— Женя, тут… ошибка какая-то, — голос Маргариты был тихим, почти шёпотом, но в пустой гулкой гостиной он прозвучал отчётливо, перекрыв на мгновение грохот автомобильной погони из динамиков телевизора. — В приложении ноль. Вообще.
Евгений не повернулся. Он сидел, развалившись на их новом, ещё пахнущем магазином диване, и его внимание было целиком поглощено мелькающими на экране машинами. Он лишь лениво махнул рукой в сторону кухни.
— Да посмотри ещё раз, глючит, наверное, твой телефон. Деньги на месте. Я вчера проверял.
Маргарита не сводила глаз с экрана смартфона. Яркие цифры баланса, которые она знала наизусть ещё час назад, сменились одним единственным, уродливым нулём с двумя копейками. Она обновила страницу. Снова. И снова. Ноль не менялся. Холод, начавшийся где-то в солнечном сплетении, медленно пополз вверх по венам, замораживая кровь. Это был не страх. Это было предчувствие катастрофы, точное, как сводка погоды перед ураганом. Три дня. Всего три дня до списания ежемесячного платежа.
Она встала со стула. Их квартира, купленная полгода назад, всё ещё была полупустой. Стены, выкрашенные в нейтральный серый, ждали картин. На свежем ламинате, который они укладывали вместе, споря из-за каждого стыка, не было ковра. Вся их жизнь, все их силы и средства уходили в эти стены, в этот бетонный прямоугольник, который они с гордостью называли своим домом. Этот ноль на экране был не просто отсутствием денег. Он был трещиной в фундаменте их мира.
— Женя, где деньги? — повторила она, подойдя и встав между ним и телевизором. Её тень упала на экран, заслонив взрывающийся вертолёт.
Он раздражённо дёрнул головой, наконец оторвав взгляд от боевика.
— Какие деньги? Рит, ты можешь не стоять над душой?
— Наши деньги. Ипотечные. Шестьдесят восемь тысяч. Они лежали на счёте, который мы не трогаем. А теперь там пусто. Куда ты их дел?
В его взгляде не было ни вины, ни удивления. Только досада от того, что его прервали на самом интересном месте. Он пожал плечами с такой лёгкостью, будто речь шла о пачке сигарет.
— А, эти. Маме отдал.
Маргарита на мгновение перестала дышать. Воздух в комнате вдруг стал плотным и тяжёлым, как вода. Звук телевизора отдалился, превратился в неразборчивый гул. Она смотрела на его спокойное, сытое лицо и не могла сопоставить его слова с реальностью. Это было слишком абсурдно, слишком дико, чтобы быть правдой.
— Куда… отдал? — она выдавила из себя слова, чувствуя, как немеют губы.
— Маме. Говорю же, — он начал терять терпение. — Ей на балкон понадобилось. Она его в веранду летнюю переделывает. Утеплить, рамы новые поставить. Ну, ты знаешь, она давно мечтала.
На балкон. На мамину веранду. Их ипотечные деньги. Деньги, которые они собирали, отказывая себе в отпуске, в новой одежде, в походах в ресторан. Деньги, которые были гарантией того, что их не вышвырнут из их собственного дома. Эта мысль билась в её голове, как раненая птица.
— На балкон?! — её голос сорвался, превратившись в крик. — А чем мы за квартиру платить будем через три дня?! Женя, ты соображаешь, что ты наделал?!
Он наконец повернулся к ней всем корпусом. Лицо его исказилось от раздражения. Он смотрел на неё как на капризного, неразумного ребёнка, который не понимает простых взрослых вещей.
— Да что ты орёшь? Придумай что-нибудь. Займи у подруг своих. Или на работе возьми аванс. Это же не конец света, в самом деле. Найдём.
И в этот момент Маргарита поняла. Он был прав. Это был не конец света. Это был конец их мира. Того мира, где было слово «мы». Где были общие цели, общие трудности и общая мечта. В его вселенной остались только его желания и мамины балконы. А она… она была просто функцией. Функцией, которая должна была «что-нибудь придумать». Она молча смотрела на него, и холод внутри неё сменился чем-то другим. Твёрдым, острым и тяжёлым. Как сталь.
— Придумать? — Маргарита повторила это слово так, будто пробовала его на вкус и нашла отвратительным. Она не сдвинулась с места, продолжая стоять перед ним, как монолитная статуя, заслоняющая собой яркий мир телевизионных спецэффектов. — Хорошо. Давай начнём с простого. Какую именно веранду можно сделать на шестьдесят восемь тысяч рублей в стандартной панельной девятиэтажке? Её будут отделывать красным деревом и мрамором?
Евгений фыркнул, и его лицо приобрело то самое выражение обиженного превосходства, которое она так ненавидела. Это было лицо человека, столкнувшегося с приземлённой, мелочной натурой, не способной оценить высокий порыв души.
— Не язви. Ты же знаешь, как она об этом мечтала. Чтобы был свой уголок. Солнечный, тёплый. Чтобы поставить кресло-качалку, цветочки в горшках. Сидеть там, чай пить с вареньем. Это не просто балкон, Рита, это её маленькая отдушина.
Он говорил об этом с такой сентиментальной нежностью, с таким придыханием, будто описывал не остекление лоджии, а строительство Тадж-Махала. В его изложении копеечный сайдинг и дешёвый стеклопакет превращались в атрибуты райского сада, в жизненно необходимый элемент для душевного комфорта его матери. А их платёж по ипотеке, их общая финансовая безопасность — в досадную помеху на пути к этому великому замыслу.
— Понятно. Отдушина, — кивнула Маргарита. Её спокойствие, казалось, выводило его из себя гораздо сильнее, чем крик. — А эта отдушина не могла подождать три недели? До твоей зарплаты? Мы бы заплатили за квартиру, а потом ты бы перевёл ей остаток. Или её мечта была настолько срочной, что не терпела отлагательств до девятнадцатого числа?
Этот вопрос застал его врасплох. Логика была её территорией, и на ней он всегда проигрывал. Поэтому он перешёл в наступление, сменив тактику с оправдания на обвинение.
— Вечно ты со своими цифрами, со своими датами! Как бухгалтер, честное слово! Есть вещи важнее денег! Мама попросила, я помог. Так поступает нормальный сын. А не тот, которого жена держит на коротком поводке и заставляет считать каждую копейку на эту бетонную коробку!
Бетонная коробка. Вот как он теперь называл их квартиру. Их мечту. Место, куда она вложила не только свою долю первоначального взноса, но и всю свою душу, выбирая плитку в ванную по ночам, рисуя на салфетках план будущей кухни.
— Эту коробку, Женя, мы покупали вместе. И долг за неё у нас общий.
— Общий? Да это ты меня в эту кабалу втянула! Вечно тебе надо было своё гнездо, свою нору! А теперь я должен отчитываться за то, что помог родному человеку? Она мне жизнь дала, а я ей на балкон не могу дать?
Он уже не сидел, а стоял напротив неё, почти вплотную. Его лицо покраснело, а в голосе появились те самые нотки, которые он включал, когда чувствовал свою правоту, подкреплённую материнским авторитетом. Поняв, что словесная дуэль проиграна, он потянулся за своим главным козырем. Он выхватил с дивана смартфон, злобно ткнул пальцем в экран и поднёс к уху.
Маргарита молча наблюдала. Она знала, кому он звонит. Это был ритуал. Финальный акт любой их ссоры, где он выступал в роли жертвы, а она — в роли домашнего тирана.
— Да, мам… Привет. Нормально всё… Да нет… Не отвлекаю?.. Ну, супер… — его голос мгновенно изменился, стал мягче, интимнее. — Да вот, Рита опять недовольна. Из-за денег… Да, мам, конечно, твой комфорт важнее всех этих бумажек. Не переживай ты. Мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы у тебя всё было хорошо.
Евгений закончил разговор и сбросил вызов с видом человека, только что получившего благословение от высшей инстанции. Он положил телефон на подлокотник дивана и посмотрел на Маргариту. Это был взгляд победителя. В нём не было ни капли раскаяния, только снисходительная усталость, словно он только что потратил уйму душевных сил на общение с недалёким и упрямым существом.
— Ну вот, поговорил с нормальным, адекватным человеком. Мама, кстати, просила передать, чтобы ты не волновалась. Всё наладится, — сказал он тоном, которым успокаивают ребёнка, боящегося темноты. — Она даже предложила нам одолжить, если совсем туго будет. Когда пенсию получит.
Это было последней каплей. Предложение одолжить им их же собственные деньги, когда его мать получит свою мизерную пенсию, было настолько изощрённым издевательством, что что-то внутри Маргариты, до этого момента сдерживаемое ледяным обручем самоконтроля, с грохотом взорвалось. Весь воздух в её лёгких сжался в один раскалённый сгусток.
— Да как ты мог наши ипотечные деньги потратить на свою мать?! На её ремонт! Чем мы платить теперь будем?!
Её крик был не визгливым и не истеричным. Он был низким и сильным, вырвавшимся из самой диафрагмы. Он ударил в голые стены их квартиры и отскочил от них, заполнив всё пространство плотной, осязаемой яростью. Это был крик человека, которого долго и методично толкали к пропасти, и вот он, наконец, сорвался.
Евгений отшатнулся, ошеломлённый не столько громкостью, сколько заключённой в этом крике силой. Он ожидал слёз, упрёков, но не этого. Но его замешательство длилось лишь секунду. Он тут же собрался, на его лице вновь проступила брезгливая уверенность.
— Не ори на меня! Ты сама виновата, что довела ситуацию до такого! Вечно недовольна, вечно всё тебе не так!
Но Маргарита его уже не слышала. Она выдохнула. Крик забрал всю её боль и растерянность, оставив после себя пустоту и звенящую, кристальную ясность. Время разговоров кончилось. Он не поймёт. Никогда. Потому что он не хочет понимать. Она молча развернулась и пошла к выходу из комнаты. Её шаги были выверенными и твёрдыми. Никакой спешки.
Она подошла к небольшой полке в прихожей, где они обычно бросали ключи и почту. Евгений наблюдал за ней с насмешливой ухмылкой, скрестив руки на груди. Он был уверен, что это очередной акт дешёвой драмы. Сейчас она схватит свою сумку и демонстративно уйдёт «к маме», а через два часа вернётся, потому что идти ей, по большому счёту, некуда и там она не получит поддержки.
Но она не взяла свою сумку. Её рука уверенно легла на связку ключей от его машины. Дорогой, почти новый кроссовер, купленный в кредит год назад. Его гордость. Его «ласточка». Символ его личного успеха, на который он любовно клеил наклейки и для которого покупал самые дорогие ароматизаторы. Она взяла ключи. Тяжёлый брелок с логотипом марки холодил ладонь. Она не просто держала их, она взвешивала их на руке, ощущая плотность металла и пластика.
Евгений лениво усмехнулся.
— Что, решила на моей машине покататься, нервы успокоить? Валяй. Только бак заправить не забудь, он почти пустой.
Маргарита медленно повернулась. Она посмотрела ему прямо в глаза. Её лицо было абсолютно спокойным, почти непроницаемым, как у игрока в покер, которому только что сдали на руки выигрышную комбинацию.
— Я придумала. Как ты и советовал, — её голос был ровным и ледяным, в нём не было и тени недавнего крика. — Завтра утром твоя «ласточка» уходит первому встречному перекупщику. Думаю, на платёж хватит с лихвой.
Насмешливая ухмылка сползла с лица Евгения так медленно, будто её стирали ластиком. Он моргнул, потом ещё раз, пытаясь совместить образ своей жены — тихой, уступчивой, всегда ищущей компромисс Риты — с этим ледяным заявлением. Пустота в её глазах была абсолютной. Там не было ни злости, ни обиды, только голый, отшлифованный до блеска замысел. До него наконец дошло. Это была не угроза. Это был приговор.
— Ты что, совсем с ума сошла? — прошипел он, делая шаг вперёд. Его тело напряглось, он превратился в хищника, готовящегося к прыжку. — Положи ключи на место. Немедленно.
Она не ответила. Просто смотрела на него, и в этом взгляде он впервые увидел нечто, чего никогда не замечал раньше — твёрдость, которую невозможно было сломить. Он увидел в ней чужого человека.
— Я сказал, положи ключи! — рявкнул он и бросился вперёд, пытаясь вырвать связку из её руки.
Это не было похоже на драку. Это было беззвучное, яростное противостояние. Его пальцы вцепились в её запястье, пытаясь разжать её ладонь. Он был сильнее, и под его напором её рука начала поддаваться. Но она не боролась с ним. Она просто сжимала ключи с такой отчаянной, нечеловеческой силой, что костяшки её пальцев побелели, а острые края металла впились в кожу ладони. Она терпела боль, не издавая ни звука. Их взгляды встретились над сплетёнными руками. В его глазах плескалась паника и ярость. В её — ничего. Абсолютная пустота.
— Это моя машина! Моя! — выдавил он сквозь зубы, пытаясь выкрутить её руку. — Ты всё рушишь! Ты просто всё рушишь из-за какой-то ерунды!
В этот момент ей удалось нащупать точку опоры. Резким, неожиданным движением она рванулась в сторону, вывернув руку под неудобным для него углом. Его хватка на мгновение ослабла, и этого ей хватило, чтобы вырваться. Он по инерции сделал ещё шаг, почти врезавшись в стену.
Она не побежала к выходу, как он ожидал. Её дыхание было сбитым, но она не выглядела испуганной. С зажатыми в кулаке ключами она развернулась и ровным, почти прогулочным шагом пошла на кухню. Он, ошеломлённый, последовал за ней, уверенный, что игра ещё не окончена, что он сейчас загонит её в угол и заберёт своё.
Кухня встретила их холодным светом светодиодной лампы. Маргарита подошла к гранитной столешнице, тёмной и гладкой, как надгробный камень. Она не бросила, а аккуратно положила ключи на её поверхность. Массивный брелок с логотипом машины лежал рядом. Евгений остановился в дверях, наблюдая за ней с недоумением. Он ждал, что она сейчас сдастся, скажет, что погорячилась.
Но она молча выдвинула ящик стола. Тот самый, где они хранили всякую хозяйственную утварь. Её рука скользнула мимо штопора, мимо ножа для пиццы и остановилась на самом тяжёлом предмете. Металлическом молотке для отбивания мяса, с тяжёлой, рифлёной ударной частью.
Евгений замер. Холод пробежал по его спине.
— Рита, не смей…
Она взяла молоток. Рукоять удобно легла в её ладонь. Она подняла его, не сводя с мужа глаз. И со всего размаха опустила на ключи.
Раздался оглушительный, сухой треск, который эхом пронёсся по всей квартире. Чёрный пластиковый корпус ключа разлетелся на куски, обнажив зелёную микросхему и маленькую батарейку. Она ударила снова. И снова. Третий удар пришёлся по металлическому жалу ключа, согнув его под немыслимым углом. Четвёртый раздробил брелок, превратив глянцевый логотип в горстку осколков. Она не просто ломала. Она методично, хладнокровно, удар за ударом, уничтожала символ его эгоизма. Она стирала в порошок последнюю возможность «что-нибудь придумать».
Когда всё было кончено, она бросила молоток на столешницу рядом с грудой бесполезного, искорёженного пластика и металла. Он звякнул, и этот звук стал финальным аккордом. Она обвела взглядом дело своих рук, затем перевела взгляд на окаменевшее лицо мужа. Не сказав больше ни слова, она развернулась и молча вышла из кухни, оставив его одного посреди их общего дома с нерешаемой проблемой и обломками его гордости.
Всю ночь она собирала вещи, а на утро уехала к подруге, с которой работала. Оставив у неё вещи, она тут же пошла и подала заявление на развод и на раздел имущества, потому что жить с таким человеком, для которого балкон-веранда его матери и машина дороже, чем из общее будущее ей не хотелось больше.
Она ещё долго корила себя за то, что не разглядела этот в нём раньше, но лучше уж поздно, чем мучиться с таким человеком всю оставшуюся жизнь…
