Майское солнце, щедрое и уже по-летнему тёплое, заливало светом небольшой дачный участок в Подмосковье. Воздух был густым и пьянящим, сотканным из ароматов цветущих яблонь, влажной после утреннего полива земли и пронзительной свежести молодой листвы. Где-то вдалеке мерно стучал дятел, а над ухом назойливо жужжала пчела, запутавшаяся в пышных шапках сирени, склонившихся над самым крыльцом. Этот сиреневый куст был гордостью Елены. Она сама привезла его тоненьким прутиком с родительской дачи под Тверью, сама выхаживала, и теперь он разросся в целое сиреневое облако, дарящее тень и прохладу.
Елена, тридцатидвухлетняя учительница русского языка и литературы, стояла у грядки с клубникой, аккуратно обрывая сухие листочки и подвязывая усы. Солнце приятно грело спину сквозь тонкую ткань футболки, а от земли исходило умиротворяющее тепло. Здесь, на даче, она отдыхала душой. Каждый кустик, каждый цветок был посажен её руками. Она знала, где лучше растёт петрушка, а где капризничает укроп, какой пион распустится первым и почему в этом году так много завязей на вишне. Это был её маленький мир, её убежище от городской суеты и школьных тетрадей.
Рядом, на старом пледе в тени яблони, лениво потягивался огромный рыжий кот Барсик – её верный компаньон во всех дачных делах. Он щурил зелёные глаза и тихо мурлыкал, создавая идеальный фон для этого почти пасторального полудня.
Из дома доносились громкие голоса и смех. Сегодня был большой семейный сбор. Сергей, муж Елены, отвечал за главное блюдо – шашлык. Дым от мангала уже тянулся к небу, разнося по округе аппетитный аромат маринованного мяса. За большим деревянным столом под навесом собиралась «дружная» родня мужа.
Елена вздохнула, отряхивая руки от земли. Пора было нести закуски. Она любила такие дни, но одновременно и немного побаивалась их. Семья Сергея была… специфической. Громкой, безапелляционной, со своим устоявшимся мнением по любому поводу. И в этом семейном хоре её тихий голос почти никогда не был слышен.
Она вошла в дом, на кухню, где хозяйничала свекровь, Мария Степановна. Женщина крупная, властная, с громким голосом и зорким взглядом, привыкшим выискивать недочёты. В прошлом бухгалтер ЖЭКа, она и в семейной жизни вела строгий учёт: кто кому что должен, кто сколько вложил и кто на что имеет право.
– Ну что ты там в земле копаешься, как крот? – беззлобно, но с ноткой превосходства пророкотала она, не поворачивая головы. – Стол накрывать надо, люди ждут.
– Я уже всё, Мария Степановна, – тихо ответила Елена, принимаясь мыть руки. – Сейчас нарежу овощи и вынесу.
– Давай, давай, шевелись. А то твой Сергей сейчас мясо сожжёт, а закусить нечем будет.
Елена взяла большой поднос, расставила на нём тарелки с нарезанными огурцами и помидорами, мисочки с зеленью, маслинами, домашними соленьями. Всё это она с утра привезла из города, выбирая на рынке самые свежие овощи. Она старалась. Всегда очень старалась, чтобы всем всё понравилось, чтобы никто не ушёл голодным или недовольным.
Когда она, балансируя с тяжёлым подносом, вышла на веранду, застолье уже было в самом разгаре. Сергей, высокий, плечистый инженер-строитель, стоял у мангала, сосредоточенно переворачивая шампуры. За столом восседала вся его родня. Вот сестра Инна, парикмахер с ярко-фиолетовыми волосами и вечно насмешливым взглядом. Рядом её муж, молчаливый водитель-дальнобойщик. Дядя Гена, таксист, уже раскрасневшийся от первой рюмки, громко рассказывал какой-то анекдот. Его жена, тётя Валя, мелко кивала, поддакивая каждому слову. И двоюродная сестра Лариса с мужем-охранником, оба с таким выражением лиц, будто они здесь самые главные гости.
Елена начала расставлять тарелки, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не прерывать весёлый рассказ дяди Гены. В этот момент с кухни, словно царица, выплыла Мария Степановна. В руках у неё была большая салатница с её коронным «Оливье». Она поставила салат в центр стола, обвела всех победным взглядом и, остановив его на Елене, громогласно заявила:
– Дом этот мой сын построил, Серёжа! Каждый гвоздик сам забивал. А участок? Ты хоть копайся, но хозяйка здесь всё равно не ты, а он. Так и запомни!
– Ты тут никто! Гостья. И звать тебя никак.
В воздухе повисла звенящая тишина. Даже дядя Гена замолчал на полуслове. Елена замерла с тарелкой в руках, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. Слова свекрови ударили наотмашь, как пощёчина. Больно, унизительно и, самое страшное, – публично.
Сергей, стоявший у мангала, дёрнулся, будто хотел что-то сказать, но лишь сжал в руке щипцы и отвернулся, делая вид, что полностью поглощён шашлыком. Он молчал. Как и всегда.
Тишину нарушил взрыв хохота. Это была Инна.
– Правильно мама говорит! – фыркнула она, откидывая свои фиолетовые пряди. – Без Серёги у тебя и огорода-то своего не было бы! Сидела бы в своей однушке на окраине.
– Ага, ещё спасибо скажи, что тебя сюда вообще пустили, – басом добавил дядя Гена, наливая себе ещё одну рюмку. – Нынче молодёжь неблагодарная пошла. Всё им готовое подавай.
– Мы вот с моим Колей сами на свою квартиру заработали, – с гордостью вставила Лариса, поглаживая мужа-охранника по мускулистой руке. – Ни у кого на шее не сидели.
Смех, подначки, колкие шуточки посыпались на Елену со всех сторон. Она стояла посреди веранды, как на площади, выставленная на всеобщее осмеяние. А муж… Муж молчал, нервно переворачивая мясо. Она видела его напряжённую спину, его сведённые лопатки. Он всё слышал. И молчал.
Мария Степановна торжествовала. Она сидела во главе стола, прямая, как аршин проглотила, и с удовлетворением наблюдала за происходящим. Вся её родня была на её стороне, как верное войско. А невестка, эта тихая учительница, посмевшая войти в их семью, была поставлена на место.
Елене казалось, что она сейчас задохнётся от обиды. Это была не просто дача. Это был её труд, её любовь, её душа. Она помнила этот участок заросшим бурьяном. Это она, перелопатив тонны журналов по садоводству, планировала, где будут грядки, а где – цветник. Это она часами сидела в интернете, выискивая саженцы редких сортов роз. Это она белила яблони весной и укрывала на зиму молодые туи. Сергей действительно построил дом. Он хороший инженер, и руки у него росли из правильного места. Но он приезжал сюда, чтобы отдохнуть, пожарить шашлыки, полежать в гамаке. А она – чтобы жить.
Она молча поставила последнюю тарелку на стол и, не глядя ни на кого, пошла в дом. Слёзы душили её, но она не позволяла им пролиться. Не здесь. Не перед ними. Она зашла в их с Сергеем спальню на втором этаже и села на кровать. Из окна была видна вся компания. Они уже снова смеялись, дядя Гена что-то громко жестикулировал, а Сергей… Сергей сел за стол и налил себе водки. Он даже не посмотрел в сторону дома. Не пошёл за ней.
Сколько раз это уже было? В разных формах, с разной степенью жестокости. «Лена, ты неправильно борщ варишь, мой Серёжа такой не любит». «Лена, зачем ты купила эти шторы? Безвкусица какая-то». «Лена, почему у тебя на полке пыль? Ты плохая хозяйка». И каждый раз Сергей молчал. Он ненавидел конфликты. «Лен, ну не обращай внимания, ты же знаешь маму», – говорил он потом, когда они оставались одни. «Лен, ну зачем ты споришь? Промолчи, будь умнее».
Она и была умнее. Она молчала. Годами. Она убеждала себя, что это мелочи, что главное – они с Сергеем любят друг друга. Но сегодня что-то сломалось. Чаша терпения, которую она так долго и бережно несла, треснула и рассыпалась на мелкие осколки. Это было не просто замечание о шторах. Это было публичное унижение. Заявление о том, что она здесь – пустое место.
Снизу донёсся особенно громкий взрыв хохота. Елена подошла к окну. Дядя Гена, видимо, дошёл до самой смешной части своего рассказа.
– …И тут этот пассажир мне говорит, – вещал он, размахивая вилкой с наколотым огурцом, – мол, вези меня, шеф, по короткой дороге, я, дескать, Москву как свои пять пальцев знаю. А я-то вижу, что он не москвич, говор-то не наш. Ну, я мужик простой, мне сказали – я везу. И повёз я его. Через все пробки, через все перекопанные улицы, по самому длинному маршруту. Он сначала пыжился, карту в телефоне открывал, а потом сник. Приехали. Счётчик – пять тысяч. У него глаза на лоб. А я ему говорю: «Так вы же сами дорогу показывали, знаток!» Он деньги отдал, а у самого руки трясутся. Вышел из машины, дверью так хлопнул, что чуть стекло не вылетело. А мораль сей басни такова: не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Если не знаешь – сиди и помалкивай.
Все снова засмеялись, одобряя дядину «находчивость». Елена смотрела на них и впервые видела не родственников мужа, а стаю. Стаю, которая сбилась вместе, чтобы затравить чужака. И её муж был частью этой стаи. Он сидел с ними, ел, пил и смеялся.
Она отвернулась от окна. Что делать? Собрать вещи и уехать? Но куда? В их городскую квартиру, где каждый уголок напоминал о Сергее? Устроить скандал? Но это было бы именно то, чего они ждали. Слёзы, крики, истерика – это бы только подтвердило их правоту. Она слабая, она не держит удар.
Нет. Она не доставит им такого удовольствия.
Она спустилась вниз. Когда она снова вышла на веранду, на неё даже не сразу обратили внимание. Она подошла к столу, взяла чистое полотенце и демонстративно медленно вытерла руки. Все разговоры смолкли. Десяток пар глаз уставились на неё в ожидании. Мария Степановна смотрела с вызовом, Инна – с ехидной усмешкой, Сергей – с тревогой.
Елена обвела их всех спокойным, холодным взглядом. Голос её прозвучал негромко, но отчётливо, так, что было слышно каждое слово.
– Вы правы, Мария Степановна. Я здесь никто. И раз так, то я могу с лёгкой душой уйти.
Наступила тишина. Инна уже открыла рот, чтобы вставить очередную колкость, но Елена продолжила, не давая ей сказать ни слова.
– Но мясо и шампуры я заберу. Потому что и то, и другое куплено на мои деньги. На зарплату учительницы, как вы любите говорить.
И с этими словами она повернулась и пошла к мангалу.
На несколько секунд над верандой повисла такая тишина, что стало слышно, как жужжит пчела в сиреневом кусте и как потрескивают угли в мангале. Родственники застыли в самых разнообразных позах: дядя Гена так и остался сидеть с поднесённой ко рту вилкой, на которой дрожал солёный огурец; Лариса, собиравшаяся отпить вина, замерла с бокалом у губ; Мария Степановна медленно наливалась пунцовой краской, а на её лбу вздулась вена.
А потом тишину разорвал звук, похожий на взрыв. Это дядя Гена, не выдержав напряжения, поперхнулся огурцом и закашлялся так, что слёзы брызнули из глаз. Его жена испуганно захлопала его по спине. И тут же, как по команде, прыснула в кулак Лариса, пролив вино на белую скатерть. За ней, не в силах сдержаться, громко хрюкнула Инна. Смех был заразным. Через мгновение уже весь стол, за исключением Марии Степановны и Сергея, трясся от хохота. Но это был уже совсем другой смех. Не злой и уничижительный, направленный на Елену, а растерянный, почти истерический смех над абсурдностью всей ситуации.
Елена же, не обращая на них никакого внимания, действовала с ледяным спокойствием. Она взяла щипцы, которыми Сергей переворачивал мясо, и начала методично, один за другим, снимать с мангала шипящие, ароматные, почти готовые шампуры.
Куски свинины… она аккуратно складывала в свою кастрюлю, которую утром принесла с кухни.
– Ты… ты что творишь? – наконец обрела дар речи Мария Степановна. Голос её сорвался на визг.
Елена не удостоила её ответом. Она аккуратно сложила все восемь шампуров в чистое ведро. Затем взяла пакет, в который утром упаковывала свежий лаваш и зелень, и решительно направилась к столу. Под ошарашенными взглядами родственников она сгребла в пакет весь лаваш, пучки укропа, петрушки и зелёного лука.
– И соус тоже мой, – невозмутимо добавила она, забирая со стола бутылочку гранатового наршараба и банку с томатной аджикой, которую сама готовила прошлым летом.
Застолье окончательно превратилось в фарс. «Наглые родственники», ещё пять минут назад чувствовавшие себя хозяевами положения, растеряли весь свой пафос и сидели с открытыми ртами, наблюдая за этим представлением. Сергей вскочил со своего места. Лицо у него было бордовым, то ли от стыда, то ли от гнева.
– Лена, прекрати! Что ты делаешь? – прошипел он, хватая её за руку.
Елена медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни слёз, ни истерики. Только холодная, спокойная ярость.
– А что не так, Серёжа? Я забираю своё. Я же здесь никто, помнишь? Гостям не положено приходить со своей едой, а раз уж я пришла, то имею право её забрать.
Она с такой силой высвободила руку, что он отшатнулся.
В этот момент из-под стола вылез рыжий кот Барсик. Он подошёл к Елене и потёрся о её ноги, громко мурлыча. Он всегда чувствовал её настроение.
– И кота я тоже заберу, – сказала Елена, подхватывая усатого на руки. – Он хоть и живёт на даче твоего сына, но кормила и лечила его всегда я. Так что он тоже мой.
С этими словами, с ведром шашлыка в одной руке и с котом в другой, она пошла к калитке. Пакет с зеленью и соусами она умудрилась пристроить под мышкой.
Родственники молча смотрели ей вслед. Хохот стих. Дядя Гена наконец проглотил свой огурец и мрачно уставился на пустой мангал. Есть хотелось зверски. Аромат шашлыка всё ещё витал в воздухе, но самого шашлыка уже не было. На столе сиротливо стоял салат «Оливье», нарезанные овощи и холодец. Перспектива закусывать водку холодцом без горячего мяса никого не радовала.
– Ну и?.. – первой нарушила молчание Инна, поворачиваясь к матери. – Довольна, мам? Докомандовалась? Теперь будем твой оливье до ночи жевать.
– Ты как с матерью разговариваешь?! – взвилась Мария Степановна. – Это всё она, змея пригретая! Решила нам праздник испортить!
– Я тоже не всегда с Леной согласна, но зачем при всех унижать? Вот и получила. Сама спровоцировала – сама теперь и расхлёбывай!
– Я слово правды сказала! – кричала Мария Степановна. – Это дача моего сына!
– Так вот пусть твой сын нас теперь и кормит! – рявкнул дядя Гена, стукнув кулаком по столу. – Серёга, ты мужик или где? Твоя баба сбежала, мясо утащила, а мы сидеть голодными должны?
Сергей стоял посреди веранды, совершенно потерянный. Он смотрел то на разъярённую мать, то на сестру, то на пустую калитку, за которой скрылась Лена. Он понимал, что произошло нечто ужасное, непоправимое. И виноват в этом был только он. Его молчание, его трусость, его нежелание вступать в конфликт с матерью привели к этому взрыву. Он годами пытался усидеть на двух стульях, быть хорошим сыном и хорошим мужем. А в итоге оказался никем.
Елена тем временем дошла до своей старенькой «Лады Калины», стоявшей за воротами. Она открыла багажник, поставила туда ведро, пакет, посадила на заднее сиденье кота. Села за руль, повернула ключ зажигания. Мотор привычно затарахтел. Она бросила последний взгляд в зеркало заднего вида. На веранде уже вовсю шёл скандал. Родственники орали друг на друга, размахивая руками. Картина была почти комичной.
И тут Елена рассмеялась. Она смеялась громко, до слёз, до колик в животе. Это был смех освобождения. Впервые за много лет она почувствовала себя не жертвой, а хозяйкой своей жизни. Она не знала, что будет дальше, как они будут жить с Сергеем после этого. Но она точно знала одно: как раньше уже не будет никогда.
Она не поехала домой, в городскую квартиру. Она поехала к своей единственной близкой подруге, Ольге, у которой была дача в соседнем посёлке.
Ольга, миниатюрная, энергичная женщина, работавшая ландшафтным дизайнером, встретила её на крыльце. Увидев ведро с шашлыком и заплаканное, но смеющееся лицо подруги, она всё поняла без слов.
– Так, горе моё луковое, – сказала она, забирая у Лены ведро. – Марш в дом, умываться. А я пока мангал разожгу. Не пропадать же добру.
Вечером они сидели на Ольгиной веранде, ели вкуснейший шашлык и пили травяной чай. Барсик, обследовав новый участок, устроился на коленях у Елены и мурлыкал, как трактор. Вокруг цвели диковинные цветы, названия которых Лена даже не знала. Ольга с увлечением рассказывала про свои новые приобретения – какой-то редкий сорт японской гортензии, который меняет цвет в зависимости от кислотности почвы.
– Представляешь, Лена, если почву подкислить, ну, например, добавить торфа или специальное удобрение с сульфатом алюминия, то цветы будут синими или голубыми. А если почва щелочная, то розовыми или даже красными! Можно целые узоры на кусте создавать, регулируя pH грунта вокруг разных веток. Это же целая магия!
Елена слушала её, и на душе становилось легко и спокойно. Она смотрела на звёздное небо, на уютный свет Ольгиного дома, и понимала, что жизнь не закончилась. Наоборот, может быть, она только начинается.
Телефон завибрировал в кармане. Десять пропущенных от Сергея. Она отключила звук и отложила его в сторону. Она поговорит с ним. Но не сегодня. Сегодня она будет есть свой шашлык, слушать про волшебные гортензии и гладить своего кота. Сегодня она будет праздновать свой личный день независимости.
Прошло три дня. Елена жила у Ольги. Днём они вместе возились в саду, и подруга делилась с ней премудростями ухода за капризными розами.
– Главное, Лена, не заливать их, – поучала она, показывая, как правильно рыхлить землю вокруг куста. – Корни должны дышать. И запомни: лучшая профилактика от тли – это обычный настой чеснока. Дёшево, сердито и никакой химии. Берёшь пару головок, давишь, заливаешь водой, настаиваешь сутки, и опрыскиваешь. Вся тля убежит к соседям.
Елена с благодарностью впитывала эти маленькие хитрости. Она чувствовала, как с каждым днём, проведённым здесь, с каждой прополотой грядкой, её душевная рана затягивается. Сергей больше не звонил, но присылал сообщения: «Лена, прости», «Давай поговорим», «Я приеду». Она не отвечала. Она ещё не была готова.
На четвёртый день он приехал. Ольга тактично ушла в дальний конец сада, делая вид, что её срочно заинтересовали сорняки. Сергей стоял перед Леной, похудевший, осунувшийся, с виноватыми глазами.
– Лена… – начал он. – Я… я всё понимаю. Я был неправ. Я вёл себя как трус.
Он говорил долго. О том, как ему стыдно. О том, как он боится её потерять. О том, что после её ухода дача опустела, и даже шашлыки, которые они всё-таки пожарили из купленной впопыхах в сельпо курицы, показались безвкусными. Родственники переругались и разъехались в тот же вечер. Мать с ним не разговаривает.
Елена молча слушала его. Впервые он не оправдывался, не перекладывал вину, не говорил «будь умнее». Он признавал свою ошибку.
– Я много думал эти дни. Понял, что эта дача всегда будет яблоком раздора. Я решил продать свою долю. Пусть мама с Инной распоряжаются, а мы со временем купим свою маленькую.
Где будешь хозяйкой только ты. Где не будет никого, кроме нас. И кота. Я всё сделаю, Лена. Только прости.
Он посмотрел на неё с такой надеждой и тоской, что у неё дрогнуло сердце. Она видела, что он не лжёт. Этот скандал, этот её демарш с шашлыком стал для него тем самым холодным душем, который был так необходим.
– Хорошо, – тихо сказала она. – Я вернусь. Но у меня есть одно условие.
– Любое! – выдохнул он.
– Мы никогда, слышишь, никогда больше не будем отмечать праздники с твоей роднёй. Ни на нашей территории, ни на их. Хочешь их видеть – пожалуйста. Но без меня.
Сергей на мгновение замялся, но потом твёрдо кивнул.
– Я согласен.
Они оформили продажу его доли дачи за пару месяцев. Инна сразу согласилась выкупить её, чтобы стать полноправной хозяйкой. Мария Степановна, конечно, была в ярости, но сделать уже ничего не могла.
А через полгода Елена и Сергей стояли на своём собственном участке. Небольшом, всего шесть соток, немного запущенном, но своём. С маленьким, покосившимся домиком, который требовал ремонта, и старой яблоней в углу.
Сергей обнял Елену за плечи.
– Ну что, хозяйка? С чего начнём?
Елена посмотрела на него, потом на свой новый, ещё не обжитый мир, и улыбнулась.
– Сначала посадим сирень. У меня есть отросток с той, старой дачи. Я его в горшке сохранила.
Она знала, что впереди ещё много работы, много трудностей. Но теперь она была уверена, что они справятся. Потому что теперь они были настоящей семьёй, которая строит свой собственный дом, где не будет места для чужих правил и унизительных слов. Где она никогда больше не будет «никем».
