Иногда кажется, будто судьба нарочно испытывает нас на прочность — сначала забирает всё самое дорогое, а потом подкидывает людей, которые готовы растоптать даже память о твоих близких. Моя история началась с предательства самых родных людей, продолжилась спасением от доброго сердца, а закончилась войной за право остаться собой. И знаете что? Я не жалею ни о чём — даже о том, что пришлось наконец показать зубы тем, кто считал меня слишком мягкой для этой жизни.
Многие верят в силу родственных уз, но я на собственной шкуре убедилась: кровь ещё не гарантия любви. Мы с младшей сестрой Викторией оказались никому не нужными детьми при живых родителях. Отец исчез из нашей жизни, когда нам не исполнилось и пяти лет, словно растворился в воздухе. Мать же выбрала путь саморазрушения — азарт и алкоголь стали для неё важнее собственных дочерей.
— Достали вы меня со своими просьбами! — кричала она, когда мы робко просили хотя бы кусок хлеба. — Только проблемы от вас одни!
Работала она в сомнительном заведении, где быстро приобрела множество пагубных пристрастий. Всё заработанное тратилось на карточные игры и бутылку — она мечтала об одном большом выигрыше, который изменит всё.
Такая жизнь не могла продолжаться бесконечно. Когда я пошла в первый класс, учительница сразу обратила внимание на изможденного, запуганного ребёнка. Недолго думая, она связалась с органами опеки. Нас с Викторией забрали из этого ада, и тут же объявилась наша спасительница — бабушка по материнской линии.
— Не бывать детям в приюте, пока я жива! — твёрдо заявила она, забирая нас к себе. — Господи, какие же вы худенькие… А ваша мамочка в эти годы была пухленькой, как поросёнок.
Естественно, ведь бабуля её холила и лелеяла, не то что нас.
Дедушки уже не было в живых, поэтому пожилая женщина одна тянула двух внучек. Трудилась она на нескольких работах с рассвета до заката.
— Хорошенькое дельце устроила мне дочка, — вздыхала она иногда от усталости. Но упрёки звучали только в адрес матери, нас она никогда не корила.
Понимая, как тяжело бабуле, мы с Викторией старались быть тихими и послушными. Помогали по хозяйству, отлично учились, никогда не доставляли лишних хлопот. Требований у неё было немного: не забрасывать учёбу и всегда сообщать, куда идёшь, чтобы не волновать понапрасну.
После школы я поступила в институт на бесплатное обучение, следом и Виктория. Специальности выбирали не по зову сердца, а исходя из реальных возможностей — туда, где гарантированно примут без платы. Бабуля никак не смогла бы оплачивать образование двух внучек. От матери помощи не ждали — она будто стёрла нас из памяти и жила своей неизвестной нам жизнью.
Виктория поначалу очень переживала из-за материнского равнодушия и пыталась наладить отношения. Но когда после её звонков мать просто перестала брать трубку, до сестры наконец дошло:
— Она нас не любит, правда?
— Правда, — подтвердила я, хотя мне самой было не легче. Я была старше всего на пару лет, но чувствовала себя очень взрослой. — Забудь про неё навсегда.
Мне тоже было непросто выбросить мать из головы и сделать вид, что её никогда не существовало. Но так было проще — не ждать напрасно, не плакать от жестокости, не мучиться вопросом, чем мы заслужили такое отношение.
Об отце мы и думать забыли — в нашем сознании не осталось даже воспоминаний о нём. Как звали, где живёт, как выглядит — полная пустота. Только отчество напоминало о его существовании — мы обе Вячеславовны.
Детство прошло в небольшом посёлке, а за высшим образованием отправились в большой город. При любой возможности навещали бабулю, подрабатывали, чтобы радовать её подарками, помогали чем могли. У студентов не так много средств, а у тех, кто учится бесплатно, — тем более: мы дорожили своими местами и посвящали учёбе всё время.
После института я встретила Артёма — своего будущего супруга.
Он привлёк меня сразу: ухоженный, но без самолюбования, заботливый, но не навязчивый, щедрый, но не расточительный. Собственного жилья у него не было, но он честно предупредил:
— Планирую покупать квартиру, как накоплю на первый взнос. Пока снимаю. Тебя это не смущает?
Мне в голову не пришло бы отказываться от отношений из-за отсутствия недвижимости. Съёмная — значит съёмная. К тому же, Артём был ещё молод, странно было бы ожидать от двадцатипятилетнего парня миллионов в кармане.
— Вместе справимся быстрее, — ответила я, и он просиял от счастья.
Вскоре мы расписались. Пышную церемонию устраивать не стали — мне кроме Виктории и бабушки приглашать было некого, да и дорогое это удовольствие. Лучше деньги на жильё потратить. Артём поддержал эту идею, и через месяц после свадьбы мы заселились в новую квартирку.
— Как я за тебя рада! — воскликнула Виктория, узнав новость. — Теперь бы и мне достойного человека встретить…
— Обязательно встретишь, — заверила я, обнимая сестру. — Мы же знаем, от каких мужчин нужно бежать подальше.
Бабушка расплакалась от радости, когда я привезла Артёма знакомиться. Накормила его до отвала пирогами, борщом и соленьями. Артём, как городской житель без бабушек, никогда такого изобилия не видел — по его собственным словам.
— Гостеприимная у тебя бабуля, — сказал он в электричке по дороге домой. — Очень добрая… неудивительно, что ты такой прекрасной выросла рядом с такой женщиной.
— Она всё для нас с Викой делала, — ответила я, наблюдая за пейзажем за окном. — Не знаю, что с нами было бы без неё.
— А как же мать? Совсем не поддерживаете отношения?
Я пожала плечами.
— Понятия не имею, где она и как дела. Живая, надеюсь, здоровья ей желаю. А так она нам чужой человек.
С Викторией Артём быстро подружился, а вот с его единственной близкой родственницей у меня отношения сразу не заладились.
Поразительно, насколько непохожи Артём и его мать Людмила Васильевна. Людмила Васильевна — особа резкая, бестактная, способная нагрубить в лицо, а затем удивляться реакции и выдавать своё невоспитание за «честность».
— Не переносят люди правды, — сожалела она, если я расстраивалась из-за её колкостей. — Все хотят только комплименты слушать.
— А кто тебя просил об этой «правде»? — заступался за меня Артём. — Элементарная вежливость должна быть, мам. Моя жена из провинции, а ведёшь себя как необразованная деревенщина ты.
— Что ты говоришь! Это она тебя против меня настраивает…
Корень проблемы крылся в моём происхождении. Людмила Васильевна не была аристократкой или интеллигенткой, но её очень беспокоило то, что я воспитывалась без матери, у бабушки, в посёлке, да ещё и родители мои — плохой пример. Виновата была я сама — откровенно отвечала на все расспросы, которыми меня засыпала Людмила Васильевна. Не послушалась Артёма, а он предупреждал:
— С мамой особо не откровенничай. Она у меня… специфическая. Не злая, люблю её, конечно, но обидеть может и не заметит.
Но я довольно доверчивая, поэтому, увидев приветливую улыбку Людмилы Васильевны, сразу расслабилась. А она воспользовалась моей открытостью, выведала всё необходимое о моей семье и теперь с удовольствием этим попрекала.
— Зря ты на этой бесприданнице женился, — бурчала она, не стесняясь того, что я нахожусь тут же. — Пару лет пройдёт, начнёт пить, как мамочка.
Или выдавала что-то ещё хуже:
— Не заводите детей ни в коем случае. Представляю, какую наследственность она передаст твоему сыну!
— Или дочери, — вставляла я.
— Дочерей не надо! В тебя пойдут. Сына хоть есть шанс правильно воспитать, а дочку не исправишь уже.
Артём всегда вставал на мою защиту, но что я могла поделать? Никогда прежде не встречала таких людей, не умела защищаться. В нашем посёлке соседи дружили, никто друг другу зла не желал. Мою мать с отцом, конечно, обсуждали, но за спиной — в глаза мне никто ничего не говорил.
Поведение Людмилы Васильевны глубоко меня ранило. Не понимала, почему меня судят по чужим грехам, да ещё и не по моим. Была ведь маленькой, разве отвечала за родителей? Бабушка прекрасно меня воспитала. Не грубила, не имела вредных привычек, не врала, любила работать и заниматься домашними делами. Ни я, ни Виктория не выросли лентяйками или транжирками. И разве бы Артём выбрал такую жену?
Доходило до абсурда — Людмила Васильевна демонстративно прятала от меня украшения, столовые приборы и косметику, когда мы приходили в гости. В конце концов это меня так достало, что я перестала к ней ездить. Скандалить не умею, но изолировать себя от проблемы могу. Тогда она стала приходить к нам сама — жили близко. И постоянно жаловалась, что это я заставила Артёма покупать квартиру, а она хотела дом.
— Мам, я два года говорил о планах купить квартиру, особенно после женитьбы, — отвечал Артём. — При чём тут дом?
— А я хочу дом! Подумай сам, как прекрасно иметь собственный дом, собственную землю!..
А потом мне стало не до свекрови — наша любимая бабушка ушла от нас. Тяжёлое было время… Мы с Викторией очень тяжело переживали утрату.
— А вдруг мать приедет на похороны? — испуганно спросила Виктория. — Что мы будем делать? Я не знаю, как с ней общаться…
— С чего бы ей приезжать? — ответила я. — Она не в курсе, что происходило с бабулей и с нами. Даже проводить нас в последний путь не пришла бы.
Я была права — мать не появилась. А у нас не было её контактов, чтобы хотя бы известить о случившемся.
Всё имущество бабушка завещала нам с Викторией, включая дом в посёлке. Домик был скромным, но крепким, качественным. Дедушка строил его сам, а руки у него были золотые. В этом доме мы выросли, здесь узнали, что такое забота и любовь.
Только не знали мы, что с этим домом делать. Жить в городе планировали, а продавать не хотелось — там остались все светлые воспоминания детства. Решили пока оставить как есть. Может, Виктория замуж выйдет и переедет туда с супругом, а может, кому-то из будущих детей пригодится. Или деньги понадобятся — тогда продадим.
Откуда Людмила Васильевна узнала о наследстве — загадка. Я ей не рассказывала и Артёма просила молчать. Возможно, подслушала телефонный разговор с сестрой… Но новость о наследстве её очень обрадовала. Стала прямо шёлковой: приходит с угощениями, нахваливает меня, рассказывает Артёму, как ему повезло с умной и красивой женой.
Этот спектакль лицемерия мне претил. Хоть я и мирная по натуре, но не могла принять медовые речи после полутора лет оскорблений. К тому же прекрасно понимала причину перемен — свекровь положила глаз на наследство.
Чтобы раз и навсегда закрыть тему, решила деликатно поговорить с ней.
— Дом мы трогать не собираемся, — намекнула я. — Продавать не планируем с сестрой.
— То есть как? — поразилась свекровь. — Дом будет пустовать, а вы ничего не предпримете?
— Именно так, — подтвердила я.
— Представь, как было бы замечательно самим в доме жить! Можно продать его и купить дом здесь.
— Людмила Васильевна, мы этого делать не будем. Дом мы сохраним, это наша с сестрой собственность.
Она побледнела от едва сдерживаемого гнева. Мне даже испугаться пришлось — мало ли что выдумает, а муж в другой комнате, не успеет прибежать на защиту…
— Деньги с продажи своего наследства переведешь мне — потребовала свекровь
— С какой это радости? — удивилась я. — Сначала дом требовали, теперь деньги?
— Должна же от тебя какая-то польза быть, — заявила она. — А то одни убытки. Продавай дом, а деньги я на свой счёт положу.
— У дома два собственника, — напомнила я. — Даже при желании, а его нет, я могу продать только половину. Это не те суммы, что вам кажутся.
— Тогда выкупай долю у сестры, а потом продавай целиком, цена будет больше, — распорядилась Людмила Васильевна.
— Вы меня слышите вообще? — спросила я. — Ничего делать не буду. Закрывайте тему.
Тут из соседней комнаты появился Артём, привлечённый нашей громкой беседой. Я и сама не заметила, как начала повышать голос вслед за Людмилой Васильевной.
— Твоя мать требует продать бабушкин дом, — сообщила я прямо.
— Но он же не твой единолично, — удивился Артём. — И зачем продавать? Денег нам хватает…
— Неблагодарные оба! — вмешалась Людмила Васильевна. — Воспитала не сына, а размазню! Во всём жене потакаешь, а о родной матери забыл!
— Было бы странно, если бы я тебе потакал, а не жене, — ответил Артём.
Разгорелся скандал. Я сидела за кухонным столом, сжавшись в комочек, изредка улавливая из потока брани ужасные оскорбления в наш адрес.
Наконец свекровь выдохлась и ушла, хлопнув дверью. С тех пор не появлялась у нас. Не знаю, надолго ли её хватит, но теперь пора самой проявить характер и не пускать эту скандалистку в наш дом. Достаточно я терпела.
