Я заваривала чай на кухне, когда услышала знакомый звук хлопающей двери. Алексей вернулся с очередной командировки — поздно, как обычно в последние месяцы. Горячая кружка согревала ладони, а я прислушивалась к его движениям в прихожей. Настенные часы тикали размеренно, отмеряя секунды нашей тишины.
— Привет, — бросил он, скидывая куртку на стул. — Извини, задержался на объекте.
Голос звучал глухо, без привычной теплоты. Я кивнула, не поднимая глаз от чашки. От него тянуло табаком и чем-то еще — незнакомым сладковатым запахом.
— Ужинать будешь?
— Нет, я поел.
Алексей прошел мимо, даже не взглянув на мой округлившийся живот. Раньше он всегда интересовался, как дела у малыша, прикладывал руку, чтобы почувствовать толчки. Теперь словно не замечал нас.
Может, просто устал? — пыталась убедить себя. Работы много, стройка требует присутствия…
Но что-то внутри сжималось от тревоги. На седьмом месяце беременности я стала особенно чувствительной ко всем переменам. И перемены были очевидными.
— Лёш, у нас завтра прием у врача, — напомнила я.
— А, да. Записывайся на вечер, с утра я не смогу.
Он говорил, глядя в телефон. Пальцы быстро скользили по экрану — кому-то отвечал, кого-то читал. Я видела только его затылок и сгорбленные плечи.
Малыш толкнулся под ребрами, словно чувствуя мое беспокойство. Я погладила живот, пытаясь успокоиться. В последнее время каждый вечер проходил именно так — Алексей приходил молчаливый, усталый, далекий. Исчезли наши разговоры о будущем, о том, как мы обустроим детскую, какие имена выберем.
Встав, чтобы помыть чашку, я случайно задела его рубашку, висевшую на спинке стула. На белом воротнике проступал розоватый след — четкий отпечаток губ.
Сердце екнуло. Я замерла, уставившись на пятно.
— Что это? — прошептала, показывая на воротник.
Алексей обернулся, быстро взглянул на рубашку.
— Откуда я знаю. Может, в автобусе кто задел.
— В автобусе помадой?
— Мало ли что бывает, — он пожал плечами с раздражением. — Не устраивай из мухи слона.
Он забрал рубашку и ушел в ванную. Я осталась стоять посреди кухни, прижав руки к животу. Ребенок беспокойно ворочался, реагируя на мой стресс.
Подошла к зеркалу в прихожей. Бледное лицо, темные круги под глазами, растрепанные волосы. Когда я стала выглядеть так… потерянно? Когда перестала узнавать себя?
Я становлюсь чужой сама себе, — мелькнула горькая мысль.
Выключив свет на кухне, я поплелась в спальню. Алексей уже лежал, отвернувшись к стене. Его дыхание было ровным, но я чувствовала — он не спит.
— Лёш?
Молчание.
— У нас ведь всё хорошо?
— Спи, Марин. Завтра рано вставать.
Я легла, устроив живот на подушке, и долго лежала с открытыми глазами. За окном шумел осенний ветер, где-то капала вода. А я думала об этом розовом пятне на воротнике и о том, как давно мой муж смотрел на меня с любовью.
А если я ошибаюсь? — крутилось в голове. — Как не разрушить то, что, может быть, еще можно спасти?
Но сон так и не пришел.
***
Следующую ночь я тоже провела без сна. Алексей храпел рядом, а его телефон на тумбочке периодически загорался от входящих сообщений. Обычно я не обращала внимания, но сейчас каждая вспышка экрана отдавала тревогой в сердце.
Когда в очередной раз засветился дисплей, я не выдержала. Осторожно потянулась к телефону.
На экране красовалось сообщение:
«Милый, я скучаю… Хочешь завтра увидимся? Целую💋💋💋»
Под сообщением — женское имя. Катя.
— Как… так получилось? — Голос сорвался. — Мы ждем ребеёнка!же месяцы. Нежные слова, планы встреч, фотографии… Мир перевернулся.
— Ты зачем трогаешь мой телефон?
Голос Алексея ударил как плеть. Он сидел на кровати, смотрел на меня с такой злостью, какой я никогда не видела.
— Я случайно… он загорелся, и я увидела…
— Увидела что?
— Лёш, кто такая Катя?
Пауза. Долгая, тяжелая пауза.
— У меня есть другая, Марин. Так получилось.
Слова прозвучали спокойно, буднично. Как сообщение о погоде.
— Как… так получилось? — Голос сорвался. — Мы ждём ребнка!
— Я знаю, что мы ждём. Но я не могу больше притворяться.
Алексей встал, начал ходить по комнате.
— Мне нужны эмоции, страсть, а не это… — он махнул рукой в мою сторону. — Ты стала какая-то правильная, скучная. Дом, работа, врачи. Я задыхаюсь от этого.
Каждое слово резало по живому.
— Но я твоя жена! Мать твоего ребёнка!
— И что с того? — В его голосе появилась жестокость. — Тебе всё равно некуда идти. Кто тебя возьмет сейчас, да ещё с этим животом? Давай жить как раньше, только теперь честно.
Внутри все обрушилось. Я сидела на кровати, обхватив живот руками, а слёзы сами текли по щекам. Солёный вкус на губах, спазмы в горле, дикое желание исчезнуть.
Алексей собрал вещи и ушел. Дверь хлопнула, и в квартире стало до мучительности тихо.
Что со мной теперь будет? — билась единственная мысль. — Куда мне бежать?
Малыш толкался тревожно, будто чувствовал мое отчаяние. Я гладила живот, шептала:
— Прости меня, солнышко. Прости, что так получилось.
А слезы все лились и лились, и казалось, что они никогда не закончатся.
***
Утром я поехала к маме. Нужен был кто-то, кто просто обнимет и скажет, что всё будет хорошо.
Мама жила в той же двухкомнатной квартире, где я выросла. Кухня пахла вареньем и крепким чаем — запахами моего детства. Увидев меня на пороге с красными глазами, мама сразу поняла — что-то случилось.
— Проходи, Мариш. Чай будешь?
Я кивнула, устраиваясь на привычном месте за столом. Мама поправила очки, пристально вглядываясь в мое лицо.
— Рассказывай, что стряслось.
И я рассказала. Про командировки, про холодность, про ту Катю. Мама слушала молча, изредка качая головой.
— И что ты теперь собираешься делать-то? — спросила она, когда я закончила.
— Не знаю, мам. Совсем не знаю.
— А знаешь что, доченька, — мама придвинулась ближе, понизив голос до доверительного шепота. — Все мужики такие. Вот у твоего отца тоже было… как это… увлечение одно время. Но я терпела. Ради тебя, ради семьи.
— Мам, но ведь…
— Никаких «но», — перебила она. — Ты сейчас в положении, куда ты денешься? Дитя родится, Алексей остепенится. Они все остепеняются. Нужно быть мудрее.
Я смотрела на маму и чувствовала, как что-то сжимается в груди. Вместо поддержки — советы терпеть. Вместо понимания — укоры.
— Вот и я терпела, — продолжала мама, — и ничего, прожили с отцом сорок лет. Ребёнок всему голова, Марина. Не можешь же ты лишить малыша отца из-за каких-то своих обид.
— Мам, тут не только в детях дело…
— А в чём ещё? — В голосе мамы появилась резкость. — В твоей гордости? В принципах? Принципами сыт не будешь. Ты одна ничего не добьешься, поверь мне. Надо уметь правильно жить.
Я допила чай и встала. Мама проводила меня до двери, всё ещё бурча что-то про мудрость и терпение.
На улице я прижала руки к животу и подумала: Разве так и должно быть всегда — или я просто не умею просить о помощи?
***
Через неделю была очередная явка в женскую консультацию. Я сидела в очереди, вдыхая едкий запах антисептика и слушая монотонные голоса медсестер. Металлические стулья были неудобными, в спине ныло.
Машинально крутила обручальное кольцо на пальце. Неделю назад оно казалось символом любви, теперь — просто железное кольцо.
— Марина Алексеевна! — позвала медсестра.
Врач осмотрел меня рассеянно, проверил анализы, записал что-то в карточку.
— Всё в норме, но вам нельзя нервничать, — сказал он, не поднимая глаз от бумаг. — Стресс вреден для ребёнка. Думайте только о хорошем.
О хорошем, — горько усмехнулась я про себя. Если бы все было так просто.
Выйдя из кабинета, я опустилась на скамейку в коридоре. Достала телефон — ни одного сообщения. Дома никто не ждал. Мама считала, что я должна терпеть. Подруги далеко, у всех свои заботы.
— Марина?
Я подняла голову. Рядом стоял Олег — мы были знакомы ещё со студенческих времён, иногда пересекались в городе.
— Привет, — я попыталась улыбнуться. — Как дела?
— Нормально. А у тебя что-то случилось? Выглядишь расстроенной.
И вдруг мне захотелось рассказать. Рассказать кому-то, кто не будет читать лекции о терпении и мудрости.
— Да так… семейные проблемы.
— Хочешь поговорить? Могу подвезти домой, по дороге расскажешь.
Я посмотрела на Олега. Обычное лицо, добрые глаза, простая улыбка. Никого больше рядом не было.
— Ладно, — согласилась я.
В его машине пахло табаком и дешевым освежителем воздуха. Олег включил радио, играла спокойная музыка.
— Что случилось? — спросил он, выезжая со стоянки.
И я рассказала. О том, как Алексей изменяет, о том, как больно и страшно, о том, что некуда бежать и не с кем поговорить.
Олег слушал внимательно, иногда кивал.
— Понимаю, — сказал он наконец. — Сам развёлся два года назад. Знаешь, иногда нужно просто… отвлечься. Забыть на время о проблемах.
Он припарковался у небольшого кафе.
— Хочешь кофе? Или тебе нельзя…
— Чай можно.
Мы зашли внутрь. Олег заказал два чая, сел напротив меня.
— Ты красивая женщина, Марина. А этот твой Алексей — дурак.
Слова прозвучали просто, без пафоса. Но внутри что-то дрогнуло. Когда в последний раз мне говорили, что я красивая?
— Спасибо, — прошептала я.
— Ты заслуживаешь лучшего. Всех благ заслуживаешь.
Его рука накрыла мою. Теплая, мягкая. Я не отстранилась.
— Поедем ко мне, — предложил он тихо. — Просто поговорим, подальше от всех проблем.
Здравый смысл кричал «нет». Но здравого смысла почти не осталось. Была только боль, обида и дикое желание почувствовать себя нужной хоть кому-то.
— Поедем, — согласилась я.
***
У Олега была однокомнатная квартира в центре. Чисто, прибрано, пахло мужским одеколоном. Он заварил чай, мы сели на диван.
— Расслабься, — сказал он, обняв меня за плечи. — Ты слишком напряжена.
Его руки гладили мои волосы, шею. Было приятно — впервые за долгое время кто-то касался меня с нежностью. Я закрыла глаза, позволяя себе забыться.
— Ты очень привлекательная, — шептал Олег, целуя шею.
И я поддалась. Позволила ему раздеть себя, ласкать и даже больше. Думала, что это поможет — что я отомщу Алексею, докажу себе, что я ещё нужна мужчинам.
Но когда всё закончилось, стало только хуже.
Олег отстранился, закурил, смотрел в окно.
— Всё нормально? — спросил он равнодушно, будто интересуясь погодой.
— Да, — соврала я.
Внутри было пусто. Никакой мести, никакого торжества. Только липкое ощущение грязи и еще большего одиночества.
Я быстро оделась.
— Мне пора.
— Конечно. Увидимся ещё?
— Не знаю.
Олег пожал плечами и проводил меня до двери.
На улице было прохладно. Я шла домой медленно, чувствуя, как с каждым шагом нарастает отвращение к себе. Что я наделала? — крутилось в голове. — Я хуже предателя, если причиняю зло самой себе…
Дома, в ванной, я долго смотрела на себя в зеркало. Красные глаза, бледные губы, растрепанные волосы. И этот взгляд — взгляд женщины, которая предала саму себя.
Легла на кровать и заплакала. Тихо, безнадежно. Малыш толкался беспокойно, и мне стало страшно — а вдруг я навредила ему своим стрессом?
Прости меня, маленький, — шептала я, гладя живот. — Мама совсем запуталась.
***
Несколько дней я почти не вставала с кровати. Ела через силу, спала урывками. Алексей не объявлялся — видимо, жил у своей Кати.
На третий день движения ребенка стали какими-то слабыми, редкими. Паника накрыла с головой.
Я села на балконе, укутавшись в шерстяной плед, и долго держала телефон в руках. Потом набрала номер Татьяны — моей единственной настоящей подруги.
— Таня, мне плохо, — сказала я в трубку, не выдержав даже приветствий.
— Что случилось, Маринка? Где ты?
— Дома. Всё рухнуло, Тань. Всё…
— Давай не по телефону. Одевайся и приезжай ко мне в салон. Сейчас же.
В голосе Татьяны была такая твёрдость, что я не посмела возразить.
Если я не пойду сейчас — погибну здесь, внутри этих стен, — подумала я, надевая пальто.
***
Салон «Луиза» встретил меня запахом лака для ногтей и женским смехом. Татьяна увидела меня и сразу отложила все дела.
— Девочки, я отойду на полчаса, — сказала она и увела меня в подсобку.
Там стояли два кресла и маленький столик. Татьяна заварила чай, села напротив и взяла мои руки в свои.
— Рассказывай. Что с тобой?
И я рассказала всё. Про измену Алексея, про советы мамы терпеть, про эту ужасную ошибку с Олегом. Слёзы текли ручьем, но Татьяна не перебивала.
— И теперь я чувствую себя ужасно, — закончила я. — Я разрушила все своими руками.
Татьяна молчала, обдумывая услышанное. Потом тихо сказала:
— А помнишь, я рассказывала про своего Сергея?
Я кивнула. Сергей был мужем Татьяны, она развелась с ним три года назад.
— Так вот, он тоже изменял. А я думала — потерплю, ради детей, ради семьи. Знаешь, сколько я терпела? Пять лет. Пять лет унижений, лжи, оправданий.
Татьяна встала, подошла к окну.
— А потом поняла: я сама себя держу в этой тюрьме страха. Боюсь остаться одна, боюсь осуждения, боюсь, что не справлюсь. А жизнь-то проходит мимо.
— Но у меня же ребенок… — начала я.
— Именно поэтому! — Татьяна повернулась ко мне. — Ты хочешь, чтобы твой сын рос в доме, где мама несчастна, а папа врёт? Хочешь показать ему, что так и должна жить женщина?
Я молчала, переваривая её слова.
— Что касается того типа… — Татьяна снова села рядом. — Глупость, конечно. Но понимаю. Когда тебя унижают, хочется доказать себе, что ты ещё чего-то стоишь.
— Я так себя презираю за это, — прошептала я.
— А зря. Ты не первая и не последняя, кто ошибается в такой ситуации. Главное — не застревать в этом чувстве вины.
Татьяна налила нам ещё чаю.
— Слушай меня внимательно, Маринка. Ты сильнее, чем думаешь. И заслуживаешь уважения — в первую очередь, от себя самой.
— А если я не справлюсь одна?
— А кто сказал, что справишься хуже, чем сейчас? Сейчас ты живешь в постоянном стрессе, в обмане, в унижении. Что может быть хуже?
Я смотрела в зеркало напротив — видела заплаканную, но живую женщину. В глазах впервые за долгое время появился проблеск надежды.
— Ты правда думаешь, я смогу?
— Только те, кто ничего не пробует, ошибаются по-настоящему, — улыбнулась Татьяна. — А ты уже многое пережила. Значит, сможешь пережить и перемены к лучшему.
Я обняла подругу, впервые почувствовав, что не одна в этом мире.
***
Домой я вернулась к вечеру. На кухне сидели Алексей и мама — видимо, он позвонил ей, узнав, что я исчезла.
— Где ты шлялась? — набросилась на меня мама. — Человек волнуется!
Я посмотрела на «волнующегося» Алексея. Он сидел мрачный, раздраженный.
— Давай поговорим, Марин, — сказал он. — Хватит устраивать сцены. Нужно как-то жить дальше.
— Как именно? — спросила я, садясь напротив.
— Как договаривались. Ты, ребёнок, дом. Я буду помогать, обеспечивать.
— А Катя?
— При чем тут она? Это мои с тобой дела.
Мама закивала:
— Правильно говорит. Не мужское это дело — семью держать. А женское — терпеть и понимать.
Я смотрела на них и понимала: они никогда не поймут. Для них я должна быть удобной, безмолвной, благодарной за крошки внимания.
— Нет, — сказала я тихо.
— Что «нет»? — не понял Алексей.
Я встала, подошла к столу, где стояла моя недопитая чашка чая. Медленно сняла обручальное кольцо и опустила его в остывший чай. Звон металла о фарфор прозвучал неожиданно громко.
— Достаточно, — сказала я спокойно. — Я больше не боюсь быть одна.
— Ты с ума сошла? — вскочил Алексей. — Подумай о ребёнке!
— Я как раз о нём и думаю. Он не должен расти в доме, где его мать унижают.
— Марина! — возмутилась мама. — Что ты творишь? У нас никто не разводился никогда!
— А теперь начнут, — ответила я.
Дыхание стало ровным, впервые за долгое время. Руки не дрожали. Внутри появилась какая-то твердая уверенность.
— Не мучай меня больше, Лёш. Я ухожу не «от», а «к» — к себе и к нашему сыну. К честной жизни.
— Да кто ты такая без меня? — Алексей поднялся, сжав кулаки. — Кому ты нужна?
— Себе нужна, — ответила я просто. — И сыну.
Я прошла в спальню, собрала вещи в сумку. Они молчали, не веря, что я решусь на такое.
На пороге я обернулась:
— Документы на развод подам завтра.
И вышла.
Смогу ли я быть счастливой — или навсегда буду чужой в этом мире? — мелькнула последняя сомневающаяся мысль.
Но я шла вперед, не оглядываясь.
***
Маленькую однокомнатную квартиру я сняла через неделю. Денег было немного — декретные и небольшие накопления. Но квартира оказалась светлой, с большими окнами.
Утром я сидела за маленьким столиком, пила чай из новой кружки. Солнце светило прямо в окно, согревая лицо. Малыш толкался спокойно, размеренно.
В углу стояло зеркало, которое я купила вчера. В нем отражалась усталая, но умиротворенная женщина. Я улыбнулась своему отражению — и улыбка получилась настоящей.
— Я справилась, — сказала я вслух. — Ради тебя, сынок. Ради нас обоих.
