— Смотри, какая прелесть! И лоджия огромная, можно будет кабинет сделать. Или зимний сад. Представляешь, сидишь утром с кофе, а вокруг зелень.
Катя ткнула пальцем в экран ноутбука, на котором была открыта планировка двухкомнатной квартиры в новом жилом комплексе. Её глаза горели тем особенным, лихорадочным блеском, который появляется, когда многолетняя мечта вот-вот обретёт стены и крышу. Стас, сидевший рядом на диване, обнял её за плечи и заглянул в монитор, вдыхая знакомый запах её волос. Вечер был тихим, уютным, наполненным их общим будущим.
— А мне нравится, что кухня с гостиной совмещена. Поставим большой стол, будем друзей звать. Наконец-то места всем хватит, а то в нашей конуре и вдвоём тесно.
Они говорили так, будто ключи уже лежали у них в кармане. И в каком-то смысле так оно и было. Три года. Три года они жили, как аскеты, откладывая каждую свободную копейку на этот первоначальный взнос. Никаких отпусков на море — только пыльная дача у её родителей с комарами и прополкой грядок. Никаких ресторанов по пятницам — только домашняя еда и фильмы, скачанные из интернета. Старый, треснувший телефон Кати, который она заклеила скотчем, и вечно штопаные джинсы Стаса стали молчаливыми символами их общей цели. Они были командой, единым механизмом, работающим на одну большую мечту. И вот она, эта мечта, была уже совсем рядом — осязаемая, пахнущая свежей краской и бетоном. На их общем счёте лежала сумма, которой с лихвой хватало на взнос. Оставалось только выбрать тот самый, их вариант.
В этот момент на журнальном столике завибрировал телефон Стаса. На экране высветилось «Вероника».
— О, сестрёнка звонит, — улыбнулся он и ответил, включив громкую связь. — Привет, Ника! Что нового?
— Ста-а-асик! Привет! Катюша рядом? — раздался из динамика восторженный визг Вероники, от которого задребезжала даже ложка в кружке.
— Рядом, слушаем тебя, — ответила Катя, улыбаясь. Она всегда хорошо относилась к сестре мужа — шумной, немного взбалмошной, но в целом безобидной.
— Ребята, вы не представляете! Свадьбе быть! Всё состоится! Мы нашли деньги! Представляете? Всё будет, как я мечтала — и ресторан, и платье шикарное, и фотограф лучший в городе! Я так счастлива!
Катя искренне порадовалась за неё. Ещё неделю назад Вероника звонила вся в слезах, говорила, что свадьба отменяется, потому что они с женихом не рассчитали бюджет и влезли в долги, а родители помочь не могут.
— Ника, это же чудесная новость! Я так за вас рада! А как… как вам удалось так быстро решить проблему?
— Ой, Катюш, да там… Мир не без добрых людей! Правда Стас? — туманно ответила Вероника, и её голос на секунду потерял восторженные нотки. — Ладно, я побежала, нужно ещё тысячу дел переделать! Жду вас на свадьбе, я вам приглашения на днях завезу! Целую!
Звонок оборвался. Стас положил телефон на стол и как-то странно посмотрел в сторону. Его улыбка выглядела натянутой, будто её приклеили к лицу.
— Вот видишь, как здорово у них всё сложилось, — сказала Катя, возвращаясь к ноутбуку. — А я за них переживала.
— Да, здорово, — тихо ответил Стас, не глядя ни на неё, ни на экран. Он резко встал и пошёл на кухню. — Чай будешь?
Катя кивнула, но её взгляд задержался на его спине. Что-то было не так. Какая-то мелкая, почти незаметная деталь в его голосе, в его позе. И эта фраза Вероники… «Мир не без добрых людей». Катя нахмурилась. Она знала финансовое положение их семьи. У родителей Стаса и Вероники денег отродясь не было. Друзья у них были такие же молодые и небогатые. Кто мог дать им в долг такую крупную сумму? Внутри Кати шевельнулось холодное, липкое подозрение. Оно было абсурдным, диким, невозможным. Но оно было. И чтобы убить этого червяка сомнения, она потянулась к своему смартфону, лежавшему рядом с ноутбуком. Просто чтобы убедиться, что она всё придумала. Просто чтобы посмотреть на заветные цифры и успокоиться. Она открыла банковское приложение, прошла авторизацию по отпечатку пальца и открыла их общий накопительный счёт. На экране светилась цифра, больше похожая на насмешку. Семнадцать тысяч триста рублей.
Семнадцать тысяч триста рублей.
Катя смотрела на экран телефона, но цифры не складывались в осмысленное число. Это была просто какая-то ошибка, сбой в приложении, абсурдная шутка банковской системы. Она несколько раз смахнула страницу вниз, чтобы обновить баланс, но сумма не менялась. Она вышла из приложения и зашла снова. Семнадцать тысяч триста. Воздух в лёгких внезапно закончился, словно его выкачали из комнаты невидимым насосом. Звук льющейся из крана воды на кухне, где Стас возился с чайником, стал далёким и чужим, будто доносился из другой жизни. Из той, что была у неё всего минуту назад.
Она медленно, как во сне, поднялась с дивана. Ноги были ватными, но несли её вперёд с неотвратимостью часового механизма. Она не чувствовала ни злости, ни обиды. Только оглушающую, ледяную пустоту внутри. Она вошла на кухню. Стас стоял спиной к ней, наливая кипяток в две кружки. — Вот, сейчас чайку попьём, с лимоном, и дальше будем нашу крепость выбирать, — бодро сказал он, не оборачиваясь.
Его бодрость была настолько фальшивой, что от неё сводило зубы. Катя молча подошла и встала рядом с ним. Она ничего не сказала. Она просто протянула руку с телефоном и повернула экран к его лицу.
Он бросил короткий взгляд на дисплей, и его лицо мгновенно изменилось. Бодрость стекла с него, как дешёвая краска под дождём. Плечи опустились, он поставил чайник на стол с глухим стуком и отвернулся, делая вид, что ищет сахар.
— Это… наверное, сбой какой-то. Технические работы в банке, — пробормотал он, не глядя на неё.
— Не ври мне, Стас, — голос Кати прозвучал ровно и тихо, но в этой тишине было больше угрозы, чем в любом крике. — Просто не смей мне врать.
Он тяжело вздохнул и облокотился на столешницу. Он всё ещё не смотрел на неё, его взгляд был устремлён на узор кухонного фартука.
— Ника позвонила в понедельник. Плакала. Говорила, что всё отменяется, что Андрей, её жених, влез в какие-то быстрые займы, и теперь им коллекторы угрожают. Что это позор на всю семью. Что она о таком дне всю жизнь мечтала, а теперь всё рухнуло.
Он говорил быстро, сбивчиво, словно пытался вывалить из себя эту историю, пока она его не задушила.
— Она просила помочь. Умоляла. Говорила, что отдадут, как только смогут. С первой же зарплаты начнут. Я… я не мог отказать. Она же моя сестра, Кать. Единственная. Как я мог смотреть, как она убивается?
Катя слушала его, и ледяная пустота внутри неё начинала нагреваться, превращаясь в раскалённый металл.
— Она твоя сестра. А я кто? — спросила она так же тихо. — Я кто, Стас? Человек, который три года не покупал себе новую куртку, чтобы ты мог оплатить свадьбу своей сестры?
— Ну не начинай, Кать! Это же не просто так, это на благое дело! На создание новой семьи! Мы же с тобой всё равно накопим ещё! Ну, потратим ещё годик, что такого? Зато я сестре помог, понимаешь? Родному человеку!
«Накопим ещё». Эта фраза ударила её, как пощёчина. Он не понимал. Он действительно не понимал, что он сделал. Он не просто взял деньги. Он взял её три года жизни, её отказы, её мечты, её веру в их общее будущее — и отдал всё это своей сестре на платье и банкет. Он обесценил всё, чем они жили.
— Ты не помог ей, Стас. Ты украл у нас. У меня. Ты залез в наш общий карман и выгреб оттуда всё до копейки, даже не спросив меня.
— Да что ты заладила: «украл», «украл»! Я не украл! Я взял наше, чтобы помочь своим! — он наконец повернулся к ней, и в его глазах была обида. Он считал себя правым. — Семья должна помогать друг другу!
— Так вот в чём дело, — медленно произнесла Катя, и в её голосе зазвенела сталь. — Оказывается, это они твоя семья. А я… я так, временное приложение. Удобный кошелёк, который можно в любой момент опустошить ради настоящей семьи. Всё понятно. Теперь мне всё абсолютно понятно.
Эта фраза повисла в кухонном воздухе, плотная и тяжёлая, как дым. Стас смотрел на неё, и на его лице растерянность смешалась с зарождающимся гневом. Он хотел что-то возразить, открыть рот, чтобы снова начать объяснять про родственные узы, про долг, про то, что она ничего не понимает. Но он не успел.
Катя развернулась и молча вышла из кухни. Её движения были лишены суеты. В них не было истерики или поспешности. Это была размеренная, механическая походка человека, который принял окончательное решение и теперь просто выполняет ряд необходимых процедур. Стас, сбитый с толку этой внезапной переменой, пошёл за ней. Он ожидал криков, упрёков, битья посуды — чего угодно, но не этого ледяного, демонстративного спокойствия.
Она прошла через коридор к встроенному шкафу, где они хранили всякий хозяйственный хлам. Открыв дверцу, она потянулась наверх и сняла с антресоли два огромных клетчатых баула — тех самых, с которыми челноки в девяностые возили товар. Пыльные, мятые, они громко зашуршали в её руках. Стас смотрел на эти баулы, и смутное, неприятное предчувствие начало сжимать ему желудок.
— Кать, ты что удумала? Это ещё что за маскарад?
Она не ответила. С двумя сумками в руках она прошла в спальню и бросила их на пол посреди комнаты. Они распластались на ламинате, как два уродливых пятна. А потом она подошла к их общему платяному шкафу и рывком распахнула его половину. Ту, где висели его вещи.
Первыми с вешалки полетели рубашки. Она не снимала их аккуратно. Она просто сгребала их по три-четыре штуки, срывая вместе с деревянными плечиками, и швыряла в раскрытый баул. Глухой стук вешалок, упавших на дно сумки, был единственным звуком в комнате. Затем пошли его свитера, аккуратно сложенные на полке. Она смахнула их одним движением руки, как крошки со стола. Джинсы, футболки, спортивный костюм — всё летело в разрастающуюся кучу внутри клетчатых стен.
— Прекрати! Ты что творишь?! — Стас бросился к ней, пытаясь перехватить её руку. — Катя, остановись, давай поговорим!
Она выдернула свою руку из его захвата с такой силой, что он отшатнулся. И посмотрела на него. В её глазах не было ничего — ни злости, ни боли, ни сожаления. Только холодная, выжженная пустота.
— Мы уже поговорили. Ты всё сказал на кухне. Это — твоя семья. Ты им помогаешь. А я — чужой человек, который мешает тебе это делать. Я просто убираю из квартиры вещи чужого человека.
Она отвернулась и продолжила своё дело. Она подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, где лежали его носки и бельё, и, не раздумывая, просто перевернула его содержимое в сумку. Потом второй ящик. Третий. Она действовала быстро, эффективно, без лишних эмоций, словно робот-упаковщик на складе.
— Ты с ума сошла! Это же мои вещи! Ты не имеешь права! — кричал он, ходя за ней по пятам. Его голос срывался.
— Мы три года копили! Я просто одолжил! Они всё отдадут!
— Конечно, отдадут, — ровным голосом произнесла она, не прекращая своего занятия. Она выгребла из тумбочки у кровати его зарядку для телефона, наушники и книгу, которую он читал. — Лет через десять. По тысяче в месяц. Как раз к тому времени, как эти квартиры подорожают вдвое.
Она заполнила первый баул доверху, застегнула молнию, которая натужно затрещала. Затем принялась за второй. В него полетели его ботинки из прихожей, куртка с вешалки, банный халат из ванной. Она ничего не забыла. Зубная щётка, бритва, его любимая кружка с дурацкой надписью — всё отправилось в сумку.
Когда второй баул был тоже забит под завязку, она, не обращая внимания на застывшего посреди комнаты Стаса, взялась за ручки обеих сумок. Они были тяжёлыми. Она с усилием, волоча их по полу, потащила их из спальни в коридор. Скрежет пластика по ламинату резал слух. Она дотащила их до входной двери и оставила стоять там, как двух уродливых стражей у порога. Затем выпрямилась, отряхнула руки и посмотрела на мужа.
Два клетчатых баула стояли у порога, как уродливые памятники их разрушенной жизни. Стас смотрел то на них, то на Катю, и в его глазах метался дикий ужас осознания. Это была не шутка. Не вспышка гнева. Это был исполненный приговор. Он видел, как она методично, без единой лишней эмоции, упаковала всю его физическую сущность из этой квартиры.
— И что это значит? — его голос был хриплым. — Ты думаешь, я сейчас возьму эти сумки и уйду? Ты серьёзно?
Катя обвела его холодным, оценивающим взглядом, будто он был чужим человеком, случайно зашедшим в её квартиру.
— Я думаю, тебе будет неудобно ехать в такси с вещами в мусорных пакетах. Я о тебе позаботилась.
Эта фраза, сказанная ровным, почти безразличным тоном, ударила его сильнее, чем любой крик. «Позаботилась». В этом слове было столько яда и презрения, что он физически поёжился.
— Катя, опомнись! Это наш дом! Мы вместе всё это строили! Ты не можешь вот так просто меня выгнать из-за какой-то глупой ссоры!
Он шагнул к ней, протягивая руки, надеясь на прикосновение, на старую привычку, которая могла бы всё исправить. Но она отступила на шаг, сохраняя дистанцию.
— Это не ссора, Стас. Ссора — это когда спорят, кто моет посуду. А это — констатация факта. Ты свой выбор сделал не сейчас, а в тот момент, когда нажал кнопку «перевести» в банковском приложении. Ты просто забыл мне об этом сообщить.
— Да я люблю тебя! Неужели ты не понимаешь, что я сделал это не со зла? Я хотел как лучше! Помочь родным!
Её губы тронула слабая, кривая усмешка, в которой не было и тени веселья.
— Любовь? Ты говоришь о любви? Любовь — это когда не воруют у любимого человека его будущее. Любовь — это когда смотрят в одну сторону, а не оглядываются постоянно на свою родню, готовые отдать им последнее, что принадлежит вам двоим. Ты не понимаешь разницы между «помочь» и «предать». Помочь — это отдать своё. А ты отдал наше. Мою половину. Мои три года жизни. Мои мечты.
Он смотрел на неё, и до него наконец-то начало доходить. Она не простит. Не сегодня. Не завтра. Никогда. Это была точка невозврата. В отчаянии он сделал последнюю попытку, ухватившись за единственный аргумент, который, как ему казалось, должен был всё оправдать.
— Она моя сестра! Единственная! Я не мог поступить иначе!
И тут она посмотрела ему прямо в глаза. Взглядом, который пронзил его насквозь и заморозил всё внутри. Она говорила медленно, чётко, отчеканивая каждое слово, как будто вбивала гвозди в крышку гроба.
— Ты втайне от меня отдал наши сбережения сестре на свадьбу? Значит, жить теперь будешь у неё, раз она тебе дороже семьи!
Всё. Это была та самая фраза. Финальная черта. Он стоял, раздавленный её железной логикой. Он сам дал ей в руки оружие, и она нанесла точный, смертельный удар. Возразить было нечего.
— Ключи, — сказала она так же спокойно, кивнув на маленькую тумбочку у входа. — Положи на тумбочку в прихожей.
Он медленно, как в замедленной съёмке, полез в карман джинсов. Его пальцы нащупали знакомую связку. Он отцепил от кольца ключ от их квартиры. Один-единственный. Металл звякнул о металл — короткий, прощальный звук. Он положил ключ на лакированную поверхность тумбочки. Он блестел под светом лампы, как слеза.
Стас поднял на неё глаза в последний раз, ища хоть что-то — сомнение, боль, сожаление. Но её лицо было непроницаемой маской. Она просто ждала. Ждала, когда он уйдёт.
Он повернулся, нагнулся, с усилием подхватил тяжёлые баулы. Открыл дверь. Шагнул за порог их бывшей общей квартиры. Дверь за его спиной не хлопнула. Она закрылась с тихим, мягким щелчком замка.
Катя осталась стоять в коридоре. Она не смотрела на дверь. Она развернулась и пошла обратно в гостиную. На экране ноутбука всё ещё светилась планировка квартиры. Её квартиры. Она села на диван и долго смотрела на чертёж. На огромную лоджию, где она когда-нибудь сделает свой зимний сад. Одна…
