— Валера, это Даша… Маме плохо, срочно приезжай! У неё сердце… — голос сестры в телефонной трубке срывался на всхлип. — Она тебя зовёт, говорит, что умирает!
Звонок раздался посреди ночи, вырвав Валеру и Машу из глубокого сна. Время на часах показывало половину третьего. После того памятного дня рождения прошло почти два месяца. Два месяца оглушительной, звенящей тишины. Тамара Ивановна не звонила, не появлялась, словно испарилась. Валера сам несколько раз пытался набрать её номер, но натыкался на сброшенные вызовы. Он переживал, мучился чувством вины, хоть и понимал умом, что поступил правильно. Маша поддерживала его, но в глубине души тоже испытывала тревогу. Такая тишина была не в характере свекрови. Это было затишье перед бурей.
И вот, буря грянула.
— Едем, — коротко бросил Валера, натягивая джинсы. Его лицо в полумраке спальни казалось высеченным из камня.
— Я с тобой, — Маша уже одевалась. Мысль о том, чтобы оставить его одного в такой момент, была невыносимой.
Они молча ехали по пустынным ночным улицам. Город спал, и только их машина нарушала покой редкими всполохами фар. Каждый думал о своём. Валера — о матери. Какой бы она ни была, она была матерью. Он вспоминал её руки, в детстве мазавшие зелёнкой его сбитые коленки, её усталый голос, читавший ему сказки на ночь. Эти воспоминания острыми иглами кололи сердце, смешиваясь с горечью и гневом от её последнего поступка.
Маша думала о Валере. Она видела, как он страдает от этого разрыва, как разрывается между любовью к ней и сыновним долгом. И она боялась. Боялась, что манипуляции свекрови окажутся сильнее их любви, что капля камень точит, и однажды эта ядовитая капля разрушит их семью.
Дверь в квартиру Тамары Ивановны была не заперта. Даша встретила их в коридоре, её лицо было опухшим от слёз.
— Она в комнате… Скорую вызывать не даёт, говорит, только сына хочет видеть…
Они вошли в гостиную. Тамара Ивановна полулежала на диване, картинно прижав руку к сердцу. Рядом на столике стоял стакан с водой и валялись упаковки от корвалола. Но вид у неё был не умирающий, а скорее… театрально-трагический. При виде сына её губы задрожали.
— Валерочка… сынок… пришёл… — прошептала она слабым голосом. — Я уж думала, не увижу тебя… Прости меня, сынок… за всё… Старая я стала, глупая…
Валера подошёл и опустился на колени у дивана.
— Мам, что случилось? Где болит? Давай я скорую вызову.
— Не надо скорой… — она покачала головой, и по щеке скатилась слеза. — Поздно уже… Врачи не помогут… У меня горе, сынок… такое горе…
Она замолчала, переводя тяжёлый взгляд с сына на Машу, застывшую у порога. Во взгляде этом плескалась такая смесь отчаяния и неприкрытой ненависти, что Маше стало не по себе. Она поняла — это новый акт спектакля. И, похоже, гораздо более опасный, чем история с париком.
— Мама, что за горе? Говори! — Валера начал терять терпение.
И тогда Тамара Ивановна, рыдая, протянула ему пачку каких-то бумаг, лежавших на диване. Договоры, графики платежей, уведомления о просрочке. Валера взял их в руки, начал бегло просматривать, и его лицо стало меняться. Недоумение, удивление, а затем — неверие и ужас.
— Что это?.. Мама, что это такое?! — он вскочил на ноги, потрясая бумагами. — «Быстроденьги», «Займ-Экспресс»… Микрокредиты? У тебя кредиты?!
— Я не хотела, сынок… — завыла Тамара Ивановна. — Меня обманули! Подруга посоветовала… говорила, вложим деньги в одно дело, выгодное, за месяц всё отобьём и в плюсе останемся… А оно прогорело! И теперь… теперь на мне долг… огромный! С процентами! Они мне звонят, угрожают… Говорят, квартиру отберут! Всё отберут!
Даша тоже подливала масла в огонь, всхлипывая в углу:
— Они и мне звонили, Валера! Говорили, что если мама не заплатит, то к нам придут! К её родственникам!
Валера стоял посреди комнаты, бледный, растерянный. Он смотрел на мать, на сестру, на эти проклятые бумажки в своих руках. Мир вокруг него сузился до одной точки — суммы долга. Суммы с пятью нулями. Суммы, сопоставимой с половиной их ипотеки.
— Сколько? — глухо спросил он. — Сколько всего?
Тамара Ивановна назвала цифру. И в наступившей тишине Маша услышала, как гулко бьётся её собственное сердце. Она сделала шаг вперёд.
— Тамара Ивановна, — её голос прозвучал на удивление спокойно и твёрдо. — А зачем вы их брали? На самом деле?
Свекровь вздрогнула и уставилась на неё.
— Я же сказала… в дело вложить…
— В какое дело? — не отступала Маша. — Что за дело, которое требует таких срочных вложений через микрофинансовые организации под тысячу процентов годовых? Любой человек, хоть немного разбирающийся в финансах, знает, что это — прямая дорога в долговую яму. Это не инвестиции, это финансовое самоубийство.
— Ты что, меня допрашиваешь?! — взвилась Тамара Ивановна, мгновенно забыв о сердечном приступе. — Ты кто такая, чтобы мне вопросы задавать?! Мой сын здесь! Он мне поможет!
Она повернулась к Валере, её глаза умоляюще блестели.
— Валерочка, сынок, не слушай её! Она чужая, она ничего не понимает! А я твоя мать! Ты же не бросишь меня на улице, с нищими суму делить? Ты же мой единственный защитник! Продай машину… возьми кредит… мы всё отдадим! Я с пенсии буду по копеечке…
Она говорила быстро, сбивчиво, хватая его за руки, заглядывая в глаза. Это была виртуозная игра, отточенная годами манипуляций. И Валера поплыл. Маша видела это по его растерянному взгляду, по тому, как дёрнулся его кадык. Он был загнан в угол чувством долга, жалостью и страхом.
— Мам, успокойся… Мы что-нибудь придумаем… — пробормотал он.
В этот момент Маша поняла, что если она сейчас промолчит, если позволит жалости победить здравый смысл, их семье конец. Они утонут в этих долгах, в этой лжи, в этих вечных манипуляциях.
— Нет, — сказала она громко и отчётливо.
Все трое уставились на неё.
— Что «нет»? — прошипела Тамара Ивановна.
— Мы не будем продавать машину. И не будем брать новый кредит, чтобы покрыть старые. Мы не будем платить за ваши ошибки, Тамара Ивановна.
Валера посмотрел на неё так, словно она его ударила.
— Маша…
— Помолчи, Валера! — она остановила его властным жестом. — Просто послушай. — Она снова повернулась к свекрови. — Давайте по-честному. Никакого «дела», конечно, не было. Куда вы потратили деньги? На новую шубу? На поездку в Турцию, о которой вы всем уши прожужжали? На ремонт, который вам делали «знакомые» мастера за тройную цену?
Лицо Тамары Ивановны побагровело. Маша попала в точку. Она знала от Даши, что свекровь недавно хвасталась и новым ремонтом, и планами на отпуск.
— Это не твоё дело! — выкрикнула она.
— Теперь уже наше! Раз вы пришли к нам за деньгами! — парировала Маша. — Знаете, чем отличаются МФО от банков? Банк, прежде чем выдать кредит, проверяет вашу платёжеспособность. А этим всё равно, они наживаются на отчаявшихся и финансово безграмотных людях, закладывая в свои бешеные проценты все риски. И вы, педагог, заслуженный учитель, этого не понимали? Не верю! Вы просто понадеялись на авось. А когда «авось» не сработал, вы решили разыграть спектакль с сердечным приступом и переложить ответственность на сына!
Каждое слово било точно в цель. Тамара Ивановна задыхалась от ярости, не находя ответа. А Маша продолжала, чувствуя, как внутри неё растёт холодная, праведная злость.
— Вы не о сыне думали, когда брали эти деньги! Вы думали только о себе! О своих «хотелках»! А теперь вы хотите, чтобы мы, молодая семья, которая пашет с утра до ночи, чтобы выплатить свою ипотеку за эту вот квартирку, взвалили на себя ещё и ваши долги? Чтобы мы отказались от мечты о ребёнке, потому что будем вынуждены все деньги отдавать коллекторам? Чтобы Валера работал в двух клиниках без выходных, пока не свалится от усталости? Этого вы хотите для своего «любимого» сына?!
Она перевела дыхание и посмотрела на мужа. Он стоял, опустив голову, и молчал.
— Валера, посмотри на меня. Я люблю тебя. И я не позволю твоей матери разрушить нашу жизнь. Мы можем ей помочь. Но не так. Не слепо отдавая деньги.
Она снова повернулась к Тамаре Ивановне, голос её стал деловым и жёстким.
— Есть цивилизованный выход. В России с 2015 года действует закон о банкротстве физических лиц. Если сумма долга превышает 500 тысяч рублей и просрочка составляет более трёх месяцев, вы можете подать в арбитражный суд заявление о признании себя банкротом.
Тамара Ивановна и Даша смотрели на неё, как на инопланетянку.
— Банкротом? — переспросила Даша. — Это же позор!
— А влезать в долги, которые не можешь отдать, а потом пытаться повесить их на детей — это не позор? — жёстко ответила Маша. — Да, процедура неприятная. Будет назначен финансовый управляющий. Он проанализирует ваше имущество и доходы. Часть имущества, кроме единственного жилья и предметов первой необходимости, может быть продана в счёт погашения долга. Будут и другие последствия: пять лет вы не сможете снова объявить себя банкротом, три года — занимать руководящие должности, и при каждом обращении за новым кредитом будете обязаны сообщать о своём статусе. Но в итоге суд спишет все оставшиеся долги. И вы начнёте жизнь с чистого листа. Без звонков коллекторов, без страха. Это законный и честный путь.
Она говорила об этом так уверенно, потому что когда-то одна из её клиенток, загнанная в угол похожей ситуацией, проходила через эту процедуру. Маша тогда очень сочувствовала ей и много читала на эту тему, чтобы просто поддержать её разговором. Она и подумать не могла, что эти знания когда-нибудь пригодятся в её собственной семье.
— Я не буду позориться! — упёрлась Тамара Ивановна. — Валера, ты мужчина! Ты должен решить эту проблему!
И тогда Валера, молчавший всё это время, поднял голову. Глаза у него были красные, но взгляд — твёрдый. Он подошёл к Маше и взял её за руку. Этот простой жест сказал больше, чем любые слова. Он сделал свой выбор.
— Маша права, — сказал он тихо, но так, что его услышали все. — Я люблю тебя, мама. Но я не буду поощрять твою безответственность. Мы не будем платить твои долги.
Он посмотрел на мать долгим, тяжёлым взглядом. И в его глазах Маша увидела не только гнев, но и глубокую, застарелую боль.
— Знаешь, я сейчас вспомнил… Мне было лет десять, зима была лютая. А у меня куртка совсем износилась, я мёрз. И ты тогда… ты продала свои единственные золотые серёжки, подарок бабушки, чтобы купить мне новый пуховик. Я помню, как ты плакала вечером на кухне, думая, что я сплю. Ты тогда пожертвовала последним ради меня. И я был тебе так благодарен… Я всю жизнь помню эти серёжки. А знаешь, что я понял только сейчас?
Он сделал паузу, и в комнате повисла звенящая тишина.
— Ты сделала это не только для меня. Ты сделала это, чтобы выглядеть хорошей матерью в глазах соседей и учителей. Чтобы никто не сказал, что у завуча Тамары Ивановны сын ходит в обносках. Твоя жертва всегда была с привкусом тщеславия. И ты всю жизнь выставляла мне счёт за эту жертву. За каждую бессонную ночь, за каждую копейку.
Слёзы катились по его щекам, но он не вытирал их.
— Я устал, мама. Я устал быть должником. Я больше не хочу платить по твоим счетам — ни по финансовым, ни по моральным. Маша предложила тебе реальный выход. Если ты согласишься, мы поможем тебе найти юриста, поможем собрать документы, поддержим тебя на этом пути. Но если ты откажешься и будешь дальше требовать, чтобы я предал свою жену и разрушил свою семью… тогда у меня больше нет матери.
Это были страшные слова. Маша сжала его руку, чувствуя, как он дрожит. Тамара Ивановна смотрела на сына расширенными от ужаса глазами. Её маска спала. Перед ними сидела не несчастная жертва, а разгневанная, испуганная женщина, чья последняя и самая сильная манипуляция провалилась.
— Предатель… — прошипела она, и в этом слове было столько яда, что у Маши по спине пробежал холодок. — Вырастила на свою голову… Он променял родную мать на эту… парикмахершу! Вон! Вон из моего дома, оба!
— Хорошо, — спокойно сказал Валера. Он вытер слёзы тыльной стороной ладони. — Мы уходим. Даша, вот телефон хорошего юриста по банкротству. Если маме понадобится реальная помощь, а не деньги, — позвоните.
Он положил на стол визитку, которую Маша предусмотрительно захватила из дома, и, не оборачиваясь, повёл жену к выходу.
Когда за ними захлопнулась дверь, Маша и Валера ещё несколько минут молча стояли на лестничной клетке, прислонившись друг к другу. Это была победа. Тяжёлая, горькая, выстраданная. Они отстояли свою семью. Но какой ценой?
В машине Валера притянул Машу к себе и долго-долго держал в объятиях, уткнувшись лицом в её волосы.
— Спасибо, — прошептал он. — Если бы не ты, я бы сломался. Я бы всё отдал, а потом мы бы остались у разбитого корыта. Ты… ты моя сила, Маша.
— Нет, — ответила она, целуя его в мокрую от слёз щеку. — Мы — сила. Когда мы вместе. Бороться можно и нужно всегда. За свою любовь, за свою семью, за своё будущее. Главное — не опускать руки.
Она знала, что это ещё не конец. Тамара Ивановна так просто не сдастся. Впереди их ждали новые битвы. Но сейчас, в этой машине, посреди спящего города, они были вдвоём. И это было самое главное. Они были готовы ко всему. Вместе.
