Василий открыл глаза. Первое, что он увидел, была трещина на потолке, похожая на извилистую реку. Он знал ее с детства. Этот дом, пахнущий сухим деревом, пылью и застарелой тоской, был последним прибежищем, последним якорем в бушующем океане его рухнувшей жизни.
Всего год назад он был другим человеком. Успешный бизнесмен, владелец процветающей IT-компании, человек, чье имя было синонимом успеха. Он жил в огромном загородном доме со стеклянными стенами, ездил на дорогой машине и планировал будущее на десятилетия вперед. Теперь у него не было ни будущего, ни настоящего. Только прошлое, которое черной дырой втянуло в себя все краски мира.
Он встал с продавленной кровати, и старые половицы привычно заскрипели под его весом. Он не зажигал свет, предпочитая сумрак. Тишина в доме была почти осязаемой, густой и тяжелой. Она давила на уши, заставляя слышать стук собственного сердца.
Он бросил все. Бизнес, который строил по кирпичику, дом, который был его гордостью, друзей, которые пытались его поддержать. Он не мог находиться там, где каждый угол, каждый предмет кричал о счастье, которого больше нет. Он приехал сюда, в забытую богом деревню, в дом своего детства, чтобы спрятаться. От мира, от людей, от самого себя.
Он почти не ел, мало спал, и большую часть дня просто сидел у окна, глядя на заросший бурьяном сад. Был подавлен, раздавлен и абсолютно одинок, неся в себе груз страшной трагедии, о которой не мог и не хотел говорить.
Утро было холодным и сырым. Василий, накинув старую отцовскую фуфайку, вышел на крыльцо. Воздух был чист и прозрачен, но он не чувствовал ни его свежести, ни красоты рассвета. Его взгляд механически скользнул по двору.
И тут он услышал это. Тонкий, жалобный писк. Звук доносился со стороны старой, покосившейся собачьей будки, в которой когда-то жил его верный пес Рекс. Будка давно опустела, доски прогнили, а вход зарос паутиной.
Писк повторился, настойчивее, отчаяннее. Это не был лай щенка или мяуканье котенка. Звук был странным, почти человеческим, но слишком слабым. С непонятной тревогой в сердце Василий медленно подошел к будке. Он присел на корточки, отодвинул густую паутину и осторожно заглянул внутрь, в полумрак.
На старой, истлевшей соломе лежал маленький, грязный комочек в розовой курточке. Комочек пошевелился, и из-под спутанных светлых волос на него взглянули два огромных, испуганных глаза.
Глаза… его дочери?
Увидев то, что он считал навсегда потерянным, Василий не закричал. Из его груди вырвался лишь сдавленный стон, а по небритым щекам хлынули горячие, обжигающие слезы шока и неверия.
Мир для Василия перестал существовать в тот момент, когда он заглянул в будку. Сознание, спасаясь от чудовищной реальности, бросило его назад, в то время, когда все было правильно. Когда жизнь была похожа на идеальную картину, написанную яркими, солнечными красками.
***
Вот он, молодой, амбициозный, закрывает первую крупную сделку. Вот он встречает Катю. Ее смех — как звон колокольчиков, ее улыбка способна растопить любой лед. Она — учительница начальных классов, добрая, светлая, видящая в каждом ребенке чудо.
Их роман был стремительным, их свадьба — шумной и веселой. Они построили дом мечты, тот самый, со стеклянными стенами, чтобы впускать как можно больше света.
А потом родилась Анечка. Маленькая копия Кати, с его упрямым подбородком. Василий обожал своих девочек. Он был готов бросить к их ногам весь мир. Его бизнес рос, он обеспечил им безбедное будущее. Вечерами они все вместе ужинали, делились новостями, смеялись. Он думал, что так будет всегда. Он был абсолютно, безоговорочно счастлив.
***
Василий мало что знал о прошлом Кати до него. Знал, что она выросла в строгой семье, где чувства было не принято выставлять напоказ. Знал, что в юности у нее была первая любовь, которая закончилась предательством и болью. Она никогда не вдавалась в подробности, а он и не настаивал, не желая бередить старые раны.
Этого парня звали Алексей. Он был ярким, харизматичным, центром любой компании. Катя, тогда еще совсем юная и неопытная, влюбилась без памяти. Она доверяла ему во всем, строила планы, мечтала о семье. А он просто играл с ней. В один из вечеров, на дне рождения общего друга, он, изрядно выпив, на ее глазах уединился с другой девушкой, а потом, смеясь, заявил на всю компанию, что их «роман» был всего лишь спором.
Для Кати это стало страшным ударом. Она замкнулась в себе, долго не могла доверять мужчинам, и лишь встреча с Василием смогла залечить эту глубокую рану. Она похоронила это воспоминание так глубоко, как только могла.
Когда Анечка немного подросла и пошла в детский сад, Катя заскучала по работе. Василий отговаривал ее, уверяя, что им не нужны деньги, что она может заниматься чем угодно. Но Кате не хватало детей, школы, ощущения собственной нужности. Она устроилась в ближайшую к их дому частную гимназию.
И через несколько месяцев кошмар из ее прошлого вернулся. В школу пришел новый директор. Это был он. Алексей. Он изменился, стал более солидным, лощеным, но в его глазах была все та же хищная самоуверенность. Узнав Катю, он сначала изобразил радостное удивление. А потом начал действовать.
Сначала это были знаки внимания: цветы на столе, комплименты, предложения подвезти. Катя вежливо, но твердо все отклоняла, давая понять, что она замужем и счастлива. Но Алексей не унимался. Его внимание становилось все более навязчивым. Он начал звонить ей по вечерам под предлогом рабочих вопросов, поджидать у школы, оставлять дорогие подарки, от которых она отказывалась.
В его глазах появилась одержимость. Он не мог смириться с тем, что женщина, которую он когда-то так легко бросил, теперь недосягаема и счастлива с другим. Его самолюбие было уязвлено.
Катя ничего не рассказывала Василию. Почему? Она боялась. Боялась разрушить их идеальный мир, впустить в него эту грязь из прошлого. Она стыдилась этой старой истории, винила себя за то, что когда-то была так слепа.
Ей казалось, что если она расскажет мужу, он увидит ее другой, не такой чистой и светлой. К тому же, Василий был человеком вспыльчивым и решительным. Она боялась, что он немедленно поедет разбираться с Алексеем, и это выльется в скандал, а то и в драку, что повредит его репутации. Она думала, что справится сама. Что сможет игнорировать Алексея, и он, в конце концов, отступит. Это было ее роковой ошибкой.
Не добившись своего, Алексей перешел черту. В тот день Катя задержалась в школе, чтобы закончить отчет. Когда она вышла на парковку, держа за руку сонную Анечку, его машина перегородила ей выезд. Он вышел, его лицо было искажено злобой. Он схватил ее за руку, начал что-то кричать про то, что она должна быть его.
Катя пыталась вырваться, Анечка заплакала. В следующее мгновение он силой затолкал их обеих в свою машину и рванул с места. Он привез их на свою старую, заброшенную дачу в нескольких десятках километров от города. Это было глухое место, окруженное лесом. Он запер их в сыром, холодном подвале. Там было одно крошечное окошко под самым потолком, забранное проржавевшей решеткой.
Дни превратились в ад. Алексей приносил им еду и воду, каждый раз пытаясь уговорить Катю бросить Василия и остаться с ним. Получая отказ, он приходил в ярость, кричал, угрожал.
Катя поняла, что живыми он их не отпустит. Он был безумен. Она смотрела на испуганную, плачущую дочь и понимала, что должна действовать. В углу подвала она нашла кусок старой арматуры. Ночами, когда Алексей уезжал, она, стирая руки в кровь, расшатывала ржавые прутья решетки. Это заняло несколько дней.
Наконец, один прут поддался. Отверстие было слишком маленьким для нее, но достаточным для худенькой Анечки. Дрожащим голосом, стараясь не плакать, Катя объясняла дочери план. Она дала ей последние, самые важные инструкции в ее маленькой жизни.
— Анечка, солнышко, слушай меня внимательно. Ты должна вылезти и бежать. Беги через лес, все время прямо. Ты выйдешь к дороге. А потом… Помнишь, я показывала тебе фотографии дома, где папа вырос? Старый, деревянный дом в деревне. Ты должна найти его. Просто иди и ищи. Скажи любому, что ищешь папу. Папу Васю. Он тебя спасет. Он нас обеих спасет.
***
И вот Василий стоял на коленях перед будкой, а перед ним — его дочь. Грязная, исхудавшая, в рваной курточке, но живая.
Анечка, ведомая детским инстинктом и последним материнским наказом, несколько дней плутала по лесам и полям, пока чудом не вышла к деревне своего отца, которую видела только на фотографиях. Увидев знакомое по рассказам крыльцо, она забралась в старую будку — единственное место, где ей показалось безопасно, и уснула от усталости.
В одну секунду в голове Василия все сложилось. Пропажа жены и дочери, ее странное поведение в последние недели, ее работа. Он понял все. Ненависть, холодная и яростная, вытеснила шок и боль. Он подхватил дочь на руки, занес в дом, закутал в одеяло, а сам выбежал в сарай. Схватив старый отцовский топор, он бросился к машине.
Он знал, куда ехать. Катя как-то упоминала дачу нового директора. Он мчался, не разбирая дороги, и в голове стучала одна мысль: «Только бы успеть». Он вышиб хлипкую дверь дачи ногой, ворвался внутрь и услышал глухие стоны из подвала. Разломав замок топором, он увидел ее. Катя лежала на полу, избитая, но живая. Алексей, увидев его, замер от ужаса. Василий скрутил негодяя. Алексей даже не оказал сопротивления.
***
Суд был быстрым. Доказательств было более чем достаточно. Алексей получил десять лет колонии строгого режима. Для семьи Василия начался долгий путь к исцелению. Они продали тот дом со стеклянными стенами, который теперь ассоциировался с ужасом ожидания, и переехали в новый.
Они много говорили. Катя, плача, рассказала все — и про свою юношескую травму, и про то, почему молчала сейчас, виня себя в произошедшем. Василий обнимал ее и говорил, что ее единственная вина — в том, что она не доверилась ему. Они оба поняли страшную цену недомолвок и секретов.
Их трагедия, как это ни парадоксально, не разрушила их, а сделала сильнее. Их любовь, пройдя через ад, очистилась от всего наносного, став еще глубже и крепче. Однажды вечером, когда Анечка уже спала, Василий обнял Катю и тихо сказал:
— А знаешь, я хочу, чтобы у Анечки был братик.
Катя посмотрела на него, и в ее глазах, впервые за долгое время, зажегся огонек не просто жизни, а надежды и счастливого будущего. Они сидели в обнимку, глядя на звезды, и знали, что теперь они справятся с чем угодно. Вместе.
