Алина застыла посреди гостиной с каталогом мебели в руках. Василий стоял у окна, развернувшись к ней спиной, и его силуэт на фоне вечернего неба казался чужим и враждебным.
— Пока ты мне половину этой квартиры не отпишешь, я сюда НИЧЕГО покупать не буду, — повторил он, и каждое слово звучало как удар молотка.
Алина медленно опустила каталог на журнальный столик. Три года брака промелькнули перед глазами как кадры старого фильма — свадьба, совместные путешествия, планы на будущее. И вот теперь это.
— Василий, мы же договаривались… Эта квартира — наследство от моей бабушки. Она завещала её МНЕ.
— И что? — он резко развернулся, и в его глазах плескалась такая холодная расчётливость, что Алина невольно отступила на шаг. — Мы муж и жена. Всё должно быть ПОПОЛАМ. Или ты мне не доверяешь?
— Дело не в доверии…
— А в чём же? — Василий сделал несколько шагов к ней, и его лицо исказила неприятная усмешка. — В том, что ты считаешь меня недостойным? Или просто жадничаешь?
— Я просто считаю, что это память о бабушке. Она хотела, чтобы квартира осталась в нашей семье…
— В НАШЕЙ семье! — Василий ударил кулаком по стене. — Вот именно! А я разве не часть вашей драгоценной семьи? Или я так и останусь приживалом в доме твоей бабули?
— Никто тебя приживалом не считает…
— НЕТ? А как ещё это назвать? Живу в чужой квартире, как квартирант. Твоя мамаша каждый раз, когда приходит, смотрит на меня как на пустое место. «А это кто?» — спрашивает, будто я тут мебель!
Элеонора, мать Алины, действительно относилась к зятю прохладно, но никогда не позволяла себе откровенного хамства. Просто держала дистанцию, вежливо и холодно.
— Мама просто… сдержанный человек, — попыталась оправдаться Алина.
— Сдержанный! — Василий расхохотался, но в его смехе не было ни капли веселья. — Она меня презирает, потому что я не из вашего круга. Не окончил консерваторию, не читаю Кафку в оригинале!
— Василий, прекрати. Никто тебя не презирает…
— ХВАТИТ ВРАТЬ! — он схватил со стола вазу и швырнул её в стену. Осколки разлетелись по паркету. — Я всё вижу! Как ты морщишься, когда я ем руками. Как твой братец Святослав закатывает глаза, когда я говорю «ложить» вместо «класть». Как ваша тётушка Изольда шепчется с твоей матерью на кухне — думают, я не слышу? «Алиночка могла бы найти кого-то получше», — передразнил он писклявым голосом.
Алина молчала. Да, тётя Изольда действительно позволяла себе подобные высказывания, но она всегда защищала мужа, всегда становилась на его сторону.
— Так вот, дорогая моя женушка, — Василий подошёл вплотную, и от него пахнуло коньяком — когда он успел выпить? — Либо ты ЗАВТРА же идёшь к нотариусу и оформляешь дарственную на половину квартиры, либо…
— Либо что? — Алина подняла на него глаза.
— Либо я уйду. НАСОВСЕМ.
В комнате стало очень тихо.
— Это шантаж, — наконец произнесла Алина.
— Это СПРАВЕДЛИВОСТЬ! — рявкнул Василий. — Три года я терплю унижения от твоей семейки! Три года слушаю, какой я недостойный, необразованный, из простой семьи! А теперь хочу гарантий, что меня отсюда не выкинут, как надоевшую собачонку!
— Я бы никогда…
— Ты — может, и нет. А твоя мамаша? Стоит мне оступиться, потерять работу или заболеть — и она тут же начнёт тебе капать на мозги. «Алиночка, подумай о своём будущем! Алиночка, ты достойна лучшего!» Знаю я этих интеллигентных стерв!
Алина вздрогнула от грубости. Василий никогда раньше не позволял себе подобных выражений.
— Не смей так говорить о моей матери.
— А что, ПРАВДА глаза режет? — он оскалился. — Или ты думаешь, я не знаю, как она названивает тебе на работу? «Алиночка, может, сходишь на выставку с Германом?» Кто такой Герман, а? Сынок её подружки, да? Архитектор, кандидат наук, из хорошей семьи!
Алина покраснела. Мать действительно несколько раз предлагала ей встретиться с Германом — «просто как друзья, посмотреть выставку». Она всегда отказывалась, но Василий каким-то образом узнал.
— Откуда ты…
— Неважно! — отрезал он. — Важно другое. Я ТРЕБУЮ уважения к себе! И единственный способ его получить — стать полноправным владельцем этого жилья. Тогда твоя мамаша заткнётся, и остальные тоже!
— Василий, давай обсудим это спокойно…
— Обсуждать НЕЧЕГО! — он пнул ногой журнальный столик, и тот опрокинулся. — Завтра утром ты идёшь к нотариусу. Или собираешь мои вещи. Выбирай!
С этими словами он вышел из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что с полки упала фотография их свадьбы.
Алина опустилась на диван и обхватила голову руками. Как всё это произошло? Когда милый, застенчивый Вася, который на первом свидании подарил ей полевую ромашку, превратился в этого агрессивного, требовательного человека?
Она вспомнила их знакомство. Книжный магазин, отдел поэзии. Он стоял с томиком Бродского в руках и смущённо улыбался.
— Простите, вы не подскажете, с чего лучше начать? — спросил он тогда. — Хочу приобщиться к высокому, но боюсь, не потяну…
Она помогла ему выбрать несколько книг, они разговорились, потом пошли в кафе. Василий оказался программистом в небольшой фирме, увлекался историей, любил документальное кино. Он внимательно слушал, задавал вопросы, искренне интересовался её работой в издательстве.
На пятом свидании он признался:
— Знаешь, я всегда комплексовал из-за своего происхождения. Отец — слесарь, мать — продавщица. А тут ты — такая утончённая, образованная. Боюсь, что недостоин…
Она тогда поцеловала его и сказала, что происхождение не имеет никакого значения. Главное — это то, какой человек сам по себе.
Первый год их брака был почти идеальным. Василий старался соответствовать — читал книги, которые она советовала, ходил с ней на выставки и концерты. Правда, иногда засыпал в филармонии, но она находила это милым.
Проблемы начались, когда в их жизни стала чаще появляться Элеонора. Мать Алины — преподаватель литературы в университете, женщина с безупречными манерами и острым языком — действительно не приняла зятя. Она никогда не говорила ничего прямо, но её холодная вежливость и едва заметные вздохи говорили красноречивее любых слов.
— Василий… интересный молодой человек, — говорила она дочери. — Конечно, не то чтобы блестящий, но… своеобразный.
«Своеобразный» в устах Элеоноры звучало как оскорбление.
Святослав, младший брат Алины, студент философского факультета, относился к Василию снисходительно-дружелюбно, как к забавному недоразумению. Он мог часами рассуждать о Хайдеггере и Делёзе, а когда Василий пытался поддержать разговор, вежливо улыбался: «Да, интересная точка зрения, хотя несколько… упрощённая».
Тётя Изольда, сестра Элеоноры, преподававшая историю искусств, была менее дипломатична. Она открыто закатывала глаза, когда Василий путал импрессионистов с экспрессионистами, и однажды при всех сказала:
— Алина, дорогая, ты же понимаешь, что мезальянсы редко бывают счастливыми?
Василий тогда побледнел, но промолчал. А вечером дома устроил первый скандал.
— Мезальянс! — кричал он. — Я для них — мезальянс! Будто мы в девятнадцатом веке, и я какой-то крепостной, женившийся на барышне!
Алина пыталась его успокоить, говорила, что тётя Изольда — старомодная дура, что не нужно обращать внимания. Но семя было посеяно.
С тех пор Василий стал болезненно реагировать на любое замечание, искать подвох в каждом слове. Если Элеонора спрашивала о его работе — он видел в этом намёк на недостаточный заработок. Если Святослав приглашал на лекцию — считал, что тот хочет продемонстрировать своё интеллектуальное превосходство.
А потом умерла бабушка Алины — Антонина Павловна, оставив внучке трёхкомнатную квартиру в престижном районе. Квартиру, в которой Алина провела детство, где каждый угол был пропитан воспоминаниями.
Василий сначала обрадовался — наконец-то они съедут из съёмной однушки. Но потом узнал, что квартира оформлена только на Алину, и начал мрачнеть.
— Почему не на нас обоих? — спрашивал он.
— Бабушка составила завещание пять лет назад, мы тогда ещё не были знакомы…
— Можно было переоформить!
— Зачем? Какая разница? Мы же семья…
Но для Василия разница была. Огромная. В этой квартире он чувствовал себя гостем, временным жильцом. Каждая вещь напоминала ему, что он здесь — чужой.
Алина встала и прошла к окну. На улице зажигались фонари. Где-то внизу смеялись подростки, гоняя на скейтбордах. Обычная жизнь, в которой люди не требуют друг от друга квартир и не швыряют вазы.
Из спальни доносился звук телевизора — Василий смотрел какое-то ток-шоу, где люди выясняли отношения, крича друг на друга. Раньше он презирал такие передачи, называл их «помойкой для быдла». Теперь смотрел запоем.
Алина достала телефон и набрала номер матери.
— Алиночка? — голос Элеоноры звучал обеспокоенно. — Что-то случилось? У тебя странный голос.
— Мама, Василий требует, чтобы я переписала на него половину квартиры.
Молчание. Потом тяжёлый вздох.
— Я так и знала. Охотник за приданым.
— Мама, не надо…
— Что не надо? Говорить правду? Алина, открой глаза! Этот человек женился на тебе ради статуса и денег!
— Он любит меня!
— Любит? — в голосе Элеоноры зазвенел сарказм. — Любящий человек не устраивает истерик и не требует имущества! Алиночка, пока не поздно — разводись!
— Мама…
— Послушай меня! Ты молода, красива, образованна. Найдёшь себе достойного мужчину, а не этого… проходимца!
Алина отключила телефон. Элеонора перезвонила, но она сбросила вызов. Потом написала сообщение: «Мама, я сама разберусь».
Ответ пришёл мгновенно: «Смотри не наделай глупостей. Квартира — это единственное, что у тебя есть. Не отдавай её первому встречному».
Первому встречному. Три года брака — и для матери Василий остался «первым встречным».
Алина прошла на кухню, налила себе воды. На холодильнике висели магниты из их путешествий — Прага, Вена, Петербург. На фотографии из Праги они обнимались на Карловом мосту, счастливые и влюблённые. Куда всё это делось?
Телефон завибрировал. СМС от Святослава: «Мама сказала про Ваську. Держись, сестрёнка. Если что — я рядом».
Потом от тёти Изольды: «Элеонора мне рассказала. Я же говорила — мезальянс! Срочно к адвокату!»
Алина выключила телефон. Не хватало ещё семейного консилиума.
Она вернулась в гостиную и начала собирать осколки вазы. Это была ваза бабушки, довоенная, богемское стекло. Антонина Павловна очень ею дорожила, говорила, что это подарок дедушки на их первую годовщину.
— Осторожнее, порежешься, — Василий стоял в дверях, наблюдая за ней.
— Уже поздно, — Алина показала порезанный палец.
Он подошёл, взял её за руку, осмотрел порез.
— Неглубокий. Сейчас обработаю.
Принёс аптечку, аккуратно обработал ранку, заклеил пластырем. Его движения были нежными, заботливыми. Как раньше.
— Прости за вазу, — сказал он. — Я погорячился.
— Это была бабушкина ваза…
— Куплю новую.
— Некоторые вещи нельзя купить, Вася.
Он помолчал, потом сел рядом с ней на диван.
— Алин, пойми меня. Я устал быть никем в этом доме. Твоя семья… они смотрят на меня как на прислугу. Как на временное неудобство, которое скоро пройдёт.
— Это не так…
— ТАК! — он снова начал заводиться, но сдержался. — Послушай. На прошлой неделе приходила твоя мать. Ты была на работе. Она прошла мимо меня, будто я невидимка. Села в гостиной, достала книгу и читала. Я предложил ей чай — она подняла глаза и сказала: «Спасибо, я обойдусь». Таким тоном, будто я официант, который пристаёт к клиенту.
— Мама просто…
— А помнишь день рождения твоей тёти? Все обсуждали какую-то оперу, а когда я попытался вставить слово, Изольда сказала: «Василий, это слишком сложно для вашего понимания». При всех!
Алина помнила. Это было ужасно неловко, она потом ругалась с тётей, но та только отмахнулась: «Не преувеличивай, я просто констатировала факт».
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказала Алина. — Но квартира… это же не решение проблемы.
— РЕШЕНИЕ! — Василий вскочил. — Когда я стану совладельцем, они заткнутся! Будут знать, что я здесь не временно, что я имею права!
— Вася, уважение нельзя купить за квартиру…
— Можно! Всё можно купить! Твоя семейка уважает только статус и деньги! У меня денег нет, так дай мне хотя бы статус!
— А если я откажусь?
Василий посмотрел на неё долгим взглядом.
— Тогда ты такая же, как они. Считаешь меня недостойным. Не доверяешь.
— Я доверяю…
— Тогда ДОКАЖИ! Завтра идём к нотариусу!
Он вышел, снова хлопнув дверью. Алина осталась сидеть в темноте — она даже не заметила, как стемнело, и не включила свет.
Что делать? Уступить — значит признать его правоту, поддаться шантажу. Отказать — потерять мужа. Хотя… тот ли это человек, за которого она выходила замуж?
Ночь прошла без сна. Василий демонстративно лёг в гостиной на диване, включил телевизор на полную громкость. Алина лежала в спальне и смотрела в потолок.
Утром он разбудил её в семь утра.
— Вставай! Нотариальная контора открывается в девять, надо успеть записаться!
— Василий, давай ещё раз поговорим…
— ГОВОРИТЬ НЕ О ЧЕМ! — он сдёрнул с неё одеяло. — Либо ты идёшь со мной к нотариусу, либо я собираю вещи!
Алина села на кровати.
— Хорошо. Я пойду.
Василий просиял.
— Вот и умница! Знал, что ты поймёшь! Мы же семья, должны всем владеть вместе!
Он поцеловал её в лоб и убежал на кухню готовить праздничный завтрак.
Алина медленно встала, прошла в ванную. В зеркале отражалось осунувшееся лицо с тёмными кругами под глазами.
За завтраком Василий был необычайно оживлён. Строил планы ремонта, обсуждал, какую мебель они купят.
— В спальне поставим ту кровать, которую я присмотрел. Помнишь, с кожаным изголовьем? И комод под телевизор в гостиной. И обязательно домашний кинотеатр!
— Угу, — механически кивала Алина.
— И твоей матери скажем, что теперь она в ГОСТИ приходит. К НАМ, а не только к тебе! Пусть знает своё место!
— Вася, не надо так о маме…
— А что? Она унижала меня три года, теперь МОЯ очередь!
Алина подняла на него глаза.
— Ты хочешь мстить моей семье?
— Не мстить. Просто поставить на место. Они должны понять, что я — не мальчик для битья, а хозяин в доме!
— ХОЗЯИН…
— Ну, один из хозяев, — поправился он, но в глазах плясали злые огоньки.
После завтрака они оделись и вышли из дома. Василий взял её под руку, что-то весело рассказывал, но Алина не слушала. Она смотрела на прохожих и думала — а счастливы ли они? Или тоже играют роли, скрывая за улыбками боль и разочарование?
Нотариальная контора находилась в старинном особняке в центре. Василий первым вбежал по ступенькам, придержал дверь.
— После вас, будущая совладелица! — подмигнул он.
В приёмной сидела пожилая секретарша.
— Мы хотели бы оформить дарственную, — начал Василий.
— Присядьте, — кивнула секретарша. — Нотариус освободится через десять минут.
Они сели на кожаный диван. Василий нервно барабанил пальцами по колену, поглядывал на часы. Алина листала какой-то журнал, не видя страниц.
— Проходите, — наконец позвала секретарша.
Нотариус — дородный мужчина с седыми усами — внимательно выслушал их.
— Значит, дарственная на половину квартиры?
— Да! — воскликнул Василий.
— Это ваше решение? — нотариус посмотрел на Алину.
Она помедлила. Василий больно сжал её руку.
— Да. Моё решение.
— Хорошо. Мне понадобятся документы…
Следующий час прошёл в оформлении бумаг. Василий суетился, бегал к копировальному аппарату, что-то подписывал. Алина сидела неподвижно, механически ставя подпись там, где указывал нотариус.
— Всё! — наконец объявил нотариус. — Дарственная оформлена. Поздравляю вас, молодой человек, теперь вы — совладелец.
Василий расплылся в улыбке.
— Спасибо! Спасибо огромное!
Выйдя на улицу, он подхватил Алину на руки, закружил.
— Ты самая лучшая жена на свете! Я так тебя люблю!
— Отпусти, — попросила Алина. — Люди смотрят.
— Пусть смотрят! Пусть все знают, что я тебя люблю!
Он поставил её на землю, поцеловал.
— Теперь всё будет по-другому! Увидишь! Я докажу твоей семье, что достоин тебя!
Дома Василий открыл шампанское — «за новую жизнь». Алина выпила бокал и почувствовала дурноту.
— Я прилягу, — сказала она.
— Конечно, отдохни! Ты сегодня совершила подвиг!
В спальне Алина включила телефон. Двадцать пропущенных от матери, десять от Святослава, пять от тёти Изольды.
Она никому не стала перезванивать. Просто написала в семейный чат: «Я оформила дарственную на Василия. Прошу больше не обсуждать эту тему».
Ответы посыпались мгновенно.
Элеонора: «Алина, ты с ума сошла?!»
Святослав: «Сестрёнка, это же катастрофа!»
Изольда: «Немедленно к адвокату! Оспаривать!»
Алина выключила телефон и закрыла глаза. Дело сделано. Теперь Василий успокоится, и они заживут нормальной жизнью. Может быть.
Следующие дни прошли в странной эйфории. Василий был необычайно ласков и внимателен. Приносил цветы, готовил ужины, массировал ей плечи по вечерам.
— Видишь, как хорошо, когда мы — настоящая семья? — говорил он. — Равноправные партнёры!
На выходных приехала Элеонора. Василий встретил её у двери с сияющей улыбкой.
— Здравствуйте, Элеонора Аркадьевна! Добро пожаловать в НАШ дом!
Элеонора окинула его холодным взглядом.
— Здравствуйте, Василий.
— Проходите, проходите! Будете чай? Кофе? Я купил чудесные пирожные!
— Спасибо, я не голодна. Мне нужно поговорить с дочерью. НАЕДИНЕ.
— О, никаких секретов! — Василий расхохотался. — Мы с Алиной теперь — одно целое! Я — полноправный хозяин этой квартиры!
— Я в курсе, — ледяным тоном произнесла Элеонора.
Она прошла в гостиную, села в кресло. Алина устроилась напротив. Василий демонстративно плюхнулся рядом с женой, обнял её за плечи.
— Алина, — начала Элеонора. — Я понимаю, что ты взрослый человек и вправе принимать собственные решения. Но то, что ты сделала…
— Что она сделала? — перебил Василий. — Проявила доверие к мужу? Поступила справедливо?
— Я не с вами разговариваю, — отрезала Элеонора.
— А придётся! Потому, что теперь вам придётся говорить со мной как с равным!
Элеонора поднялась.
— Теперь ВЫ будете со мной считаться! — заорал Василий, вскакивая с дивана. — Половина этой квартиры МОЯ! И если вам что-то не нравится — можете не приходить! А то все годы указывали мне, что и как делать, смотрели как на отходы! Теперь заткнитесь и уважайте!
Элеонора побледнела от такой наглости, но Алина вдруг спокойно улыбнулась:
— Вася, успокойся. Тот «нотариус» был актёром, которого я наняла через агентство. Все документы — фикция. А твоё истинное лицо я наконец увидела.
Василий осел на диван, его лицо перекосилось от ужаса и ярости, но было поздно — он показал себя настоящего.
Через месяц развод был оформлен, Василий съехал, спился и сидел на антидепрессантах, не веря, что его так провели. Алина же, к удивлению матери, запретила и ей приходить:
— Мама, ты своими унижениями и намёками превратила нормального человека в монстра. Не хочу повторения этого кошмара с кем-то ещё.
Оставшись совершенно одна в бабушкиной квартире, Алина впервые за годы почувствовала покой и начала медленно восстанавливаться, веря, что настоящая любовь — это когда не нужно требовать документальных подтверждений и устраивать истерики для доказательства чувств.
