— Твоя сестра живёт с нами уже третий месяц и думает, что это отель?! Пусть или платит с нами за квартиру тогда, или ищет себе другое халявное жильё!
Слова, тяжёлые и острые, как камни, упали на липкий от кухонного пара воздух. Максим бросил ключи на тумбочку в прихожей; они звякнули вызывающе и одиноко. Он только что вошёл в квартиру, но уже чувствовал себя выжатым. Не работой. Этим домом. Этим временным пристанищем, превратившимся в перманентный филиал чужой жизни. Светлана, его жена, замерла у плиты со сковородой в руке. Шипение жарящейся картошки на мгновение показалось единственным звуком во вселенной.
Она медленно повернулась. На её лице не было удивления, только усталое, заученное раздражение.
— Максим, давай не будем начинать. Ты же знаешь, у Лены сейчас сложный период. Ей просто нужно немного времени прийти в себя.
— Времени? — он горько усмехнулся, проходя на кухню. Воздух здесь был густым, как сироп, пропитанным запахами лука, подгоревшего масла и… чего-то ещё. Чего-то приторно-сладкого и навязчивого. — Третий месяц, Света. Девяносто с лишним дней. Это уже не «сложный период», это полноценная оккупация. Её «время» оплачивается из нашего бюджета. Её тюбики с кремами вытеснили мою бритву, её бесконечные мелодрамы бубнят из гостиной до глубокой ночи, а сегодня я полтора часа ждал в коридоре, чтобы попасть в собственный душ! Потому что Её Величество изволила проводить спа-процедуры!
Его взгляд метнулся по кухне. На столе — чашка с разводами от кофе и следами чужой помады. На спинке стула — цветастый халат Лены. На подоконнике — её глянцевый журнал, раскрытый на статье «Как пережить расставание и стать богиней». Каждый предмет был маленьким флажком, отмечающим захваченную территорию. Но этот запах… он был повсюду. Сладковатый, древесный, с нотками мускуса. До боли знакомый. Максим замер, втягивая носом воздух.
Это был его парфюм.
Он молча развернулся и прошёл в их спальню. Там запах был ещё гуще. Он подошёл к своему комоду. Флакон, который он купил себе на первую большую премию, стоял на самом краю, с криво надетой крышкой. Он взял его в руку. Флакон был почти невесомым. Холодная, медленная ярость, совсем не похожая на обычное раздражение, начала затапливать его изнутри. Это было не просто нарушение правил. Это было осквернение. Вторжение в последнее личное, интимное пространство, которое у него оставалось.
Он вернулся на кухню, держа флакон в руке, как улику.
— Света. Посмотри на меня.
Она нехотя оторвала взгляд от плиты, её лицо напряглось в ожидании очередного упрёка. Он молча протянул ей флакон.
— Вот это, по-твоему, «сложный период»? Она вылила на себя четверть флакона! Зачем?!
В этот момент дверь ванной с шипением открылась, и из облака пара, словно Афродита из пены, выплыла Лена. На ней была его серая футболка, которую он любил носить дома, а на голове был намотан тюрбан из его же полотенца. Она сияла, её кожа лоснилась от крема.
— О, Макс, ты уже пришёл! — пропела она, блаженно улыбаясь. — Слушай, у тебя такой парфюм обалденный! Так пахнет моим бывшим, Игорем… Я как брызнулась, так сразу столько воспоминаний нахлынуло, так тепло на душе стало.
Она сказала это с такой обезоруживающей, инфантильной непосредственностью, что Максим на секунду потерял дар речи. Она не просто взяла его вещь. Она обесценила её, превратив в дешёвый ароматизатор для своих ностальгических трипов по бывшим. И в эту секунду что-то внутри него окончательно сломалось. Пружина терпения, сжимавшаяся три месяца, лопнула с оглушительным звоном.
Он посмотрел на неё. Потом перевёл взгляд на жену, которая уже открыла рот, чтобы что-то сказать в защиту сестры. И опередил её.
— Лена, — его голос прозвучал так тихо и ровно, что стало страшно. — Сними. Мою. Футболку. И чтобы через пять минут ни одной твоей вещи в нашей спальне не было.
Улыбка сползла с лица Лены.
— Макс, ты чего? Я же просто…
— Максим! — взорвалась Света. — Прекрати немедленно! Что за тон? Она же моя сестра!
— Она — чужой человек в моём доме, — отрезал он, не сводя тяжёлого взгляда с жены. — И этот балаган заканчивается. Прямо сейчас.
— Чужой человек? — переспросила Света, и её голос опасно пополз вверх. — Максим, это Лена! Моя родная сестра! Ты что, с ума сошёл? Ты её унизил! На ровном месте! Из-за какого-то парфюма!
Лена, воспользовавшись моментом, когда всё внимание было приковано к их перепалке, метнулась в гостиную, которая последние три месяца служила ей спальней. Она не плакала, но её плечи картинно дрожали, создавая идеальный образ оскорблённой невинности.
— Дело не в парфюме, Света. И ты это прекрасно знаешь, — Максим не повышал голоса. Его спокойствие действовало на жену, как бензин на тлеющие угли. — Дело в том, что эта квартира перестала быть нашим домом. Это стал проходной двор, общежитие имени твоей сестры. Я прихожу с работы не для того, чтобы ждать своей очереди в ванную или находить чужие волосы на своей подушке. Я прихожу домой. А дома здесь больше нет.
Он развернулся и ушёл в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Он не хлопал ею, не кричал. Он просто отсёк себя от них. С той стороны двери слышался возмущённый шёпот Светы, утешающей сестру, тихие, но полные яда фразы, в которых он без труда разбирал слова «тиран», «эгоист» и «совсем уже». Максим не обращал внимания. Он сел за компьютерный стол, открыл ноутбук, но не для того, чтобы играть или смотреть фильмы. Он открыл папку с документами и нашёл скан договора аренды. Вчитываясь в пункты, он методично искал то, что ему было нужно. В его голове уже созревал план. Холодный, чёткий и беспощадный.
Следующий день превратился в театр молчаливой войны. Утром, когда Максим вышел на кухню, Света и Лена уже сидели за столом, пили кофе и о чём-то тихо щебетали. При его появлении разговор мгновенно смолк. Они не посмотрели в его сторону, но напряжение, повисшее в воздухе, можно было резать ножом. Он молча сварил себе кофе, сделал бутерброд и ушёл есть в спальню. Никто не сказал ему «доброе утро». Никто не спросил, как ему спалось. Он стал невидимкой в собственном доме.
Днём он позвонил хозяину квартиры. Не жаловался, не ябедничал. Он действовал как ответственный, законопослушный квартиросъёмщик.
— Здравствуйте, Пётр Игнатьевич. Это Максим, с Лесной, 12. У меня к вам деловой вопрос. Видите ли, так сложились обстоятельства, что с нами сейчас временно проживает сестра моей супруги. И, похоже, это затянется. Я бы хотел, чтобы всё было официально. Чтобы не нарушать наш с вами договор, давайте оформим дополнительное соглашение и впишем её как третьего жильца. Я считаю, так будет правильно и честно по отношению к вам.
Пётр Игнатьевич, пожилой и дотошный мужчина, был приятно удивлён такой щепетильностью. Он, разумеется, согласился и пообещал в тот же день выслать на почту Максима шаблон необходимого документа.
Вечером Максим вернулся домой с распечатанным листом в портфеле. Картина была та же. Сёстры, сплочённые общей обидой, сидели в гостиной и смотрели какой-то сериал, укрывшись одним пледом. На журнальном столике перед ними стояли тарелки с ужином. Для него, разумеется, ничего не было приготовлено. Он молча прошёл на кухню, разогрел в микроволновке вчерашнюю картошку, съел её прямо из контейнера, стоя у столешницы. Он не чувствовал ни голода, ни обиды. Только ледяную решимость довести начатое до конца.
Закончив свой спартанский ужин, он вымыл за собой контейнер и вилку. Затем достал из портфеля сложенный вдвое лист бумаги. Он расправил его на кухонном столе, разгладив складки. Потом прошёл в дверной проём гостиной. Они даже не повернули головы, целиком поглощённые экранными страстями.
— Света. Лена, — позвал он ровно, без эмоций. — Подойдите, пожалуйста, на кухню. У меня для вас новость.
Телевизор в гостиной замолчал на полуслове. Спустя несколько секунд, показавшихся Максиму вечностью, в дверном проёме появилась Света. Она вытирала руки о кухонное полотенце, её поза выражала крайнюю степень раздражения. За её плечом, как тень, маячила Лена, с любопытством и толикой превосходства заглядывая на кухню. Они подошли к столу, но садиться не стали, оставшись стоять напротив него, словно на допросе. Единый, сплочённый фронт.
— Что ещё? — спросила Света тоном человека, которого оторвали от чего-то жизненно важного. — Если ты опять про свой парфюм, то я куплю тебе новый. Два.
— Дело не в парфюме, — ровным голосом ответил Максим. Он не смотрел на них. Его взгляд был прикован к белому листу на столешнице. Он аккуратно пододвинул его на середину стола. — Вот. Это для вас обеих.
Лена вытянула шею, пытаясь прочесть. Света бросила на бумагу быстрый, пренебрежительный взгляд.
— Что это? Очередной твой список претензий?
— Это дополнительное соглашение к договору найма нашей квартиры, — Максим поднял голову и посмотрел прямо в глаза жене. Его взгляд был твёрдым, как гранит. — Я сегодня разговаривал с Петром Игнатьевичем, хозяином. Объяснил ему ситуацию, что с нами теперь проживает третий человек. Он, как законопослушный гражданин, согласился, что это нужно оформить официально. Чтобы ни у кого не было проблем.
Он сделал паузу, давая словам впитаться в воздух. Лицо Светы медленно начало меняться. Раздражение уступало место недоумению, а затем — дурному предчувствию.
— Здесь, — Максим кончиком пальца указал на строку в документе, — вписана ты, Елена. Как полноправный жилец. Со всеми вытекающими правами и, что самое главное, обязанностями. Я всё посчитал. С этого месяца наша квартплата и все коммунальные расходы делятся на троих. Ровно. Вот, — он выдвинул ящик стола и достал ещё один листок, исписанный цифрами, — это счёт на твою долю, Лена. За этот месяц.
Лена перестала улыбаться. Она уставилась на бумагу, потом на Максима, будто видела его впервые.
— Ты… ты что, хочешь, чтобы я платила? — пролепетала она.
— Я не хочу. Так будет, — поправил её Максим. Он снова перевёл взгляд на жену. — У нас есть время до пятницы. Если до вечера пятницы деньги не поступят на общий счёт, я буду вынужден сообщить Петру Игнатьевичу, что мы нарушаем условия договора. Что у нас проживает незарегистрированный человек, который отказывается формализовать своё пребывание. В этом случае он имеет полное право расторгнуть договор в одностороннем порядке. И мы все окажемся на улице. Выбирайте.
И тут плотину прорвало.
— Ты с ума сошёл?! — первой взорвалась Света. Её лицо исказилось от ярости. — Ты за моей спиной договариваешься с хозяином квартиры?! Ты ставишь мне ультиматумы в моём же доме?!
— Он меня выгоняет! Света, он меня просто выгоняет на улицу! — заголосила Лена, вцепляясь в руку сестры. — После всего, что я пережила! Он бездушный!
— Это не ультиматум. Это правила, — голос Максима начал набирать силу, в нём появился металл. — Правила, по которым живут все взрослые люди! Я не подписывался содержать твою сестру! Я не нанимался быть её спонсором!
— Это моя сестра! Моя! И она будет жить здесь столько, сколько нужно! — кричала Света, размахивая руками. — Ты не имеешь права! Это такая же моя квартира, как и твоя!
— Тогда плати за неё сама! — рявкнул в ответ Максим, вскакивая со стула. Стол качнулся. — Вы обе решили, что я печатный станок и банкомат в одном лице?! Что можно жить на всём готовом, пользоваться моими вещами, жрать мою еду, спать в моей квартире и даже не говорить спасибо?! Твоя сестра живёт с нами уже третий месяц и думает, что это отель! Так вот, я закрываю этот отель! Или она вносит свою долю, как взрослый, дееспособный человек, или проваливает отсюда к чёртовой матери! Ищи себе другое халявное жильё!
Он кричал им это в лицо, уже не сдерживаясь. Вся накопившаяся за три месяца грязь, всё раздражение, вся усталость выплёскивались наружу раскалённой лавой. Света и Лена кричали в ответ, их голоса сливались в один пронзительный визг, полный обвинений, упрёков и оскорблений. Кухня, их маленькая уютная кухня, превратилась в арену, в яму с бойцовыми петухами, где каждый был готов заклевать другого до смерти. И над всем этим криком на столе лежал белый лист бумаги. Не просто документ. Это был приговор их прежней жизни.
Крики оборвались так же внезапно, как и начались. Они не иссякли, а будто разбились о стену ледяного спокойствия Максима. Он не отступал, не оправдывался, не переходил на личности. Он просто стоял, опираясь костяшками пальцев на стол, и смотрел на них. Этот его взгляд, лишённый всякой эмоции, был страшнее любого крика. Он был взглядом человека, который перешёл черту и сжёг за собой все мосты. В наступившей гулкой пустоте, нарушаемой лишь гудением холодильника, его слова, сказанные до этого в пылу ссоры, приобрели вес чугуна. «Выбирайте».
Света тяжело дышала, её грудь вздымалась. Ярость на её лице медленно сменялась растерянностью, а затем — холодным, трезвым осознанием. Она посмотрела на непоколебимого мужа, на бумагу на столе, похожую на смертный приговор, и, наконец, на свою сестру. Лена всё ещё цеплялась за её руку, но теперь её лицо выражало не праведный гнев, а животный страх. Страх потерять последнее тёплое и бесплатное место в этом мире. Света медленно, с видимым усилием, высвободила свою руку из хватки сестры.
— Пойдём в комнату, — сказала она Лене глухим, чужим голосом и, не дожидаясь ответа, развернулась и пошла в гостиную.
Максим остался на кухне. Он не пошёл за ними. Он был судьёй, вынесшим вердикт, и теперь ему оставалось только ждать его исполнения. Он подошёл к раковине и налил себе стакан холодной воды. Руки его не дрожали. Из гостиной доносились обрывки фраз, приглушённый, но ядовитый шёпот. Это был уже не скандал для его ушей. Это был их внутренний, сестринский ад. Максим слышал обвинения, упрёки, всхлипы, но всё это было для него лишь фоновым шумом, как радиопомехи. Он методично вымыл стакан, вытер его насухо и поставил на полку. Он наводил порядок. В своём доме. В своей жизни.
Минут через двадцать дверь гостиной открылась. На пороге стояла Света. Одна. Её лицо было бледным и жёстким, как будто высеченным из камня. Она не смотрела на него. Её взгляд был устремлён куда-то в стену за его спиной.
— Она соберёт вещи, — произнесла Света безжизненно. — Завтра утром она уедет.
Максим ничего не ответил. Он просто кивнул. Победа не принесла ему ни радости, ни удовлетворения. Только опустошение.
Ночь прошла в гробовом молчании. Они лежали в одной постели, разделённые пропастью. Каждый на своём краю, боясь даже случайно коснуться другого. Утром Максим проснулся от звуков из коридора. Это Лена, не таясь, шумно паковала свои пожитки в большую клетчатую сумку. Она намеренно роняла вещи, громко щёлкала замками, хлопала дверцами шкафа. Это была её маленькая, бессильная месть. Максим встал, оделся и пошёл на кухню ставить кофе. Света уже сидела там за столом, глядя в одну точку. Она не спала всю ночь.
Когда Лена, полностью одетая, с сумкой в руке, появилась в дверях кухни, она не удостоила Максима даже взглядом. Всё её внимание было обращено на сестру.
— Ну что, довольна? — прошипела она, её глаза метали молнии. — Он щёлкнул пальцами, и ты вышвырнула родную сестру. Молодец, Света. Ты хорошо усвоила, кто в доме хозяин.
Света не подняла головы.
— Уезжай, Лена, — тихо сказала она.
Лена ядовито усмехнулась.
— О, я уезжаю. Не переживай, не задержусь ни на минуту в этом гостеприимном доме. Только помни, Света, мужья приходят и уходят. А сестра — это навсегда. Хотя, кажется, уже нет.
Она развернулась и пошла к выходу. Входная дверь не хлопнула. Она просто щёлкнула, отрезая её от этой квартиры. Чистый, окончательный звук.
На кухне воцарилась тишина. Но она не была спокойной. Она давила, высасывала воздух. Максим допил свой кофе. Он выиграл. Он вернул себе своё пространство. Света сидела напротив, такая же неподвижная, как и пять минут назад. Он посмотрел на неё, на её осунувшееся лицо, на тёмные круги под глазами.
— Я вечером куплю продукты, — сказал он, нарушая молчание. Это было всё, на что его хватило. Простое, бытовое, пустое предложение.
Света медленно подняла на него глаза. В них не было ни любви, ни ненависти. Ничего. Только бездонная, выжженная пустота.
— Хорошо, — ответила она.
Они остались вдвоём. В своей квартире. Но дома больше не было. Были только стены, внутри которых сидели два чужих, бесконечно далёких друг от друга человека…
