— …и самое главное, Пашка тоже смог вырваться! Представляешь? Всей нашей троицей, как в старые добрые! Через неделю будут, в среду вечером. Я так рад, ты не представляешь!
Артём влетел на кухню, сияя как начищенный самовар. Он скинул на стул пиджак и расслабил узел галстука, его лицо выражало неподдельное, мальчишеское счастье, которое Света не видела уже очень давно. Она стояла у разделочной доски, и методичный, глухой стук её ножа, шинкующего лук, был единственным звуком, нарушавшим его восторженный монолог. Она не обернулась, продолжая своё занятие с отточенной, механической точностью.
— Ясно, — ровно сказала она, сгребая нарезанный лук в миску.
Артёма её спокойствие, кажется, ничуть не смутило. Он подошёл сзади, обнял её за плечи и заглянул через её плечо, вдыхая запах готовящегося ужина.
— Чего это «ясно»? Ты не рада? Пацаны приедут! Мы сто лет не собирались! Устроим тут движуху, город им покажем, вспомним молодость! Я уже отгулы взял на четверг и пятницу.
— Я рада за тебя. Где они остановятся?
Этот вопрос прозвучал так обыденно, так спокойно, что Артём не сразу уловил подвох. Он отпустил её и отошёл к холодильнику, открывая дверцу в поисках чего-нибудь холодного. Его движения были расслабленными, полными предвкушения предстоящего веселья.
— В смысле где? У нас, конечно. Где ж ещё? Не в гостинице же им селиться. Это же свои люди, Свет.
Стук ножа прекратился. Света положила лезвие на доску с какой-то окончательной точностью, вытерла руки о полотенце и медленно повернулась. Её взгляд был прямым и абсолютно нечитаемым. Артём, достав бутылку минералки, только сейчас заметил эту перемену в атмосфере.
— У нас? Все трое? На четыре дня? Ты сейчас это серьёзно говоришь?
— Ну а что такого? Квартира у нас большая, не в однушке ютимся. На диване в гостиной разместятся, не баре. Я уже всё придумал. Макс с Сашкой на диване, Пашка на надувном матрасе. Всё поместится.
Он говорил это с той лёгкостью человека, который никогда не задумывался, откуда берётся чистое постельное бельё для гостей, кто будет мыть дополнительную посуду и как три взрослых мужика после вечерних посиделок будут делить один санузел с работающей женщиной, которой нужно вставать в семь утра.
— Я сказала: НЕТ! У нас твои друзья останавливаться не будут! Хотят приехать в гости? Ладно, но до одиннадцати вечера, после, чтобы тут и духу их не было! Пусть гостиницу себе снимают!
Лицо Артёма медленно начало наливаться краской. Улыбка сползла, сменившись выражением оскорблённого недоумения.
— Ты чего это? С ума сошла? Какую гостиницу? Это мои лучшие друзья! Я их раз в три года вижу! Я им уже сказал, что мы их ждём!
— Ты им сказал? Ты? Не посоветовавшись со мной? Ты решил, что моё мнение в этом доме ничего не значит? Что я просто предмет интерьера, который подвинется, чтобы освободить место для твоих приятелей?
— Прекрати! Это не чужие люди! Что я им скажу теперь? «Извините, парни, моя жена против»? Ты меня опозорить хочешь? Чтобы они думали, что я подкаблучник?
Он наступал, повышая голос с каждой фразой. Его возмущение было искренним, он действительно не понимал, в чём проблема. В его мире это было нормой — друзья, дом, гостеприимство. А её отказ был предательством этого неписаного мужского кодекса.
— Мне плевать, что они подумают! — отрезала Света, и её спокойствие начало трескаться, обнажая холодную ярость. — Этот дом — и мой тоже. И я не хочу четыре дня жить в проходном дворе, спотыкаясь о чужие вещи и ожидая своей очереди в ванную!
— Да я тут хозяин в конце концов или нет?! — рявкнул он, ударив ладонью по столешнице. Посуда в сушилке тихо звякнула. — Мои друзья будут здесь, и это не обсуждается!
Наступила пауза. Артём тяжело дышал, глядя на неё в упор, ожидая продолжения криков, спора. Но Света вдруг замолчала. Её лицо, до этого напряжённое от гнева, разгладилось и стало совершенно спокойным, почти отстранённым. Она смотрела на него так, будто видела впервые.
— Хозяин? — переспросила она ледяным, тихим голосом. В этом шёпоте было больше угрозы, чем в его крике. — Хорошо, хозяин. Решай хозяйственные вопросы.
Артём застыл посреди кухни, всё ещё разгорячённый собственным криком. Он ожидал чего угодно: ответных обвинений, ультиматумов, может быть, даже демонстративного ухода в спальню. Но эта тихая, ледяная фраза — «Решай хозяйственные вопросы» — выбила почву у него из-под ног. Она не спорила. Она согласилась. И это было хуже любого скандала. Он смотрел, как Света, не удостоив его больше ни единым взглядом, развернулась и вышла из кухни. Её походка была спокойной и уверенной, словно она направлялась не в гостиную их общей квартиры, а в свой личный командный центр.
Он остался стоять в растерянности. Несколько секунд он даже чувствовал что-то вроде победы. Она сдалась. Поняла, кто здесь главный. Но это ощущение было мимолётным и фальшивым, как дешёвая позолота, и быстро сменилось смутной, неприятной тревогой. Он слышал, как в соседней комнате она опустилась на диван, как щёлкнула защёлка, открывая крышку ноутбука. Что она задумала?
Артём сделал несколько шагов и остановился в дверном проёме, наблюдая. Света сидела с прямой спиной, её пальцы быстро и бесшумно летали над клавиатурой. На её лице не было ни злости, ни обиды — только полная, абсолютная концентрация, будто она решала сложную рабочую задачу. Она не искала билеты на поезд, чтобы уехать к маме, не писала гневный пост в социальных сетях. Она делала что-то другое, что-то методичное и непонятное. Щелчки мыши были отрывистыми и точными. Артёму стало не по себе. Эта тишина и её деловитость пугали его гораздо больше, чем крики.
Вдруг её телефон, лежавший рядом на диване, издал характерный звук затвора камеры. А потом — короткий, свистящий звук отправленного сообщения. В ту же секунду карман Артёма завибрировал. И тут же завибрировал снова. И снова. Он с недоумением вытащил свой смартфон. Экран светился уведомлениями из их общего чата с друзьями, который назывался «Старая гвардия».
«НИЧЕГО СЕБЕ!!! Артём, ты король!!!» — писал Сашка. «Тёмыч, ты псих! Люкс в «Гранд Паласе»?! Мы тебя любим, бро!!!» — это был Макс. «Ребята, я в шоке. Тёма, это лучший подгон в истории! Уже пакую чемодан!» — восторженно откликнулся Пашка.
Артём лихорадочно пролистал переписку вверх, его сердце заколотилось. Над восторженными сообщениями друзей он увидел скриншот. Скриншот подтверждения бронирования на четыре ночи в самой дорогой гостинице их города. Номер «Представительский люкс». Три гостя. Имена: Александр Волков, Максим Белов, Павел Ярцев. А под скриншотом — короткое сообщение, отправленное Светой всего минуту назад: «Парни, Артём так вас ждал, что приготовил сюрприз. Чтобы вы не теснились у нас, он снял для вас лучший номер в отеле. С него причитается».
Кровь отхлынула от его лица. Он поднял взгляд от телефона на жену. Света уже закрыла ноутбук и теперь смотрела прямо на него. Её взгляд был холодным, как зимнее стекло. В нём не было триумфа, только констатация факта. Она видела, что он всё понял.
— Ты… ты что наделала? — прохрипел он, делая шаг в комнату. Телефон в его руке казался раскалённым.
— Я? — она слегка приподняла бровь. — Я ничего не делала. Это всё ты. Твой сюрприз. Твоё гостеприимство. Ты же хозяин. Ты принимаешь решения, ты встречаешь дорогих гостей. Я лишь помогла тебе организационно. Решила, так сказать, хозяйственный вопрос.
Она встала с дивана и подошла к нему вплотную. От неё пахло луком и едва уловимым парфюмом, но сейчас этот знакомый запах казался чужим и опасным.
— Семьдесят две тысячи, Артём. По восемнадцать за ночь. Не считая мини-бара. Думаю, твои лучшие друзья этого стоят.
Она обошла его, направляясь обратно на кухню, и бросила через плечо фразу, которая стала для него приговором.
— Плати, хозяин. Или объясняй им сам, почему сюрприз отменяется.
Цифра — семьдесят две тысячи — повисла в воздухе кухни, как топор палача. Она была не просто суммой, а материальным воплощением его унижения. Артём смотрел на жену, и его мозг отчаянно пытался найти в её лице хоть какой-то намёк на шутку, на жестокий розыгрыш, который вот-вот закончится. Но ничего не было. Только спокойная, отстранённая констатация факта. Света обошла его и вернулась к плите, включила конфорку под сковородой, налила масла. Будто ничего не произошло. Будто она не только что взорвала их мир.
— Ты… ты сумасшедшая, — наконец выдавил он, следуя за ней, как на привязи. Телефон в его руке вибрировал от новых сообщений, но он уже не смотрел на экран. — Отменяй. Слышишь меня? Немедленно отменяй эту бронь.
Света бросила на сковороду шипящий лук и помешала его лопаткой. Запах жареного лука наполнил кухню, едкий и до тошноты обыденный.
— Я не могу ничего отменить, Артём. Бронь оформлена на твоё имя. Точнее, на твоих гостей, но плательщик — ты. Это же твой сюрприз. Отменять его — значит признать, что сюрприза не было. Это будет выглядеть… неловко.
— Неловко?! — его голос сорвался на фальцет. Он сжал телефон так, что пластиковый корпус затрещал. — Ты поставила меня в идиотское положение перед лучшими друзьями, повесила на меня долг, которого у меня нет, и говоришь о неловкости?!
— Я ничего на тебя не вешала, — она говорила, не оборачиваясь, её внимание было целиком сосредоточено на сковороде. — Ты сам кричал пять минут назад, что ты здесь хозяин. Я лишь отнеслась к твоим словам со всей серьёзностью. Хозяин решает вопросы. Хозяин берёт на себя ответственность. Или ты был хозяином только на словах, пока это было удобно?
Каждое её слово было точным, выверенным ударом. Она не кричала, не обвиняла. Она просто возвращала ему его же собственную спесь, завёрнутую в непробиваемую логику. Он понял, что загнан в угол. Признаться друзьям, что это подстава жены, означало расписаться в том, что он не просто подкаблучник, а ничтожество, которое жена может вот так, играючи, растоптать. Промолчать и не заплатить — невозможно, отель просто не заселит гостей. Вариантов не было.
— Света, это не смешно. У меня нет таких денег. У нас их нет. Ты же знаешь, мы копим на машину.
Он попытался сменить тактику, перейти от гнева к воззванию к здравому смыслу, к их общим планам. Это была слабая, отчаянная попытка.
— Теперь, видимо, не копим, — безразлично отозвалась она, убавляя огонь под сковородой. — Хозяин решил, что мужская дружба важнее. Это его право.
Телефон в его руке снова завибрировал. Он мельком взглянул на экран. Сообщение от Пашки: «Тёмыч, ты лучший! С меня ящик лучшего коньяка!». Эта похвала, ещё час назад наполнившая бы его гордостью, теперь жгла как кислота. Они восхищались им, своим щедрым, успешным другом Артёмом. Они не знали, что этот Артём сейчас стоит на своей кухне, полностью раздавленный и беспомощный.
Бессильная, животная ярость захлестнула его. Он больше не видел перед собой жену, женщину, с которой прожил семь лет. Он видел врага, расчётливого и холодного, который продумал всё на несколько шагов вперёд. И в этой ярости родилось единственное доступное ему решение — бегство. Бегство, замаскированное под акт неповиновения.
— Хорошо, — выплюнул он. — Ты этого хотела? Ты это получишь.
Он резко развернулся и зашагал прочь из кухни, в спальню. Света даже не обернулась на звук его удаляющихся шагов. Она просто продолжала готовить ужин. Он слышал, как она помешивает что-то в сковороде. Этот звук сводил его с ума.
Он рывком открыл дверцу шкафа, выдернул с полки спортивную сумку и начал швырять в неё вещи. Футболки, джинсы, пара свитеров, бельё. Движения были резкими, злыми. Он не собирался, он опустошал полки, демонстрируя своё решение всему миру, хотя единственным зрителем была женщина в соседней комнате, которой, казалось, было на это глубоко наплевать.
Собрав сумку, он прошёл через всю квартиру к выходу. Света по-прежнему стояла у плиты, спиной к нему. Она не двинулась с места. Он остановился в прихожей, надевая кроссовки. Ему нужно было сказать что-то ещё. Что-то, что заденет её, оставит за ним последнее слово.
— Я поживу с ними. В отеле, — громко и отчётливо произнёс он, уже держась за дверную ручку. — Чтобы тебя не видеть. Развлекайся тут в своей пустой квартире.
Она выключила плиту. В наступившей тишине её голос прозвучал спокойно и убийственно ясно.
— Конечно, Артём. Хозяин должен быть рядом со своими гостями.
Дверь за ним закрылась с сухим щелчком замка.
Прошло две недели. Четыре дня друзья Артёма наслаждались его «щедростью», а потом ещё десять дней он где-то скитался. Света не звонила и не писала. Она просто жила. Убирала в квартире, ходила на работу, встречалась с подругами. Квартира, освобождённая от его присутствия, казалось, начала дышать по-другому — свободнее и тише. Она переставила кресло в гостиной, убрала с журнального столика его вечно разбросанные журналы про автомобили. Пространство незаметно, но неумолимо становилось её.
Он вернулся в четверг вечером. Света услышала, как ключ скребётся в замке — неуверенно, почти виновато. Дверь открылась, и на пороге появился Артём. Помятый, с двухнедельной щетиной, в той же одежде, в которой уходил. Он выглядел так, будто все эти дни не жил в роскошном отеле, а ночевал на вокзале. Сумка, с которой он так демонстративно уходил, висела на плече, тощая и пустая. Он рассчитывал, что буря улеглась, что можно будет молча просочиться обратно в свою жизнь, и через пару дней всё станет как прежде.
Света сидела в гостиной с книгой. Она не вскочила, не бросилась к нему с упрёками. Она медленно подняла на него глаза, и в её взгляде не было ни гнева, ни обиды, ни даже любопытства. Было только холодное, вежливое безразличие, с каким смотрят на незнакомого человека, ошибившегося дверью.
— Привет, — хрипло сказал он, переминаясь с ноги на ногу в прихожей.
— Привет, — ровно ответила она и снова опустила взгляд в книгу, давая понять, что разговор окончен, не успев начаться.
Эта реакция обескуражила его больше, чем если бы она начала кричать. Он постоял ещё с минуту, ожидая продолжения, но его не последовало. Он разулся, прошёл в комнату и сел на край дивана, далеко от неё.
— Я… это… друзья уехали, — выдавил он, как будто сообщал важную новость.
— Я знаю.
— В общем… я вернулся.
Света медленно закрыла книгу, положила её на столик и повернулась к нему. Её движения были выверенными и лишёнными всякой суеты.
— Артём, я ждала тебя, чтобы закончить один разговор. Тот, который мы начали две недели назад. Ты тогда назвал себя хозяином. И я подумала: а ведь хозяин должен платить по счетам. Не так ли?
Он напрягся, решив, что речь снова пойдёт об отеле.
— Свет, я всё понимаю. Я погорячился. Денег сейчас нет, но я…
— Я не про отель, — перебила она его так спокойно, что ему стало жутко. — С отелем ты разобрался сам, я знаю. Занял у того же Пашки, чтобы не потерять лицо. Я про другой счёт. Тот, который ты никогда не считал нужным оплачивать.
Она смотрела ему прямо в глаза, и её голос был монотонным, как у диктора, зачитывающего приговор.
— Я выставляю тебе счёт за семь лет иллюзии, что мой комфорт — это нечто само собой разумеющееся. Счёт за уверенность, что мои планы можно подвинуть ради твоих внезапных желаний. Счёт за все те вечера, когда я отменяла свои дела, потому что «пацаны зовут, ты же понимаешь». Счёт за то, что чистота в доме, ужин на плите и выглаженные рубашки появлялись сами по себе, как по волшебству. Это был очень дорогой сервис, Артём. И ты был его единственным потребителем.
Он смотрел на неё, не в силах произнести ни слова. Это было не обвинение. Это была бухгалтерская выкладка их жизни, сухая и беспощадная.
— Твои друзья, твой статус «хозяина»… это был просто последний пункт в очень длинном чеке. И знаешь что? Я решила, что больше не могу предоставлять тебе кредит. Твой счёт закрыт. Банкротство.
Она встала, подошла к шкафу в прихожей и достала оттуда картонную коробку, заклеенную скотчем.
— Вот, — она поставила коробку на пол перед ним. — Здесь твои зимние вещи, документы на машину и прочие мелочи, которые могли бы тебе понадобиться в ближайшее время. Остальное заберёшь потом, когда найдёшь, куда это везти.
Артём смотрел то на коробку, то на её лицо. Он всё ещё не мог поверить в реальность происходящего.
— Ты… ты меня выгоняешь?
— Нет, — она покачала головой, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на жалость, но тут же исчезло. — Я не выгоняю. Я просто информирую тебя о том, что услуга больше не предоставляется. Этот дом перешёл на самообслуживание. А ты в его концепцию не вписываешься.
Она развернулась и пошла на кухню.
— Ключи оставь на тумбочке, — бросила она ему в спину. — Замки я всё равно завтра меняю. Хозяйственные вопросы я теперь решаю сама. Все…
