— Ну что, Машенька, ты сегодня снова нас удивлять будешь своими кулинарными талантами? — голос Тамары Ивановны, свекрови, прозвучал нарочито громко, перекрывая гул голосов в небольшой, но уютной гостиной.
Мария, поправляя на столе вазу с астрами, лишь натянуто улыбнулась. Весь день она провела на ногах: сначала смена в парикмахерской, где каждая клиентка требовала внимания и мастерства, а потом — марафон на кухне. Сегодня её мужу, Валере, исполнялось тридцать пять, и хотелось устроить настоящий праздник.
— Стараюсь, Тамара Ивановна. Для Валеры же.
— Для Валеры, конечно, — свекровь обвела цепким взглядом стол. — Салаты покупные, вижу. Ну, правильно, откуда у тебя время на готовку? Всё стрижёшь да красишь, не работа, а одно развлечение.
Гости — близкие друзья семьи и сестра Валеры, Даша, с мужем — сделали вид, что не услышали колкости, но в воздухе повисло напряжение. Валера, только что вышедший из комнаты с гитарой, подошёл к Маше и обнял её за плечи.
— Мам, не начинай. Маша — лучшая хозяйка, и ты это знаешь. Всё, что на столе, она сделала сама, и это будет вкуснее любого ресторана.
Он говорил мягко, но в его голосе слышались стальные нотки. Валера, ветеринарный врач по призванию, был человеком спокойным и неконфликтным. Он обожал свою работу, где спасал жизни животных, и обожал жену, которая создавала уют в их мире. Но больше всего на свете он не любил эти вечные нападки матери на Машу. Он не понимал их природу, списывая всё на ревность и сложный характер.
Тамара Ивановна фыркнула, но промолчала, делая вид, что увлеклась разговором с зятем. Она была женщиной властной, бывшая завуч в школе, привыкшая, что её слово — закон. Выйдя на пенсию, она не растеряла своей энергии и направила её на семью сына, считая своим долгом «открыть ему глаза» на то, какая «простушка» ему досталась.
Праздник шёл своим чередом. Гости говорили тосты, дарили подарки, смеялись. Валера был счастлив. Он видел, как сияют глаза Маши, когда она смотрит на него, и чувствовал себя самым любимым мужчиной на свете. Они были вместе уже семь лет, и с каждым годом их чувства становились только глубже. Их история началась банально — он принёс в её салон на стрижку своего старого пуделя Артемона, которого она не только привела в божеский вид, но и успокоила, найдя к нему подход. Валера тогда смотрел на её ловкие руки, на её добрую улыбку и понял, что пропал.
Они поженились через год, купили в ипотеку эту двухкомнатную квартиру, своими руками делали ремонт. Маша открыла свой небольшой парикмахерский салон на первом этаже соседнего дома, назвав его «Мария». Дела шли в гору, у неё появились постоянные клиентки, которые ценили её не только за золотые руки, но и за умение выслушать, поддержать. Она знала, что уход за волосами — это не просто стрижка или окрашивание, это своего рода терапия.
— А знаете, какой интересный случай был на днях? — Валера решил разрядить обстановку. — Привезли к нам в клинику кошку, сфинкса. Хозяева жалуются, что она постоянно мёрзнет, дрожит. Оказалось, у неё проблемы с терморегуляцией из-за недостатка подкожного жира. Так вот, прописали ей специальную диету, богатую жирными кислотами Омега-3 и Омега-6. Это, кстати, и людям полезно — для кожи, волос и сосудов. Содержится в жирной рыбе, льняном масле, орехах.
Гости с интересом слушали, а Маша с любовью смотрела на мужа. Он умел так просто и увлекательно рассказывать о своей работе, что заслушаешься.
И вот, когда вечер, казалось бы, окончательно вошёл в мирное русло, Тамара Ивановна решила нанести свой главный удар. Она дождалась момента, когда все немного расслабились после горячего, и подняла бокал.
— Я тоже хочу сказать тост! За моего сына, за Валерочку! — её голос звенел от плохо скрываемого торжества. — Ты у меня умница, врач, уважаемый человек! И я всегда желала тебе самого лучшего. Самую лучшую жену! И вот… у нас есть Машенька. — Она сделала паузу, обводя всех взглядом. — Она, конечно, не академик. Но тоже, так сказать, творит. Руками.
Маша почувствовала, как внутри всё сжалось. Она знала, что за этим вступлением последует что-то неприятное.
— И вот, в честь праздника, я тоже приготовила сюрприз! Подарок! — с этими словами она полезла в свою огромную сумку и извлекла оттуда… старый, дешёвый парик из искусственных волос. Парик был чудовищен. Его словно стригли в темноте тупыми ножницами: клочковатые пряди разной длины, кривая чёлка, проплешины.
Тамара Ивановна с размаху водрузила это нечто себе на голову. В наступившей тишине её действие выглядело абсурдно и жутко.
— Та-да-ам! — провозгласила она, крутясь перед гостями. — Как вам? Это последняя работа нашего мастера! Машенька, я зашла к тебе в салон на днях, инкогнито, так сказать. Проверить качество. Ну, что скажешь? Узнаёшь свою руку?
Несколько человек нервно хихикнули. Даша, сестра Валеры, залилась краской и уткнулась в тарелку. Валера замер, его лицо окаменело.
А Тамара Ивановна продолжала, входя в раж:
— Вот так, сынок! Твоя жена — парикмахер от Бога! Денег, правда, содрала прилично, но за такое искусство не жалко!
И она громко, заливисто рассмеялась. Её смех, отражаясь от стен, бил по ушам, унизительный, злой.
Маша сидела, бледная как полотно. Слёзы стояли в горле, но она не позволяла им пролиться. Она чувствовала на себе десятки взглядов: сочувствующие, любопытные, смущённые. И в этот момент что-то в ней переключилось. Годы молчаливых обид, проглоченных колкостей, попыток угодить и понравиться — всё это вдруг сгорело дотла в огне унижения. Остался только холодный, звенящий гнев и кристальная ясность.
Её смех быстро сменился растерянностью…
Маша медленно поднялась. Она не смотрела на свекровь. Она обвела взглядом гостей, задержалась на побелевшем лице мужа и спокойно, ровным голосом сказала:
— Тамара Ивановна, снимите это, пожалуйста. И дайте мне.
Свекровь, удивлённая её тоном, на мгновение растерялась. Смех оборвался. Она ожидала слёз, истерики, скандала. А получила ледяное спокойствие. Нехотя, она стянула с головы уродливый парик и протянула его Маше.
Маша взяла его двумя пальцами, словно какую-то гадость, и подошла к свету. Она внимательно осмотрела его со всех сторон, поворачивая так и этак. Гости, затаив дыхание, следили за каждым её движением.
— Интересный экземпляр, — произнесла она задумчиво, но так, чтобы слышали все. — Очень показательный.
Она подняла глаза на свекровь.
— Вы сказали, что это моя работа? Что вы были у меня в салоне?
— Да! Была! — уже не так уверенно ответила Тамара Ивановна. — Ты меня не узнала, я была в тёмных очках!
— Понятно, — кивнула Маша. — Тогда у меня к вам несколько вопросов как к клиентке. Первое. Почему вы не высказали свои претензии сразу, на месте? По закону о защите прав потребителей, если услуга оказана некачественно, вы имеете право потребовать исправления или возврата денег. Почему вы этого не сделали?
Свекровь моргнула. Она не ожидала такого поворота.
— Я… я растерялась!
— Хорошо, — невозмутимо продолжала Маша, пропуская мимо ушей её ложь. — Тогда второе. Смотрите все, пожалуйста. — Она подняла парик выше. — Видите вот эти срезы? Они тупые, рваные. Такой срез оставляют только обычные бытовые ножницы, канцелярские или кухонные. Ни один профессиональный парикмахер такими не работает. Наши инструменты — это японская сталь, заточка как у бритвы. Срез получается идеально ровным, даже под микроскопом.
Она повернула парик другой стороной.
— Теперь филировка. Вернее, её жалкое подобие. Видите эти «ступени»? Это попытка проредить волосы. Профессионал использует филировочные ножницы, которые создают плавный переход. А здесь волосы просто выкромсаны кусками. Это говорит о полном отсутствии техники.
В комнате стояла мёртвая тишина. Валера смотрел на жену с изумлением и восхищением. Он никогда не видел её такой — сильной, уверенной, разящей своими знаниями, как мечом.
— И самое интересное, — Маша сделала паузу, глядя прямо в глаза Тамаре Ивановне, которая начала медленно бледнеть. — Угол среза. Вот на этой пряди, видите? Он очень специфический. Такой угол получается, когда человек стрижёт сам на себе, держа ножницы в левой руке. Неудобно, рука выворачивается. Тамара Ивановна, вы ведь левша?
Свекровь вздрогнула. Она действительно была левшой, но в советской школе её переучили писать правой, а вот всё остальное — шить, резать, чистить картошку — она продолжала делать левой.
— Я… это не имеет значения! — пролепетала она.
— Имеет, — голос Маши стал жёстче. — Это имеет огромное значение. Потому что в моём салоне, Тамара Ивановна, вас не было. И быть не могло. Во-первых, у меня ведётся электронная запись, и каждого нового клиента я вношу в базу. Вас там нет. Во-вторых, мои девочки-администраторы знают в лицо всех моих родственников, и о вашем визите мне бы доложили немедленно. И в-третьих… Я никогда бы не позволила клиенту уйти от меня вот с ЭТИМ на голове. Даже если бы он сам просил. Потому что это — моя репутация. Это моё имя.
Она бросила парик на стол. Он упал с тихим, жалким стуком.
— Вы не просто солгали. Вы купили самый дешёвый парик, изуродовали его кухонными ножницами и устроили здесь этот цирк, чтобы унизить меня перед мужем и друзьями. Вам не стыдно, Тамара Ивановна? Вам, педагогу с многолетним стажем, не стыдно опускаться до такой мелочной, подлой лжи?
Лицо Тамары Ивановны исказилось. Растерянность сменилась яростью.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула она. — Профурсетка! Я жизнь на сына положила, а он связался с какой-то парикмахершей!
— Мама, замолчи! — Валера, наконец, обрёл дар речи. Он подошёл и встал рядом с Машей, загораживая её собой. Его лицо было белым от гнева. — Замолчи, я сказал!
Он повернулся к гостям:
— Друзья, простите, но праздник, кажется, окончен. Спасибо всем, кто пришёл.
Гости, смущённо переглядываясь, начали быстро собираться. Никто не хотел оставаться свидетелем семейной драмы. Через пять минут в квартире остались только четверо: Маша, Валера, Тамара Ивановна и Даша, которая испуганно жалась к стене.
— Валера, ты это видел? Она меня опозорила! — не унималась Тамара Ивановна.
— Тебя? — Валера горько усмехнулся. — Мам, ты сама себя опозорила. Так, как никто и никогда бы не смог. Я годами слушал твои намёки, твои шпильки в адрес Маши. Я молчал, я сглаживал углы, я просил её потерпеть. Я думал, ты просто ревнуешь, что это пройдёт. Я был идиотом!
Он повысил голос, и Даша вздрогнула. Она редко видела брата в таком гневе.
— Ты не ревнуешь, мама. Ты просто злой, завистливый человек. Ты не можешь смириться, что я счастлив. Счастлив с женщиной, которую люблю больше жизни! С женщиной, которая работает с утра до ночи, которая создала себя сама, без чьей-либо помощи! Да её профессия требует больше таланта, вкуса и умения общаться с людьми, чем твоя требовала от тебя за все сорок лет в школе! Она дарит людям радость! А что даришь ты? Только яд и желчь!
— Валера, прекрати! Это же мама! — вмешалась Даша.
— Молчи! — оборвал её Валера. — Ты всегда поддакивала ей, всегда хихикала за спиной у Маши! Думала, я не вижу? Хватит! С меня хватит!
Он повернулся к матери. Его взгляд был холодным и тяжёлым.
— Я ставлю тебе условие. Ты сейчас же извиняешься перед моей женой. Не для галочки, а искренне. И даёшь слово, что больше никогда, ни единым словом, ни намёком её не оскорбишь.
— Да чтобы я… перед этой… Да никогда! — выплюнула Тамара Ивановна.
— Хорошо, — спокойно кивнул Валера. — Тогда можешь забыть дорогу в этот дом. И внуков своих ты тоже не увидишь. Никогда.
Это был удар ниже пояса. Тамара Ивановна мечтала о внуках, постоянно намекая Маше на её «пустоцветность».
— Ты… ты мне угрожаешь? — прошипела она.
— Я тебя предупреждаю, — отчеканил Валера. — Моя семья — это Маша. А ты… Ты сделала свой выбор. Дверь там.
Он указал на выход. Тамара Ивановна задохнулась от возмущения. Она посмотрела на сына, на невестку, которая стояла с гордо поднятой головой, и поняла, что проиграла. Впервые в жизни она проиграла.
Не говоря больше ни слова, она схватила свою сумку и, толкнув застывшую в дверях Дашу, вылетела из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу.
В наступившей тишине Маша медленно выдохнула. Напряжение последних часов отпустило, и она почувствовала, как дрожат колени. Она подошла к Валере и уткнулась ему в грудь. Он крепко обнял её, целуя в макушку.
— Прости меня, — прошептал он. — Прости, что я так долго позволял этому происходить. Я должен был остановить её гораздо раньше.
— Всё хорошо, — тихо ответила Маша, вдыхая его родной запах. — Главное, что мы вместе.
Она подняла на него глаза, и в них стояли слёзы. Но это были не слёзы унижения. Это были слёзы облегчения и любви. В этот вечер она не только отстояла свою честь. Она поняла, что у неё есть настоящий мужчина, который всегда будет на её стороне. Их семья прошла проверку на прочность и выстояла.
А на столе, среди остатков праздничного ужина, лежал уродливый парик — молчаливый свидетель маленькой битвы, в которой добро, ум и достоинство одержали безоговорочную победу над злобой и завистью. И Маша знала, что больше никогда и никому не позволит топтать то, что ей дорого: её любовь, её призвание и её собственное имя.
— Валера, это Даша… Маме плохо, срочно приезжай! У неё сердце… — голос сестры в телефонной трубке срывался на всхлип. — Она тебя зовёт, говорит, что умирает!
Звонок раздался посреди ночи, вырвав Валеру и Машу из глубокого сна. Время на часах показывало половину третьего. После того памятного дня рождения прошло почти два месяца. Два месяца оглушительной, звенящей тишины. Тамара Ивановна не звонила, не появлялась, словно испарилась. Валера сам несколько раз пытался набрать её номер, но натыкался на сброшенные вызовы. Он переживал, мучился чувством вины, хоть и понимал умом, что поступил правильно. Маша поддерживала его, но в глубине души тоже испытывала тревогу. Такая тишина была не в характере свекрови. Это было затишье перед бурей.
И вот, буря грянула.
— Едем, — коротко бросил Валера, натягивая джинсы. Его лицо в полумраке спальни казалось высеченным из камня.
— Я с тобой, — Маша уже одевалась. Мысль о том, чтобы оставить его одного в такой момент, была невыносимой.
Они молча ехали по пустынным ночным улицам. Город спал, и только их машина нарушала покой редкими всполохами фар. Каждый думал о своём. Валера — о матери. Какой бы она ни была, она была матерью. Он вспоминал её руки, в детстве мазавшие зелёнкой его сбитые коленки, её усталый голос, читавший ему сказки на ночь. Эти воспоминания острыми иглами кололи сердце, смешиваясь с горечью и гневом от её последнего поступка.
Маша думала о Валере. Она видела, как он страдает от этого разрыва, как разрывается между любовью к ней и сыновним долгом. И она боялась. Боялась, что манипуляции свекрови окажутся сильнее их любви, что капля камень точит, и однажды эта ядовитая капля разрушит их семью.
Дверь в квартиру Тамары Ивановны была не заперта. Даша встретила их в коридоре, её лицо было опухшим от слёз.
— Она в комнате… Скорую вызывать не даёт, говорит, только сына хочет видеть…
Они вошли в гостиную. Тамара Ивановна полулежала на диване, картинно прижав руку к сердцу. Рядом на столике стоял стакан с водой и валялись упаковки от корвалола. Но вид у неё был не умирающий, а скорее… театрально-трагический. При виде сына её губы задрожали.
— Валерочка… сынок… пришёл… — прошептала она слабым голосом. — Я уж думала, не увижу тебя… Прости меня, сынок… за всё… Старая я стала, глупая…
Валера подошёл и опустился на колени у дивана.
— Мам, что случилось? Где болит? Давай я скорую вызову.
— Не надо скорой… — она покачала головой, и по щеке скатилась слеза. — Поздно уже… Врачи не помогут… У меня горе, сынок… такое горе…
Она замолчала, переводя тяжёлый взгляд с сына на Машу, застывшую у порога. Во взгляде этом плескалась такая смесь отчаяния и неприкрытой ненависти, что Маше стало не по себе. Она поняла — это новый акт спектакля. И, похоже, гораздо более опасный, чем история с париком.
— Мама, что за горе? Говори! — Валера начал терять терпение.
И тогда Тамара Ивановна, рыдая, протянула ему пачку каких-то бумаг, лежавших на диване. Договоры, графики платежей, уведомления о просрочке. Валера взял их в руки, начал бегло просматривать, и его лицо стало меняться. Недоумение, удивление, а затем — неверие и ужас.
— Что это?.. Мама, что это такое?! — он вскочил на ноги, потрясая бумагами. — «Быстроденьги», «Займ-Экспресс»… Микрокредиты? У тебя кредиты?!
— Я не хотела, сынок… — завыла Тамара Ивановна. — Меня обманули! Подруга посоветовала… говорила, вложим деньги в одно дело, выгодное, за месяц всё отобьём и в плюсе останемся… А оно прогорело! И теперь… теперь на мне долг… огромный! С процентами! Они мне звонят, угрожают… Говорят, квартиру отберут! Всё отберут!
Даша тоже подливала масла в огонь, всхлипывая в углу:
— Они и мне звонили, Валера! Говорили, что если мама не заплатит, то к нам придут! К её родственникам!
Валера стоял посреди комнаты, бледный, растерянный. Он смотрел на мать, на сестру, на эти проклятые бумажки в своих руках. Мир вокруг него сузился до одной точки — суммы долга. Суммы с пятью нулями. Суммы, сопоставимой с половиной их ипотеки.
— Сколько? — глухо спросил он. — Сколько всего?
Тамара Ивановна назвала цифру. И в наступившей тишине Маша услышала, как гулко бьётся её собственное сердце. Она сделала шаг вперёд.
— Тамара Ивановна, — её голос прозвучал на удивление спокойно и твёрдо. — А зачем вы их брали? На самом деле?
Свекровь вздрогнула и уставилась на неё.
— Я же сказала… в дело вложить…
— В какое дело? — не отступала Маша. — Что за дело, которое требует таких срочных вложений через микрофинансовые организации под тысячу процентов годовых? Любой человек, хоть немного разбирающийся в финансах, знает, что это — прямая дорога в долговую яму. Это не инвестиции, это финансовое самоубийство.
— Ты что, меня допрашиваешь?! — взвилась Тамара Ивановна, мгновенно забыв о сердечном приступе. — Ты кто такая, чтобы мне вопросы задавать?! Мой сын здесь! Он мне поможет!
Она повернулась к Валере, её глаза умоляюще блестели.
— Валерочка, сынок, не слушай её! Она чужая, она ничего не понимает! А я твоя мать! Ты же не бросишь меня на улице, с нищими суму делить? Ты же мой единственный защитник! Продай машину… возьми кредит… мы всё отдадим! Я с пенсии буду по копеечке…
Она говорила быстро, сбивчиво, хватая его за руки, заглядывая в глаза. Это была виртуозная игра, отточенная годами манипуляций. И Валера поплыл. Маша видела это по его растерянному взгляду, по тому, как дёрнулся его кадык. Он был загнан в угол чувством долга, жалостью и страхом.
— Мам, успокойся… Мы что-нибудь придумаем… — пробормотал он.
В этот момент Маша поняла, что если она сейчас промолчит, если позволит жалости победить здравый смысл, их семье конец. Они утонут в этих долгах, в этой лжи, в этих вечных манипуляциях.
— Нет, — сказала она громко и отчётливо.
Все трое уставились на неё.
— Что «нет»? — прошипела Тамара Ивановна.
— Мы не будем продавать машину. И не будем брать новый кредит, чтобы покрыть старые. Мы не будем платить за ваши ошибки, Тамара Ивановна.
Валера посмотрел на неё так, словно она его ударила.
— Маша…
— Помолчи, Валера! — она остановила его властным жестом. — Просто послушай. — Она снова повернулась к свекрови. — Давайте по-честному. Никакого «дела», конечно, не было. Куда вы потратили деньги? На новую шубу? На поездку в Турцию, о которой вы всем уши прожужжали? На ремонт, который вам делали «знакомые» мастера за тройную цену?
Лицо Тамары Ивановны побагровело. Маша попала в точку. Она знала от Даши, что свекровь недавно хвасталась и новым ремонтом, и планами на отпуск.
— Это не твоё дело! — выкрикнула она.
— Теперь уже наше! Раз вы пришли к нам за деньгами! — парировала Маша. — Знаете, чем отличаются МФО от банков? Банк, прежде чем выдать кредит, проверяет вашу платёжеспособность. А этим всё равно, они наживаются на отчаявшихся и финансово безграмотных людях, закладывая в свои бешеные проценты все риски. И вы, педагог, заслуженный учитель, этого не понимали? Не верю! Вы просто понадеялись на авось. А когда «авось» не сработал, вы решили разыграть спектакль с сердечным приступом и переложить ответственность на сына!
Каждое слово било точно в цель. Тамара Ивановна задыхалась от ярости, не находя ответа. А Маша продолжала, чувствуя, как внутри неё растёт холодная, праведная злость.
— Вы не о сыне думали, когда брали эти деньги! Вы думали только о себе! О своих «хотелках»! А теперь вы хотите, чтобы мы, молодая семья, которая пашет с утра до ночи, чтобы выплатить свою ипотеку за эту вот квартирку, взвалили на себя ещё и ваши долги? Чтобы мы отказались от мечты о ребёнке, потому что будем вынуждены все деньги отдавать коллекторам? Чтобы Валера работал в двух клиниках без выходных, пока не свалится от усталости? Этого вы хотите для своего «любимого» сына?!
Она перевела дыхание и посмотрела на мужа. Он стоял, опустив голову, и молчал.
— Валера, посмотри на меня. Я люблю тебя. И я не позволю твоей матери разрушить нашу жизнь. Мы можем ей помочь. Но не так. Не слепо отдавая деньги.
Она снова повернулась к Тамаре Ивановне, голос её стал деловым и жёстким.
— Есть цивилизованный выход. В России с 2015 года действует закон о банкротстве физических лиц. Если сумма долга превышает 500 тысяч рублей и просрочка составляет более трёх месяцев, вы можете подать в арбитражный суд заявление о признании себя банкротом.
Тамара Ивановна и Даша смотрели на неё, как на инопланетянку.
— Банкротом? — переспросила Даша. — Это же позор!
— А влезать в долги, которые не можешь отдать, а потом пытаться повесить их на детей — это не позор? — жёстко ответила Маша. — Да, процедура неприятная. Будет назначен финансовый управляющий. Он проанализирует ваше имущество и доходы. Часть имущества, кроме единственного жилья и предметов первой необходимости, может быть продана в счёт погашения долга. Будут и другие последствия: пять лет вы не сможете снова объявить себя банкротом, три года — занимать руководящие должности, и при каждом обращении за новым кредитом будете обязаны сообщать о своём статусе. Но в итоге суд спишет все оставшиеся долги. И вы начнёте жизнь с чистого листа. Без звонков коллекторов, без страха. Это законный и честный путь.
Она говорила об этом так уверенно, потому что когда-то одна из её клиенток, загнанная в угол похожей ситуацией, проходила через эту процедуру. Маша тогда очень сочувствовала ей и много читала на эту тему, чтобы просто поддержать её разговором. Она и подумать не могла, что эти знания когда-нибудь пригодятся в её собственной семье.
— Я не буду позориться! — упёрлась Тамара Ивановна. — Валера, ты мужчина! Ты должен решить эту проблему!
И тогда Валера, молчавший всё это время, поднял голову. Глаза у него были красные, но взгляд — твёрдый. Он подошёл к Маше и взял её за руку. Этот простой жест сказал больше, чем любые слова. Он сделал свой выбор.
— Маша права, — сказал он тихо, но так, что его услышали все. — Я люблю тебя, мама. Но я не буду поощрять твою безответственность. Мы не будем платить твои долги.
Он посмотрел на мать долгим, тяжёлым взглядом. И в его глазах Маша увидела не только гнев, но и глубокую, застарелую боль.
— Знаешь, я сейчас вспомнил… Мне было лет десять, зима была лютая. А у меня куртка совсем износилась, я мёрз. И ты тогда… ты продала свои единственные золотые серёжки, подарок бабушки, чтобы купить мне новый пуховик. Я помню, как ты плакала вечером на кухне, думая, что я сплю. Ты тогда пожертвовала последним ради меня. И я был тебе так благодарен… Я всю жизнь помню эти серёжки. А знаешь, что я понял только сейчас?
Он сделал паузу, и в комнате повисла звенящая тишина.
— Ты сделала это не только для меня. Ты сделала это, чтобы выглядеть хорошей матерью в глазах соседей и учителей. Чтобы никто не сказал, что у завуча Тамары Ивановны сын ходит в обносках. Твоя жертва всегда была с привкусом тщеславия. И ты всю жизнь выставляла мне счёт за эту жертву. За каждую бессонную ночь, за каждую копейку.
Слёзы катились по его щекам, но он не вытирал их.
— Я устал, мама. Я устал быть должником. Я больше не хочу платить по твоим счетам — ни по финансовым, ни по моральным. Маша предложила тебе реальный выход. Если ты согласишься, мы поможем тебе найти юриста, поможем собрать документы, поддержим тебя на этом пути. Но если ты откажешься и будешь дальше требовать, чтобы я предал свою жену и разрушил свою семью… тогда у меня больше нет матери.
Это были страшные слова. Маша сжала его руку, чувствуя, как он дрожит. Тамара Ивановна смотрела на сына расширенными от ужаса глазами. Её маска спала. Перед ними сидела не несчастная жертва, а разгневанная, испуганная женщина, чья последняя и самая сильная манипуляция провалилась.
— Предатель… — прошипела она, и в этом слове было столько яда, что у Маши по спине пробежал холодок. — Вырастила на свою голову… Он променял родную мать на эту… парикмахершу! Вон! Вон из моего дома, оба!
— Хорошо, — спокойно сказал Валера. Он вытер слёзы тыльной стороной ладони. — Мы уходим. Даша, вот телефон хорошего юриста по банкротству. Если маме понадобится реальная помощь, а не деньги, — позвоните.
Он положил на стол визитку, которую Маша предусмотрительно захватила из дома, и, не оборачиваясь, повёл жену к выходу.
Когда за ними захлопнулась дверь, Маша и Валера ещё несколько минут молча стояли на лестничной клетке, прислонившись друг к другу. Это была победа. Тяжёлая, горькая, выстраданная. Они отстояли свою семью. Но какой ценой?
В машине Валера притянул Машу к себе и долго-долго держал в объятиях, уткнувшись лицом в её волосы.
— Спасибо, — прошептал он. — Если бы не ты, я бы сломался. Я бы всё отдал, а потом мы бы остались у разбитого корыта. Ты… ты моя сила, Маша.
— Нет, — ответила она, целуя его в мокрую от слёз щеку. — Мы — сила. Когда мы вместе. Бороться можно и нужно всегда. За свою любовь, за свою семью, за своё будущее. Главное — не опускать руки.
Она знала, что это ещё не конец. Тамара Ивановна так просто не сдастся. Впереди их ждали новые битвы. Но сейчас, в этой машине, посреди спящего города, они были вдвоём. И это было самое главное. Они были готовы ко всему. Вместе.
