— Деньги ей опять нужны.
Слова Кирилла упали в тишину маленькой кухни, как тяжелые капли. Алина, не оборачиваясь, продолжала помешивать кашу в ковше. Она знала, о ком речь, еще до того, как он произнес их. «Ей» — это была Тамара Игоревна, его мать.
— Что на этот раз? — голос Алины был ровным, почти безразличным. Она научилась этому за пять лет брака. Эмоции только подливали масла в огонь, которого и так хватало.
— Зубы, — выдохнул Кирилл и сел за стол, уронив голову на руки. — Говорит, мост ставить надо, какой-то импортный, очень дорогой. Иначе никак.
— Месяц назад был «критически важный» ремонт в ванной. Два месяца назад — долг старой подруге, который «нельзя не отдать, это вопрос чести». Три — «уникальная возможность» поправить здоровье в санатории, путевка горит. Кирилл, у нас деньги не печатаются.
Она выключила плиту, положила ему кашу и поставила тарелку на стол. Села напротив. Ее взгляд, обычно мягкий, сейчас был острым, как скальпель. У Алины были светлые, почти пепельные волосы, собранные в тугой узел на затылке, и очень внимательные серые глаза. Работа в аптеке научила ее видеть больше, чем говорят люди.
— Я знаю, Алин, — его голос был глухим. — Я все понимаю. Но это же мама. Она плакала в трубку. Говорит, есть не может, все болит.
Алина молча смотрела на мужа. Он был хорошим человеком. Добрый, ответственный, по-настоящему ее любящий. Высокий, широкоплечий, с вечно взъерошенными русыми волосами и усталыми складками у рта. Он работал инженером-проектировщиком в крупной строительной фирме, вкалывал с утра до ночи, чтобы они могли наконец накопить на первый взнос по ипотеке и переехать из этой однокомнатной квартиры, где книжные полки заменяли перегородку между «гостиной» и «спальней».
— Она всегда плачет в трубку, когда ей что-то нужно, — тихо сказала Алина. — А когда ты привозишь деньги, у нее сразу находятся силы на генеральную уборку и приготовление трех блюд для соседки, тети Вали. Я помню, как она в прошлый раз «умирала» от давления, а через час после твоего визита бодро рассказывала мне по телефону, какой сериал смотрит.
Кирилл поднял на нее глаза. В них была такая вселенская тоска, что у Алины защемило сердце. Он разрывался. Он не был маменькиным сынком, нет. Он прекрасно видел манипуляции матери, но в нем прочно сидел вбитый с детства гвоздь «ты — единственный сын, ты — опора».
— Она стареет, Алин. Может, у нее с памятью что-то. Пожаловалась, а потом забыла.
— С памятью у нее все в порядке. Она до копейки помнит, сколько мы ей «должны» за то, что она сидела с тобой в детстве, когда ты болел ветрянкой. Кирилл, мы откладываем каждую копейку. Мы не были в отпуске три года. Я ношу одни и те же сапоги четвертую зиму. Не потому, что мы нищие. А потому, что у нас есть цель. Наша общая цель. А каждый месяц появляется черная дыра в виде ее «срочных нужд».
Он молча ел кашу, не чувствуя вкуса. Алина знала, что сейчас он мысленно прокручивает все варианты. Продать что-то? Взять подработку? Урезать их и без того скромный бюджет?
— Сколько? — спросила она.
— Сто пятьдесят тысяч.
Алина закрыла глаза. Это была почти вся сумма, которую они отложили за последние четыре месяца. Удар был точным и сокрушительным.
— Нет, — сказала она тихо, но твердо. — Кирилл, нет. У нас нет этих денег.
— Алин…
— Я не отдам их. Это деньги на нашу квартиру. На будущее наших детей, которых у нас до сих пор нет, потому что мы не можем себе позволить даже лишнюю комнату. Твоя мама — не немощный инвалид. Она вполне бодрая женщина шестидесяти трех лет с хорошей пенсией. Она живет одна в своей двухкомнатной квартире. Почему мы должны оплачивать ее «хотелки»?
— Это не «хотелки»! Это зубы!
— За сто пятьдесят тысяч? Можно сделать голливудскую улыбку на всю жизнь. У нас в поликлинике прекрасные врачи. Сделают мост в пять раз дешевле. Я могу договориться.
— Ты же знаешь, она не пойдет в обычную поликлинику. Скажет, что там «одни коновалы». Только в частную, которую посоветовала Мария Степановна с третьего этажа.
Алина встала и подошла к окну. Утро было серым и промозглым. Начинался очередной день сурка. Работа, дом, подсчет копеек и вечное, изматывающее чувство вины, которое искусно культивировала в них Тамара Игоревна.
— Послушай, — она обернулась. — Я не против помочь. Действительно помочь, если есть проблема. Давай так. Я сама позвоню в эту клинику. Узнаю, что за врач, что за мост, какая реальная стоимость. Попрошу выслать мне план лечения и счет. Если там все чисто, мы возьмем кредит. Небольшой, потребительский. И будем его выплачивать. Но наши накопления на квартиру мы не тронем.
Кирилл посмотрел на нее с облегчением и благодарностью. Он ненавидел эти конфликты, они высасывали из него все соки. Предложение Алины казалось разумным компромиссом.
— Хорошо, — кивнул он. — Давай так. Спасибо тебе.
— Только есть одно условие, — Алина скрестила руки на груди. — Говорить с ней и с клиникой буду я. Ты в этом не участвуешь. Иначе она опять надавит на жалость, и мы снова окажемся там, где были.
Кирилл немного поморщился, но согласился. Он знал, что Алина права. Против стальной логики жены у материнских манипуляций не было шансов. Он просто не умел говорить «нет». А Алина умела.
Днем, в обеденный перерыв, Алина вышла из аптеки и набрала номер свекрови.
— Тамара Игоревна, здравствуйте, это Алина.
— Алиночка, здравствуй, деточка, — голос в трубке был слабым и страдальческим. — Как ты? Как Кирюша? Наверное, заработался совсем, бедный мой мальчик.
— Все в порядке. Кирилл сказал, у вас проблемы с зубами. Мы очень переживаем.
— Ох, и не говори, — тут же запричитала свекровь. — Боль адская, спать не могу. Врач сказал, срочно нужно ставить мост, а то все посыплется. А цены сейчас… сама знаешь. Просто грабеж. Не знаю, что и делать. Хоть на стену лезь.
— Мы хотим помочь, — ровным тоном продолжила Алина. — Скажите, пожалуйста, название клиники и фамилию врача. Я позвоню, запишу вас на удобное время и договорюсь по поводу оплаты. Мы решим этот вопрос.
На том конце провода повисла пауза. Такая долгая, что Алина успела услышать, как по телевизору у свекрови идет какое-то ток-шоу. Страдальческий тон куда-то испарился.
— Зачем тебе звонить? — голос Тамары Игоревны стал сухим и колючим. — Кирилл что, сам не может деньги привезти? Я уже договорилась обо всем.
— Ему некогда, очень много работы. А я хочу быть уверена, что все будет сделано на высшем уровне. Так как называется клиника?
Свекровь снова замолчала, подбирая слова.
— Я… я не помню точно. Какая-то «Дента-Люкс» или «Элит-Дент»… Визитка где-то была. Я тебе потом скажу.
— Хорошо, я подожду. И еще, Тамара Игоревна, попросите в клинике, чтобы они составили подробный план лечения со стоимостью каждой процедуры и выслали мне на почту. Мы же должны понимать, за что платим.
— Что еще за новости? — возмутилась свекровь. — Вы что, мне не доверяете? Я вам не чужой человек! Я мать! Вырастила, воспитала сына, а теперь должна перед вами отчитываться за каждую копейку на свое здоровье?
Алина почувствовала знакомую волну раздражения, но тут же ее подавила.
— Дело не в доверии, а в порядке. Мы же не просто даем вам деньги в конверте. Мы оплачиваем конкретную медицинскую услугу. Это нормально — хотеть видеть счет. Так делают во всем цивилизованном мире.
— Вот и живите в своем цивилизованном мире! — рявкнула Тамара Игоревна. — А я уж как-нибудь по-старинке! Не нужно мне ваших подачек! Проживу! Пойду в государственную, поставлю железные зубы и буду ходить, как старуха! Чтобы все видели, как сын с невесткой о матери «заботятся»!
И она бросила трубку.
Алина несколько секунд смотрела на телефон. Спектакль был окончен. Она знала, что вечером Кирилл позвонит матери, и та будет рыдать, жалуясь на черствую и бессердечную невестку, которая унижает ее проверками. Но в этот раз Алина была настроена решительно. Хватит.
Вечером, как она и предполагала, Кирилл вернулся с работы мрачнее тучи.
— Мама звонила. Обиделась. Говорит, ты ее унизила.
— Я попросила название клиники и счет. Это унижение? — Алина смотрела ему прямо в глаза. — Кирилл, ты не видишь? Это же чистой воды манипуляция. Как только речь зашла о контроле, «адская боль» сразу прошла, и деньги стали не нужны.
— Может, ей просто неудобно стало…
— Неудобно просить деньги ей никогда не было. Ей стало неудобно, когда ее схему попытались нарушить. Давай договоримся. Мы ждем неделю. Если за эту неделю она не «вспомнит» название клиники, значит, вопрос с зубами был выдуман. И мы закрываем эту тему.
Кирилл вздохнул, но согласился. В глубине души он и сам все понимал, но признаться себе в том, что родная мать его обманывает, было слишком больно.
Прошла неделя. Тамара Игоревна не звонила. Когда Кирилл сам набрал ее на выходных, она бодрым голосом рассказывала, как ходила с подругой в театр, и ни словом не обмолвилась про зубы. Вопрос отпал сам собой.
Алина почувствовала облегчение, но где-то в глубине души шевелился неприятный червячок. Это была не просто жадность или желание жить за их счет. За этим стояло что-то большее, какая-то тайна, которую свекровь тщательно оберегала. Зачем ей постоянно нужны были крупные суммы наличных? Не на новую шубу, не на ремонт — Алина бывала у нее в гостях и видела, что обстановка в квартире не менялась годами. Деньги просто исчезали.
Следующие несколько месяцев прошли в относительном затишье. Тамара Игоревна, видимо, затаилась, изредка напоминая о себе звонками с нейтральными темами. Алина и Кирилл почти накопили нужную сумму на первый взнос. Они уже присматривали варианты квартир, спорили о планировках и мечтали о том, как поставят в детской кроватку.
Идиллия рухнула в один вечер. Кирилл пришел домой бледный, с осунувшимся лицом.
— Что случилось? — Алина сразу почувствовала неладное.
— Мама… Она попала в дтп.
Сердце Алины ухнуло вниз.
— Что?! Как? Она жива? Сильно пострадала?
— Жива. Слава богу. Перелом ноги, сотрясение. Но дело не в этом. Она была за рулем.
— За рулем чего? — опешила Алина. — У нее же нет машины.
— Оказывается, есть, — криво усмехнулся Кирилл. — Купила полгода назад. В кредит. Не новую, но вполне приличную иномарку. И никому не сказала.
— Как… — Алина села на диван, пытаясь осознать услышанное. — На какие деньги она платила кредит?
— Вот именно, — Кирилл сел рядом. — Но и это не все. Она врезалась в очень дорогую машину. Виновата она, не пропустила на перекрестке. У того водителя ни царапины, а вот его машине нужен серьезный ремонт. И он не хочет ждать выплат по страховке. Он требует деньги на месте. Иначе грозится подать в суд за моральный ущерб и упущенную выгоду, он какой-то бизнесмен.
— Сколько? — прошептала Алина, уже зная, что ответ ей не понравится.
— Пятьсот тысяч.
Тишина. Было слышно, как тикают часы на стене. Пятьсот тысяч. Это был не просто их первый взнос. Это было все, что у них было, и даже немного больше. Это был крах всего. Конец мечты.
— У нас нет таких денег, — безжизненным голосом сказала Алина.
— Я знаю. Я не знаю, что делать. Он дал ей срок — три дня. Мама в больнице, в панике. Плачет, говорит, что ее посадят.
— Ее не посадят за это. Есть страховка, ОСАГО. Она покроет ущерб.
— Там ущерба, по предварительной оценке, больше, чем лимит по ОСАГО. И этот тип… он очень неприятный. Давит, угрожает. Мама боится.
Алина встала и начала ходить по комнате. Ситуация была абсурдной и чудовищной. Машина, купленная втайне. Авария. И огромная сумма, которая должна была разрушить их жизнь. Но почему-то именно сейчас, в момент этого апокалипсиса, у Алины в голове все начало складываться в единую картину. Внезапные «долги», «операции», «ремонты». Это были не просто капризы. Это были платежи по кредиту за машину.
— Она врала нам, — сказала Алина вслух. — Она все это время врала. Она брала у нас деньги, чтобы платить за свою тайную игрушку.
Кирилл молчал. Отрицать было бессмысленно.
— Зачем? — он посмотрел на Алину с отчаянием. — Зачем ей машина в ее возрасте, если она даже нам не сказала? Куда она на ней ездила?
И этот вопрос — «куда?» — стал для Алины ключевым. Она вдруг поняла, что не знает о жизни свекрови практически ничего, кроме того, что та ей сама рассказывала. Она живет одна, подруги — тетя Валя и Мария Степановна. Ходит в магазин, в поликлинику, иногда в театр. Все. Но для такой жизни не нужна машина.
— Нам нужно ехать в больницу, — решила Алина. — Но сначала мы заедем к ней домой.
— Зачем?
— Мне нужен ее паспорт. И я хочу посмотреть ее документы. Договор на машину, кредитный договор. Я должна понять, во что мы вляпались.
Квартира Тамары Игоревны встретила их тишиной и запахом корвалола. Все было на своих местах: идеальный порядок, накрахмаленные салфетки на комоде, фотографии Кирилла в детстве на стене. Алина быстро нашла в ящике стола нужные документы. Паспорт, пенсионное, а в отдельной папке — договор купли-продажи на трехлетнюю иномарку и кредитный договор с банком.
Пока Кирилл в оцепенении сидел на диване, Алина изучала бумаги. Суммы сходились. Ежемесячный платеж по кредиту был чуть больше двадцати тысяч. Примерно такие суммы и «пропадали» у них каждые два-три месяца под разными предлогами.
Но внимание Алины привлекла не папка с документами на машину. Рядом, в том же ящике, лежал старый фотоальбом. Она никогда его раньше не видела. Открыв его, она наткнулась на выцветшие черно-белые снимки. Вот молодая Тамара с мужем, отцом Кирилла, который умер много лет назад. Вот маленький Кирюша на трехколесном велосипеде. А вот… фотография, которая заставила Алину замереть.
На снимке Тамара Игоревна, еще совсем молодая, держала на руках двух младенцев. Двух одинаковых мальчиков. Близнецов.
— Кирилл, — позвала она тихо. — Подойди сюда.
Он подошел, посмотрел на фотографию.
— Это я… А кто второй?
— Я не знаю, — прошептала Алина. — Я никогда не слышала, чтобы у тебя был брат.
Они начали лихорадочно листать альбом. Вот еще одна фотография: мальчикам года четыре. Они сидят на качелях. Один — вылитый Кирилл. Второй — такой же, но с царапиной на щеке и более дерзким, насмешливым взглядом. Подпись кривым детским почерком: «Кирюша и Глеб».
Глеб.
Имя, которого Кирилл никогда в жизни не слышал. Он смотрел на фотографию, и его лицо медленно менялось. Недоумение, шок, а потом — тень смутного, почти стертого воспоминания.
— Я… кажется, помню, — пробормотал он. — Мы играли вместе. В песочнице. Я думал, это мой друг… или двоюродный брат. Но потом он куда-то пропал. Мне сказали, что он уехал с родителями в другой город. Мама всегда очень злилась, если я о нем спрашивал.
Алина закрыла альбом. Пазл начал складываться, но картина получалась чудовищной. Брат-близнец, о существовании которого Кирилл даже не подозревал. Тайна, которую мать хранила больше тридцати лет. И машина… Машина была нужна не ей.
— Где он может быть? — спросила Алина.
— Я не знаю. Я ничего не знаю.
В этот момент на тумбочке завибрировал телефон Тамары Игоревны, который Кирилл прихватил из больницы, чтобы отвечать на звонки. На экране высветилось: «Глеб».
Алина и Кирилл переглянулись. Не сговариваясь, Алина взяла телефон и нажала на кнопку ответа, включив громкую связь.
— Ма, ну что там? — раздался в трубке раздраженный мужской голос, очень похожий на голос Кирилла, но с неприятными, резкими нотками. — Ты деньги нашла? Этот хмырь уже мне три раза звонил, угрожает. Говорит, если до завтра не будет бабок, он заяву на тебя накатает, и машину заберет, и еще должен останешься. Чего молчишь?
Алина молчала, давая Кириллу услышать все.
— Ма! Алло! Ты чего? Опять за сердце схватилась? Слушай, давай без этих твоих концертов. Мне проблемы решать надо, которые ты устроила! Я тебе сто раз говорил: не лезь за руль, если не умеешь!
— Это не мама, — ледяным голосом произнес Кирилл.
На том конце провода наступила тишина.
— А кто это? — настороженно спросил голос.
— Это Кирилл. Ее сын.
Снова пауза. Длинная, звенящая.
— Какой еще Кирилл? — неуверенно спросил Глеб.
— Твой брат, — отрезал Кирилл.
В больничной палате пахло лекарствами и страхом. Тамара Игоревна лежала на кровати с загипсованной ногой, подвешенной на специальной конструкции. Увидев на пороге Кирилла и Алину, она попыталась изобразить страдальческую улыбку.
— Кирюша, деточка моя… Приехали… А я тут одна…
Кирилл молча подошел к кровати. В руках он держал старую фотографию двух мальчиков на качелях. Он положил ее на тумбочку рядом с ней.
— Кто это, мама?
Тамара Игоревна посмотрела на фото, и ее лицо превратилось в серую маску. Улыбка сползла, глаза забегали.
— Это… это ты с другом детства. Я уже и забыла…
— Его зовут Глеб. Он мой брат-близнец. И он только что звонил на твой телефон, требуя деньги, которые ты должна за аварию, — голос Кирилла был спокойным, но в этой спокойствии чувствовался металл. — Может, перестанешь врать? Хотя бы сейчас.
Тамара Игоревна закрыла лицо руками и затряслась в беззвучных рыданиях. Алина присела на стул в углу, давая им возможность поговорить. Это был их разговор.
— Я хотела как лучше… — прошептала она сквозь слезы.
— Как лучше для кого? — спросил Кирилл. — Ты отняла у меня брата. Ты всю жизнь врала мне. Ты вытягивала из моей семьи деньги, рискуя нашим будущим. Зачем?
— Глебу не повезло в жизни, — начала она сбивчиво. — Отец… он всегда тебя больше любил. Ты был спокойный, послушный, хорошо учился. А Глеб — ураган. Вечно дрался, хулиганил. Отец говорил, что из него ничего путного не выйдет. Когда нам предложили хорошую работу в другом городе, отец поставил условие: он не хочет тащить «этого бандита» с собой. Он сказал, что Глеб испортит тебе жизнь. И… я оставила его у своей сестры. В деревне. Сказала всем, что она его усыновила. А тебе сказали, что он уехал…
Кирилл слушал, и лицо его каменело.
— Ты бросила своего сына.
— Я не бросила! — взвизгнула она. — Я помогала! Всю жизнь помогала! Сестра умерла, когда ему было шестнадцать. Он остался один. Пошел по наклонной… Связался с плохой компанией, долги, кредиты… Я вытаскивала его! Я платила за него! Я не могла допустить, чтобы мой мальчик пропал!
— А я? Я не твой мальчик? — тихо спросил Кирилл.
— Ты сильный. Ты всегда был сильным. Ты бы справился. А он — нет. Он слабый. Ему нужна была моя помощь.
— Ему нужна была не твоя помощь, а твои деньги, — вмешалась Алина, не выдержав. — И вы решили, что источником этих денег будет Кирилл. Его семья.
— Ты ничего не понимаешь! — Тамара Игоревна с ненавистью посмотрела на невестку. — Ты всегда была для меня чужой! Ты только мешала! Если бы не ты, Кирилл бы мне больше помогал!
— Мама, замолчи, — голос Кирилла прозвучал так, что она осеклась. — Значит, машина… тоже для него?
— Он не мог найти работу. Я подумала, если у него будет машина, он сможет таксовать… Зарабатывать… — пролепетала она. — Кредит оформили на меня, у него кредитная история плохая. Я платила… просила у тебя…
— А в аварию ты как попала? Тоже за него за руль села?
— Он попросил перегнать машину в сервис… А я давно не ездила… растерялась на перекрестке…
Все встало на свои места. Вся ложь, все манипуляции, все эти годы были подчинены одной цели: обслуживать жизнь одного сына за счет другого. Кирилл стоял и смотрел на женщину на кровати, и видел перед собой не мать, а чужого, расчетливого человека. Любовь, которая жила в его сердце все эти годы, треснула и рассыпалась в прах.
— Я позвонил ему, — сказал Кирилл. — Твоему Глебу. Я сказал, что денег не будет. Что ему придется самому отвечать за свои поступки. И за эту аварию тоже. Водитель той машины может подавать в суд на тебя, как на владелицу. Пусть описывают машину, продают ее в счет долга. Это твои проблемы. Твои и Глеба.
— Кирюша, ты не можешь! — закричала она. — Его посадят! Его убьют за долги!
— А что будет с нами, тебя не волновало? Когда ты забирала наши последние деньги? Когда рушила наши планы на будущее? — он сделал шаг назад от ее кровати. — Я вырос без брата, потому что ты так решила. Я жил во лжи, потому что тебе так было удобно. Хватит.
Он повернулся и пошел к выходу.
— Кирилл! Не уходи! Не бросай меня! — ее крик был полон неподдельного ужаса. Не от боли в ноге. От осознания того, что главный ресурс в ее жизни только что перекрыли.
Алина поднялась и пошла за мужем. У самой двери она на миг обернулась и посмотрела на плачущую свекровь. В ее глазах не было ни злорадства, ни жалости. Только пустота.
Они вышли из больницы и молча пошли по улице. Начинался дождь. Кирилл остановился и посмотрел на Алину. Его лицо было мокрым — то ли от капель дождя, то ли от слез.
— У меня больше нет матери, — сказал он глухо.
Алина подошла и просто обняла его. Крепко, изо всех сил. Она ничего не говорила. Слова были не нужны. Разрушенный мир нужно было строить заново. Только теперь — вдвоем. Без лжи, без тайн и без черной дыры, которая годами высасывала из них жизнь. Мечта о новой квартире отодвинулась на неопределенный срок, но впервые за долгое время они оба почувствовали себя свободными. Эта свобода была горькой, но честной…
