В палате пахло хлоркой и увядающими хризантемами. Дедушка Петя лежал жёлтый и осунувшиеся, но глаза ещё живые. Я поправила ему подушку и налила воды в стакан — он всё просил пить. За спиной скрипнула дверь.
— Не думай, что получишь хоть копейку! — голос свекрови звучал как удар кнутом. — Нищая невестка не имеет права на наследство моего мужа!
Я обернулась. Галина Петровна стояла в проёме в своём чёрном платье, которое она носила уже неделю, готовясь к похоронам заранее. Руки сжаты в кулаки, губы поджаты. Сергей за её спиной опустил глаза и изучал пол, как всегда, когда между нами разгоралась война.
— Галина Петровна, я просто ухаживаю за дедушкой, — тихо сказала я, чувствуя, как щёки горят от стыда. В горле пересохло.
— Ухаживаешь! — она фыркнула. — Двенадцать лет как пиявка на нашей семье висишь, троих детей нарожала, а сама что? Работаешь продавцом за копейки! Думаешь, мы не видим, как ты вокруг него крутишься?
Дедушка Петя слабо повернул голову и посмотрел на невестку. Пальцы его сжали мою руку — сухие, холодные, но крепко.
— В тумбочке… — прошептал он так тихо, что я едва расслышала. — Конверт… только тебе…
Свекровь услышала и сделала шаг вперёд, но дедушка закрыл глаза и отвернулся к стене.
После похорон началась настоящая война. Галина Петровна будто сбросила маску приличия и показала своё истинное лицо. Сначала спрятала мои ключи от квартиры.
— Где ключи? — спросила я, стоя на пороге с сумками после работы.
— Какие ещё ключи? — невинно пожала она плечами. — Это мой дом, я никому ключей не давала.
Сергей молчал, копошился на кухне, гремел тарелками. Дети жались ко мне, Машка, младшая, всхлипывала. Она чувствовала напряжение.
— Серёжа, скажи что-нибудь, — обратилась я к мужу.
— Мама права, — не поднимая глаз, пробормотал он. — Дом её, она хозяйка.
Тогда я поняла: он выбрал сторону. Опять.
При соседях свекровь называла меня нищинкой, которая охотилась за чужим добром». Тётя Валя из соседнего подъезда сочувственно качала головой, но спорить не решалась — с Галиной Петровной лучше не связываться.
Мы с детьми переехали в съёмную однушку на окраине. Обои отклеивались, из крана текла ржавая вода, но это было наше. Я работала продавцом в магазине, по вечерам мыла офисы, в выходные подрабатывала уборщицей. Руки покрылись трещинами от химии, но деньги всё равно таяли как снег.
Сергей приходил, видел нашу нищету и злился:
— Из-за тебя я поссорился с матерью! Она теперь не даёт нам денег на детей. Могли бы жить нормально, а ты заартачилась!
— А что я такого сделала? — не выдерживала я.
— Не нравишься ты ей, и всё. Ну что стоило промолчать, потерпеть?
Дети слышали эти разговоры, Игорь, старший, стал угрюмым и злым. Маша плакала по ночам. А я лежала без сна и думала: неужели так и пройдёт вся жизнь?
В субботу Галина Петровна неожиданно позвонила:
— Приезжай, вещи деда разбираю. Может, что пригодится.
Я удивилась — впервые за месяц она говорила без злобы. Приехала с детьми. Дедушкины вещи лежали в коробках: рубашки, ботинки, старые книги. Пахло нафталином и прошлым.
— Бери что хочешь, — махнула рукой свекровь. — Мне это барахлё не нужно.
Я взяла несколько книг — дедушка любил детективы. Игорь выбрал старые часы, Маша — деревянную шкатулку. Дома, перелистывая «Десять негритят», я почувствовала под пальцами что-то твёрдое. Между страниц лежал конверт.
Внутри — банковский договор. На депозитный счёт. На пятнадцать миллионов рублей. На моё имя.
Я перечитала трижды, не веря глазам. Дата — пятилетней давности. В конверте ещё лежало письмо дедушкиной рукой:
«Леночка, ты единственная, кто по-настоящему заботился обо мне. Читала книги, беседовала, не считала обузой. Галя думает только о деньгах, Серёжа — слабый. А ты — хорошая. Деньги твои, детям на будущее. Люби их и будь счастлива. Дед.»
Руки дрожали. Я села на пол посреди комнаты и заплакала — от облегчения, от благодарности, от горя по доброму старику.
На следующий день поехала в банк. Всё оказалось правдой. Счёт действующий, деньги на месте. Управляющий объяснил:
— Петр Михайлович очень настаивал на конфиденциальности. Сказал, это сюрприз для внучки.
А вечером пришла Галина Петровна. Сергей рассказал ей про мой поход в банк — она вытрясла из него всё.
— Покажи документы! — требовала она, ворвавшись в нашу однушку.
Я молча протянула договор. Она читала, бледнела, перечитывала.
— Этого не может быть! Он был не в себе! Это подделка!
— Посмотрите на печати, — спокойно сказала я.
Она всматривалась в банковские штампы, нотариальные подписи. Всё было настоящим. Тогда она сорвалась:
— Я буду оспаривать! Найму лучших адвокатов! Ты не получишь ни копейки!
— Попробуйте, — ответила я. — Только учтите: дед был в здравом уме, есть медицинские справки, свидетели. А главное — он сам принёс эти документы в банк и нотариусу.
Через неделю мы переехали. Трёхкомнатная квартира в хорошем районе, рядом школа и детский сад. Светлая, тёплая, с большими окнами. Дети носились по пустым комнатам и смеялись — впервые за долгое время.
Большую часть денег я положила на депозиты — на образование детям, на будущее. Открыла небольшую цветочную лавку рядом с домом. Не ради прибыли, а чтобы не сидеть без дела. Мне нравилось работать с цветами.
Галина Петровна пыталась оспорить завещание, но адвокат объяснил ей бесперспективность затеи. Тогда она пришла ко мне домой. Постарела за эти недели, осунулась.
— Лена, прости старую дуру, — сказала она с порога. — Я не понимала… не ценила… Давай мириться?
Я налила ей чай, поставила печенье. Мы сидели на новой кухне, солнце светило через чистые окна.
— Галина Петровна, вы показали своё истинное лицо, когда думали, что я беззащитна, — тихо сказала я. — Теперь поздно.
— Но мы же семья!
— Семья — это когда поддерживают в трудную минуту, а не добивают.
Она заплакала, но я не дрогнула. Слишком много боли было между нами.
Сергей тоже пытался вернуться. Приходил, уговаривал, клялся, что всё будет по-другому.
— Мам права была, ты изменилась, — говорил он, разглядывая новую квартиру. — Теперь понимаю, какая ты на самом деле.
— А я поняла, какой ты, — ответила я. — Поздно, Серёжа.
Бракоразводный процесс прошёл быстро. Я не требовала алиментов — зачем мне его гроши? Дети остались со мной. Он не особо и сопротивлялся.
Теперь по утрам я завтракаю на солнечной кухне, дети собираются в школу без слёз и скандалов. В цветочной лавке пахнет розами и свободой. А вечером мы всей семьёй читаем дедушкины книжки и вспоминаем его добрым словом.
Иногда думаю: спасибо тебе, дедушка. Ты подарил нам не просто деньги — ты подарил достоинство.
