— Кира, представляешь, какая радость! Маринка с мужем и детьми к нам на две недели едут! Через три дня уже будут!
Кира замерла с влажной тряпкой в руке, которой только что протирала идеально чистую столешницу. Она медленно повернулась к мужу. Станислав стоял в проёме, соединяющем крохотную прихожую с их единственной комнатой, и сиял, как начищенный самовар. Его лицо выражало неподдельную, щенячью радость, словно он только что объявил о выигрыше в лотерею, а не о нашествии саранчи.
— Куда едут? — уточнила она тихим, ровным голосом, в котором ещё не было бури, но уже ощущался ледяной сквозняк.
— Как куда? К нам, конечно! — Стас всплеснул руками, удивляясь её непонятливости. — Погостить, город посмотреть. Детишек сводить куда-нибудь. Говорит, так соскучились по нам!
Кира молча положила тряпку на край раковины. Она обвела взглядом их тридцать пять квадратных метров жилого пространства. Вот комната, она же гостиная, она же их с мужем спальня. В углу стоит их гордость — большой раскладной диван, купленный в кредит. Напротив — телевизор и комод. Вот и всё. А вот кухня, шесть квадратных метров, где с трудом расходятся два человека.
— Стас, ты в своём уме? — продолжила она тем же спокойным голосом, который начинал его напрягать. — К нам — это куда? На потолок ты их поселишь? Или друг на друга штабелями уложишь? Марина, её муж и трое детей. Это пять человек. Плюс мы с тобой — семь. Семь человек в однокомнатной квартире.
— Ну и что, что одна? — он отмахнулся от её логики, как от назойливой мухи. — В тесноте, да не в обиде! Это же родня! Не чужие люди! Что мы, не поместимся, что ли?
Он говорил это с такой искренней уверенностью, что Кире на мгновение показалось, будто это она сошла с ума, а не он. Будто это она не понимает каких-то простых, очевидных вещей, а он, носитель сакрального знания о гостеприимстве, пытается открыть ей глаза.
— Послушай меня, — она сделала шаг ему навстречу. — Давай просто посчитаем. Их пятеро. Куда они лягут спать? На пол?
— Да всё я продумал! — с гордостью заявил Станислав, будто только что решил сложнейшую математическую задачу. — Мы им наш диван расстелем, большой, удобный. Маринка с мужем и младшим там поместятся. А старшего на надувной матрас рядом положим.
Он сделал паузу, ожидая аплодисментов. Кира молчала, глядя на него тяжёлым, неподвижным взглядом.
— А мы? — наконец выдавила она.
— А мы на кухне на раскладушке! — выпалил он свой гениальный план. — У мамы возьмём. Она узкая, как раз между столом и холодильником влезет. Подумаешь, две недели! Ради родных можно и потерпеть. Что такого-то?
Вот это и стало последней каплей. Не сам факт приезда, не теснота, а это его лёгкое, беззаботное «потерпеть». Потерпеть ей. Спать две недели на кухне, у мусорного ведра и гудящего холодильника, спотыкаясь в темноте о ножки стульев, чтобы добраться до туалета. Отдать свою единственную кровать, свой островок личного пространства, и переселиться в кухонный тамбур. В этот момент спокойствие Киры лопнуло, как перегретый паровой котёл.
— А может нам позвать к себе вообще всю твою родню?! Зачем нам ограничиваться только твоей сестрой, её детьми и мужем в однокомнатной квартире?!
— Кир…
— Давай ещё твою маму сюда, дядю Витю из Саратова с его таксой и троюродную тётку из Воронежа! Чего уж там, потерпим! На балконе их положим!
Она схватила с дивана подушку и со всей силы швырнула её в сторону мужа. Подушка бесшумно ударилась о дверной косяк и упала на пол. Станислав отшатнулся, ошарашенный такой реакцией.
— Тише, тише, ты чего завелась? — он выставил перед собой руки, будто защищаясь. — Это же моя сестра! Мои племянники! Они тебе чужие, что ли? Я просто хотел как лучше, чтобы все вместе, по-семейному…
— По-семейному — это когда уважают друг друга, а не превращают чужой дом в цыганский табор! — не унималась Кира. — Твоё «как лучше» означает, что я две недели должна жить на положении прислуги на собственной кухне! Ты меня вообще спросил?
Его растерянное лицо, полное искреннего недоумения, только подливало масла в огонь. Он действительно не понимал. Не видел разницы между гостеприимством и самоуничтожением. Для него это были всего лишь «временные неудобства», пустяк, который любящая жена должна с радостью принять ради его драгоценной родни. Он продолжал что-то говорить про семейные ценности, про то, как они в детстве спали на полу вповалку, когда приезжали родственники, и как это было весело.
Кира слушала его, и её ярость постепенно начала остывать, сменяясь чем-то гораздо более холодным и тяжёлым. Она поняла, что кричать на него — это как пытаться потушить пожар бензином. Он не слышал её слов, не воспринимал её аргументы. Он жил в своём уютном мирке, где все должны были немедленно проникнуться его радужными идеями, а любое несогласие воспринималось как личное оскорбление и отсутствие любви. Она смотрела на него, на этого взрослого мужчину, который с детской непосредственностью предлагал ей превратить их общий дом в бесплатный хостел, и поняла, что спорить с ним бессмысленно.
— Ты меня не слышишь, — вдруг тихо сказала Кира. В её голосе не осталось и тени крика, только ровная, стальная нота. — Хорошо. Я объясню по-другому.
Станислав непонимающе моргнул. Он ожидал продолжения скандала, слёз, упрёков, но эта внезапная тишина и спокойствие его обескуражили. Он даже почувствовал облегчение, решив, что она наконец остыла и смирилась. Но он ошибался. Это было не смирение. Это была капитуляция одной стороны и начало полномасштабной партизанской войны с другой.
Не говоря больше ни слова, Кира обошла его, прошла к комоду и взяла с него свой ноутбук. Её движения стали точными и выверенными, лишёнными суеты. Она села на край дивана, который через три дня должен был стать чужим, и открыла крышку. Станислав с недоумением наблюдал за ней.
— Что ты делаешь? Подружкам жалуешься?
Кира не удостоила его ответом. Её пальцы быстро забегали по клавиатуре. Щёлкнула кнопка открытия браузера, в поисковой строке появилось название популярного сайта бесплатных объявлений. Станислав подошёл ближе, заглядывая ей через плечо. Он видел, как она уверенно выбрала раздел «Недвижимость», затем «Сдам» и «Комнаты». Его недоумение сменилось тревогой.
На его глазах она начала методично, буква за буквой, набирать текст объявления. Он читал его, и его лицо медленно вытягивалось.
«Заголовок: Сдаётся спальное место в проходной гостиной».
«Текст: На две недели сдаётся койко-место (надувной матрас) в проходной гостиной однокомнатной квартиры. Соседи — молодая пара, практически не бывают дома. В вашем распоряжении будет общий диван, телевизор и санузел. Идеально для непритязательных туристов или командировочных. Атмосфера коммунальной квартиры и незабываемые впечатления гарантированы. Цена — символическая, 500 рублей в сутки».
Она прикрепила к объявлению фотографию их комнаты, сделанную пару месяцев назад, когда они хвастались перед друзьями новым диваном. Затем, не глядя на окаменевшего мужа, сделала скриншот готового объявления. Открыла мессенджер, нашла в контактах «Марина сестра» и отправила ей картинку. И тут же, не давая ему опомниться, набрала короткое сообщение:
«Марина, привет! Стас тут решил подзаработать, пока вы у нас гостите. Вот, ищет вам соседа. Сказал, вам всё равно, а лишняя копейка не помешает».
Она нажала «отправить» и отложила ноутбук. Затем подняла на мужа глаза. На её губах играла ледяная, едва заметная улыбка. Телефон Станислава, лежавший на комоде, зазвонил ровно через десять секунд. На экране высветилось имя сестры. Кира с невозмутимым спокойствием смотрела, как её муж, побледнев, как полотно, пытается что-то объяснить в трубку своей разъярённой родне.
— Марина, подожди… Нет, ты не так поняла! — Станислав вжал телефон в ухо так, словно пытался пропихнуть его прямо в мозг. Он отвернулся от Киры, инстинктивно пряча своё пылающее от стыда лицо. — Какое объявление? Да это… это Кира, она… шутит так! Глупая шутка, я согласен, сейчас же удалит!
Он бросил на жену умоляющий и одновременно яростный взгляд, беззвучно шевеля губами: «Удали!». Кира в ответ лишь слегка приподняла бровь, продолжая сидеть на диване с невозмутимостью статуи. Она не собиралась ничего удалять. Она доведет свой спектакль до конца.
— Да при чём тут я?! Я же тебе сказал, она пошутила! — его голос сорвался на фальцет. Он метался по крохотной прихожей, как зверь в клетке, то делая шаг к кухне, то возвращаясь обратно. — Конечно, я вас жду! Что ты такое говоришь? Марина! Положила трубку…
Он медленно опустил телефон. Несколько секунд стоял неподвижно, глядя в стену. Кира видела, как напряглась его спина, как сжались кулаки. Воздух в квартире стал плотным, наэлектризованным. Затем он медленно, очень медленно повернулся к ней. Его лицо было искажено гримасой гнева и унижения.
— Что ты наделала? — прошипел он. В его голосе больше не было растерянности, только холодная, концентрированная злоба. — Ты довольна? Ты опозорила меня перед сестрой! Она думает, что я решил на ней нажиться, что я хочу подселить к её детям какого-то мужика с улицы!
— Я всего лишь визуализировала твоё предложение, — спокойно ответила Кира, глядя ему прямо в глаза. Она не повышала голос, и от этого её слова звучали ещё более весомо. — Ты предложил превратить наш дом в проходной двор. Я просто выставила твоё предложение на открытый рынок. Чтобы ты увидел, как оно выглядит со стороны.
— Это была подлость! Низкий, подлый удар в спину! — он сделал шаг к ней, нависая над диваном. — Можно было просто поговорить!
— Поговорить? — она усмехнулась. Это была горькая, лишённая веселья усмешка. — Я пыталась с тобой говорить. Десять минут назад. Я кричала тебе, что это безумие. Я приводила тебе доводы. Но ты меня не слышал. Ты твердил про «потерпеть» и «родственные узы». Так вот, это не шутка. Это наглядное пособие для тех, кто не понимает слов.
Станислав смотрел на неё, и в его взгляде читалось нечто большее, чем просто злость. Это было осознание того, что женщина, которую он считал своей тихой, покладистой женой, оказалась кем-то совершенно другим. Кем-то с острыми зубами и стальным хребтом.
— Ты унизила мою сестру!
— Нет, — отрезала Кира. — Я унизила тебя. Показав ей, насколько низко ты ценишь комфорт своей собственной семьи. И заметь, что её возмутило. Не то, что ей придётся жить бок о бок с чужим человеком. А то, что за это ещё и придётся платить. Пусть даже символические пятьсот рублей.
Это был точный удар. Станислав отшатнулся, словно получил пощёчину. Он открыл рот, чтобы возразить, но в этот момент его телефон, который он всё ещё сжимал в руке, завибрировал. Потом ещё раз. И ещё. На экране замелькали уведомления из мессенджера. Станислав бросил на него взгляд, и его лицо стало ещё мрачнее.
Кира видела, как на светящемся экране всплывают превью сообщений: «Мама», «Тётя Галя», «Марина сестра» — групповой чат их дружной родни, очевидно, уже кипел. Новость о «гостеприимном» Стасе, сдающем койко-место в нагрузку к родственникам, разлеталась со скоростью лесного пожара. Он был загнан в угол. Перед ним стояла жена, которая не собиралась отступать, а в телефоне его рвала на части собственная семья, требуя объяснений. Он был один против всех, и виноватой в этом он считал только её.
Он опустил телефон, и на несколько мгновений в квартире воцарилась абсолютная, звенящая пустота. Телефон перестал вибрировать. Шум за окном стих. Казалось, даже холодильник на кухне перестал гудеть. Станислав стоял посреди комнаты, пойманный в ловушку между двумя огнями: виртуальным, исходящим от экрана телефона, и реальным, исходящим от ледяного взгляда его жены. Он посмотрел на неё, и в его глазах больше не было гнева. Там плескалось отчаяние и уязвлённое самолюбие. Он проигрывал. Проигрывал по всем фронтам, и единственным способом спасти лицо было заставить её отступить.
— Ты сейчас же возьмёшь телефон, — сказал он глухо, почти без интонации, — позвонишь Марине и скажешь, что это была идиотская шутка. Извинишься. Скажешь, что у тебя плохое настроение, что ты погорячилась. И скажешь, что мы их ждём.
Он говорил это как ультиматум. Как последнюю попытку вернуть всё на свои места, перемотать плёнку назад, в тот момент, когда он ещё был хозяином положения, а она — его покладистой женой. Он ждал, что она сломается, поймёт, что зашла слишком далеко, и подчинится.
— Нет, — ответила Кира.
Одно это слово, произнесённое спокойно и твёрдо, разрушило его последнюю надежду. Оно прозвучало как приговор.
— Что значит «нет»? — переспросил он, не веря своим ушам. — Ты не понимаешь, что ты рушишь всё? Мои отношения с семьёй! Наши с тобой отношения! Ты хочешь, чтобы моя мать, моя сестра считали меня подкаблучником, который не может принять в своём доме родных людей?
— Это не было шуткой, Стас, — так же ровно продолжила Кира, поднимаясь с дивана. — Это был крик. Единственный способ заставить тебя увидеть реальность, которую ты упорно отказывался замечать. Если я сейчас извинюсь, я признаю, что ты был прав. А ты не был прав. Это не гостеприимство. Это унижение. И я не позволю превращать наш дом и нашу жизнь в жертву твоему желанию быть хорошим для всех, кроме меня.
Осознание окончательного поражения ударило по нему с силой товарного поезда. Она не отступит. Он посмотрел на её лицо — спокойное, решительное, чужое — и понял, что проиграл эту войну. Но мужчина, загнанный в угол, не сдаётся. Он наносит ответный удар, самый болезненный из всех возможных.
Не говоря больше ни слова, он развернулся и прошёл к шкафу. Резко распахнул дверцу и выдернул с полки спортивную сумку. Он начал швырять в неё вещи без разбора: футболки, джинсы, носки, свитер. Каждое его движение было демонстративным, пропитанным злостью и обидой. Это был его ответ. Его спектакль. Кира молча наблюдала за ним, не делая ни малейшей попытки его остановить. Она знала, что это конец, и не видела смысла в словах.
Собрав сумку, он застегнул молнию и снова взял в руки телефон. Он не посмотрел на Киру, но сделал всё, чтобы она не пропустила ни единого слова. Он набрал номер сестры и включил громкую связь.
— Марин, привет… Да, это я. Слушай, я всё решил, — его голос звучал громко и неестественно бодро. — Раз нам здесь так не рады, и раз моя жена считает, что принимать родню — это унижение, то я приеду к вам.
Кира замерла. Воздух вышибло из её лёгких.
— Да, один. Прямо сейчас соберусь и приеду, — продолжал он, глядя в стену, но обращаясь исключительно к жене. — И поживу у вас все две недели. На раскладушке, на кухне, где угодно. Чтобы почувствовать себя настоящей роднёй. Чтобы хоть кто-то в этой жизни напомнил мне, что это такое.
Он сбросил вызов, не дожидаясь ответа ошеломлённой сестры. Затем он вытащил из кармана связку ключей. На мгновение задержал их в руке, а потом с резким, сухим стуком бросил на комод. Металл звякнул о лакированную поверхность. Он подхватил сумку и, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Дверь не хлопнула. Замок просто тихо щёлкнул, отрезая его от этой квартиры, от этой жизни.
Кира осталась стоять посреди комнаты. Той самой комнаты, которую она только что отстояла. Теперь здесь было тихо и просторно. Никаких гостей. Никаких раскладушек на кухне. Никакого мужа. Она осталась одна в своей отвоёванной крепости. Победив в битве за территорию, она проиграла всё остальное…
