она выложила ей все как на духу.
— М-да, — протянула Катя, выслушав рассказ. — Ситуация паршивая. Юридически, поскольку квартира куплена в браке, она является совместной собственностью. Без твоего нотариального согласия он ее продать не сможет. Но он может подать в суд на раздел имущества, и тогда…
— И тогда суд обяжет нас ее продать и поделить деньги? — с ужасом спросила Аня.
— Не обязательно. Суд может выделить ему долю. Но это долго, муторно. Скорее всего, он будет давить на тебя психологически, чтобы ты сдалась сама. Судя по твоему рассказу, он на это способен.
— Что мне делать, Кать?
— Собирай доказательства. Все, что ты нашла. Скриншоты, выписки. Это твой козырь. И будь готова к тому, что ваш брак, скорее всего, этого не переживет. Человек, готовый ради спасения своей родни пустить по миру жену и ребенка, — это диагноз.
Вернувшись домой, Аня почувствовала странное спокойствие. Неопределенность пугала, но теперь, когда она знала правду, ей стало легче. У нее был план.
Вечером, когда Стас в очередной раз завел разговор о том, что покупатель уже почти найден и нужно готовить документы, Аня остановила его.
— Сядь, Стас. Нам нужно поговорить.
Она положила перед ним на стол распечатки: выписку с сайта приставов, скриншоты со страниц Лены и форума обманутых вкладчиков.
— Что это? — не понял он.
— Это настоящая причина, по которой ты хочешь продать нашу квартиру, — ровно сказала Аня. — Долг твоей мамы перед приставами — сто пятьдесят тысяч. Это не та сумма, ради которой продают жилье. А вот долги Лены и твоей мамы перед банками и, возможно, перед криминальными «инвесторами» после краха финансовой пирамиды — это, видимо, как раз стоимость нашей квартиры. Я права?
Стас смотрел на бумаги, и его лицо медленно меняло цвет. Он был бледен, потом покраснел, на шее выступили багровые пятна.
— Ты… ты шпионила за моей семьей? — прошипел он.
— Я пыталась спасти свою, — отрезала Аня. — Почему ты мне врал, Стас? Почему не сказал правду? Что это не просто «маме надо помочь», а что ты собираешься вытаскивать из очередной аферы свою сестру и мать, которая потакала ее глупости?
— Потому что ты бы не поняла! — взорвался он. — Ты всегда недолюбливала Ленку, считала ее пустышкой! А ей нужна помощь! Ее этот урод теперь преследует, требует вернуть деньги, которых у нее нет! Мать ночами не спит, у нее сердце больное! Я должен был их вытащить!
— Ценой будущего нашего сына? — голос Ани звенел от холодного гнева. — Ты готов был лишить Кирилла дома, врать мне в лицо, угрожать, приводить в наш дом риелторов… И все ради чего? Чтобы Лена и дальше могла жить своей безответственной жизнью, зная, что старший брат всегда прикроет? А твоя мать, вместо того чтобы вправить мозги дочери, поощряла ее и влезла в это сама!
— Это моя семья! — кричал он, ударив кулаком по столу.
— Нет, Стас, — Аня поднялась, глядя на него сверху вниз. Она больше не чувствовала ни страха, ни обиды. Только ледяную пустоту. — Твоя семья — это я и Кирилл. А они — это твоя проблема. Проблема, которую ты решил переложить на наши плечи. Ты сделал свой выбор.
Он смотрел на нее, тяжело дыша, и в его глазах она не увидела ни капли раскаяния. Только злость. Злость на то, что его поймали на лжи.
— И что ты предлагаешь? Бросить их? — с презрением спросил он.
— Я ничего не предлагаю. Это твоя мать и твоя сестра. Ты можешь взять на себя все их кредиты. Можешь работать на трех работах, чтобы их оплачивать. Можешь отдать им свою долю в этой квартире, когда мы ее разделим. Но я и мой сын в этом участвовать не будем.
Стас ошеломленно молчал. Он, видимо, не ожидал такого отпора. Он думал, что она будет плакать, умолять, но в итоге сломается. А она стояла перед ним, как чужая, и говорила о разделе квартиры так, будто это было уже решенным делом.
— Ты… ты хочешь развестись? — выдавил он.
— Я хочу жить в безопасности. Я хочу, чтобы у моего сына был дом. Я хочу быть уверена, что завтра мой муж не придет и не скажет, что нам нужно продать почку, потому что Леночке захотелось новую машину. С тобой у меня такой уверенности больше нет. Ты врал мне. Ты предал нас. Не ради спасения жизни, а ради покрытия глупости и безответственности.
Она развернулась и пошла в спальню. Впервые за эти кошмарные недели она знала, что делает. Она достала большую дорожную сумку и начала спокойно, методично складывать свои вещи и вещи Кирилла. Завтра утром она позвонит Кате и спросит, можно ли пожить у нее пару недель. Потом снимет квартиру. Подаст на развод и на алименты. Будет трудно. Очень. Но это будет ее жизнь, под ее контролем. Жизнь, в которой никто не посмеет посягнуть на дом ее ребенка.
Стас так и остался сидеть на кухне, глядя на разложенные перед ним доказательства его лжи. Он не пытался ее остановить. Возможно, он наконец понял, что проиграл. А может, он уже думал о том, как сообщит матери и сестре, что легкого пути не будет. Что спасательный круг в виде квартиры брата уплыл навсегда.
Когда Аня, ведя за руку сонного Кирилла и волоча за собой сумку, проходила мимо него на следующее утро, он даже не поднял головы.
— Папа, пока, — пролепетал Кирилл.
Стас что-то невнятно промычал в ответ.
Аня не оглянулась. Она закрыла за собой дверь квартиры, которая так и не стала для нее настоящей крепостью, и шагнула в новую, неизвестную, но свою собственную жизнь. Без лжи и без предательства. Душа не разворачивалась от счастья, она сворачивалась в тугой, болезненный узел, но где-то в самой его глубине уже зарождалось тихое, твердое чувство собственного достоинства. И оно было дороже любых стен.
