Ресторан «Золотой век» пах жареным мясом и дорогими духами. Я сидела за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, и старалась не смотреть на ценники в меню. Семьдесят лет свекрови — событие, которого я ждала с ужасом уже месяц. Людмила Петровна любила устраивать представления, а я всегда была в них неудачной актрисой.
— Витенька, налей маме ещё вина, — проворковала она, поглаживая сына по руке. На её пальцах блестели кольца — наследство от бабушки, как она любила напоминать. — А Лена пусть воды попьёт. Ей хватит.
Я сжала в руках бокал с шампанским — единственный за весь вечер. Виктор послушно потянулся к бутылке, избегая моего взгляда. Так было всегда: мама сказала — сын выполнил. Даже в тридцать пять лет он боялся её больше, чем любил меня.
За столом сидели все родственники Викторовой семьи: тётя Зина с мужем, двоюродные братья с жёнами в брендовых платьях, дядя Коля, который всегда смотрел на меня с жалостью. Моих родных не было — они давно умерли, а оставшиеся дальние родственники жили в другом городе. Я была одна среди чужих людей, которые три года терпели меня из вежливости.
— А помните, как Витя в институте встречался с Аллочкой Морозовой? — вдруг сказала свекровь, откладывая вилку. — Вот это была девочка! Папа — директор завода, мама — врач. И красавица какая была!
Я почувствовала, как краснею. Витя дёрнул плечом, но промолчал.
— Людмила Петровна, может, не стоит… — начала тётя Зина.
— А что не стоит? — свекровь выпрямилась в кресле. — Правду говорить? Я что, не имею права в свой день рождения сказать то, что думаю?
Официант принёс торт — огромный, в три яруса, с золотыми розочками. Семьдесят свечек мерцали, отражаясь в начищенных бокалах. Людмила Петровна встала, опираясь на трость — артрит замучил, жаловалась она, хотя к врачам ходить отказывалась из принципа.
— Спасибо всем, что пришли на мой праздник, — начала она торжественно. — Я хочу пожелать себе здоровья, а моему сыну — счастья.
Гости зааплодировали. Я тоже хлопала, чувствуя, как потеют ладони. Что-то в интонации свекрови настораживало.
— Но есть одна вещь, которую я больше не могу терпеть, — голос её стал резче. — Хватит! Хватит терпеть эту нищенку!
Звон бокала. Это я уронила свой, и шампанское растеклось по белой скатерти золотистой лужицей.
— Мой Витя достоин лучшей партии! — кричала Людмила Петровна, размахивая руками. — А не какой-то учительницы из коммуналки! Посмотрите на неё — платье с «Остина», туфли с рынка! Стыдно в люди с ней выходить!
Все смотрели на меня. Двадцать пар глаз изучали мой тёмно-синий костюм, который я покупала к свадьбе три года назад. Да, он был не от кутюр. Да, туфли натирали мозоли, но это всё, что я могла себе позволить на зарплату учительницы начальных классов.
— У неё даже приданого нормального не было! — продолжала свекровь. — Одни тряпки из секонд-хенда принесла! А я всю жизнь копила для сына, всю жизнь экономила!
— Мам, прекрати, — наконец проговорил Виктор, но так тихо, что его едва слышали.
— Не прекращу! — она стукнула тростью по полу. — Три года я молчала! Три года смотрела, как он с ней мучается! Думала, может, исправится, подтянется. А она что? Так и осталась серой мышью без гроша в кармане!
Я встала. Ноги дрожали, в ушах звенело. Где-то сзади кто-то из гостей неловко кашлянул, тётя Зина прошептала: «Господи…»
— Лена… — начал Витя.
— Нет, — сказала я. — Всё в порядке.
Я взяла сумочку старую — и пошла к выходу. За спиной слышала довольное сопение свекрови и смущённые голоса гостей.
В туалете я заперлась в кабинке и дала себе пять минут на слёзы. Потом умылась холодной водой, поправила помаду и вышла. В зеркале отразилось усталое лицо тридцатилетней женщины, которая три года жила не своей жизнью.
«Нищенка», — эхом звучало в голове.
После того ресторанного позора жизнь стала похожа на медленную пытку. Людмила Петровна словно получила официальное разрешение на открытую войну. Теперь она даже не пыталась скрывать своё презрение.
— Твоя мама опять в старом платье пришла, — говорила она моей семилетней дочке Маше прямо при мне. — А вот бабушка всегда одевается красиво, правда, солнышко?
Маша смущённо кивала, не понимая, почему взрослые говорят такие странные вещи. А пятилетний Артёмка и вовсе начал повторять бабушкины словечки: «Мама, а почему у нас денег нет, а у бабули есть?»
Свекровь это слышала и довольно улыбалась.
В магазине она устраивала представления. Помню тот день, когда мы покупали продукты к её именинам — да-да, после того скандала она милостиво разрешила мне «искупить вину» организацией семейного ужина.
— Лена, возьми хлеб подешевле, — громко сказала она, когда мы стояли у прилавка. — Зачем нам этот французский за сто рублей? Тебе и чёрствый сойдёт.
Продавщица покосилась на нас. За нами в очереди стояла соседка из нашего дома — тётя Валя, которая теперь точно расскажет всему подъезду, как свекровь меня «воспитывает».
— Людмила Петровна, хлеб для всех покупаю, — тихо сказала я.
— А колбасу бери докторскую, не эту дорогую, — продолжала она, не слушая.
Я молча складывала продукты в корзину. Руки тряслись от злости, но дети были рядом. Нельзя было устраивать сцены.
Дома Витя читал газету и делал вид, что ничего не слышал.
— Твоя мать меня унижает, — сказала я ему вечером, когда дети уснули.
— Не преувеличивай, — он даже не поднял головы от телефона. — Она просто экономная. И тебе не помешало бы поучиться.
— Экономная? Она при детях называет меня нищенкой!
— Мама старая, не стоит с ней ругаться. — Он зевнул. — Потерпи немного.
Потерпи. Это было его любимое слово. Потерпи, когда мать дарила мне на день рождения дешёвый крем из «Пятёрочки» со словами «тебе и это роскошь». Потерпи, когда она рассказывала соседкам, что «сынок женился на голодранке, а теперь она на его шее сидит». Потерпи, когда она при гостях говорила: «А Лена у нас скромная — ей новые вещи покупать не нужно, она и в старых красивая».
Я терпела три года. Но у терпения есть предел.
Последней каплей стала сцена в «Магните». Мы покупали продукты на неделю — я, свекровь и дети. Людмила Петровна шла впереди, опираясь на тележку, и командовала:
— Молоко бери то, что дешевле. Творог — развесной, не в упаковке. А фрукты зачем? Зимой они все химические.
Дошли до кассы. Очередь человек в десять, все устали, торопятся. А свекровь вдруг громко обращается к кассирше:
— Девочка, пробивайте ей всё самое дешёвое — она привыкла экономить.
Кассирша удивлённо моргнула. Люди в очереди начали оборачиваться.
— А то знаете, — продолжала Людмила Петровна, — молодёжь сейчас избалованная. Думают, деньги сами в карман падают. А надо с детства приучать к экономии.
Я стояла красная как рак, расплачиваясь картой. Маша дёргала меня за рукав:
— Мама, почему бабушка так говорит?
— Бабушка шутит, — прошептала я.
А свекровь услышала и добила:
— Учись экономить, Леночка. На мои деньги не рассчитывай — я их для внуков коплю, а не для невесток-транжир.
Дома я впервые за три года брака закричала на Виктора.
— Всё! Хватит! Поставь свою мать на место, или я сама это сделаю!
— Что ты орёшь? — он даже отложил телефон. — Дети услышат.
— Дети и так всё слышат! Они растут, думая, что мать — это неудачница, которую можно унижать!
— Мама просто беспокоится о семейном бюджете…
— Она меня нищенкой называет при посторонних! При наших детях!
Витя молчал, глядя в пол. А я поняла: он никогда не встанет на мою защиту. Никогда.
Утром следующего дня зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Елена Михайловна? — строгий женский голос. — Это нотариальная контора Петровой. Вам необходимо срочно к нам приехать.
— По какому вопросу? — я мешала кашу детям, зажав трубку плечом.
— Дело о наследстве. Галина Сергеевна Климова — ваша тётя?
Я выронила ложку. Тётя Галя. Странная женщина, которая жила одна в центре города и с которой я изредка встречалась. Мы пили чай в её старой квартире с высокими потолками, она рассказывала о прошлом, а я слушала из вежливости.
— Что с ней? — спросила я.
— Она скончалась неделю назад. Завещание на ваше имя. Приезжайте сегодня, документы подпишем.
Я поехала одна, сказав Вите, что у врача. В нотариальной конторе пахло пылью и старой бумагой. Пожилая женщина в очках протянула мне папку.
— Она долго думала, кому оставить имущество, — говорила нотариус. — В последний год часто вас вспоминала. «Единственная, кто навещал просто так, не за деньгами», — так она говорила.
Я читала завещание и не верила глазам. Трёхкомнатная квартира в историческом центре на Садовой улице. Дача в коттеджном посёлке «Зелёные холмы» — том самом, где живут директора и бизнесмены. И банковский депозит. Пятнадцать миллионов рублей.
— Это… это точно? — прошептала я.
— Абсолютно. Ваша тётя была очень бережлива. Всю жизнь копила, квартиру сдавала, дачу тоже. А тратила только на самое необходимое.
Руки дрожали, когда я подписывала бумаги. Пятнадцать миллионов. Я даже представить не могла такую сумму. Мы с Витей месяцами откладывали на новый холодильник, а тут…
— Через неделю всё будет переоформлено, — сказала нотариус. — Поздравляю.
Домой я ехала как в тумане. Что скажу Вите? Детям? А главное — свекрови?
Вечером муж листал какие-то бумаги за компьютером. Я села рядом.
— У меня новости, — сказала я.
— М-м-м, — промычал он, не отрываясь от экрана.
— Тётя Галя умерла. Завещала мне наследство.
Теперь он поднял голову.
— Какое наследство?
— Квартиру. Дачу. И деньги.
— Сколько денег? — глаза его заблестели.
— Пятнадцать миллионов.
Витя подавился воздухом. Откашлялся, уставился на меня.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Вот документы.
Он схватил бумаги, быстро пробежался глазами.
— Боже мой… Лена, ты понимаешь, что это значит? Мы можем купить новую машину, квартиру побольше, детей в хорошую школу устроить…
Странно было слышать это «мы». Ещё вчера он защищал мать, когда та называла меня нищенкой.
— Маме надо сказать, — вдруг произнёс он.
— Зачем?
— Ну как зачем? Она же… она же переживала за наше материальное положение. Обрадуется.
Я усмехнулась. Переживала. Конечно.
Витя позвонил матери прямо при мне.
— Мам, у нас новости… Да нет, хорошие… Лена получила наследство… Ну не маленькое… Пятнадцать миллионов и недвижимость… Да, я серьёзно…
Он надолго замолчал, слушая что-то на том конце провода.
— Нет, мам, не шутка… Документы уже есть… Да, я понимаю…
Повесил трубку и обернулся ко мне:
— Она сначала не поверила. Потом… потом спросила, что ты планируешь с деньгами делать.
— И что ты ответил?
— Что мы ещё не решили.
Снова это «мы». Удивительно, как быстро я из нищенки превратилась в партнёра.
На следующий день свекровь приехала к нам с огромным тортом и букетом цветов.
— Леночка! — щебетала она, целуя меня в обе щеки. — Деточка моя! Я так за тебя рада!
На кухне она суетилась, накрывая на стол своими руками — впервые за три года. Обычно я прислуживала ей, а она только указывала, что не так.
— Я всегда говорила, что у тебя благородное лицо, — тараторила Людмила Петровна. — Интеллигентность сразу видна. А Витя у меня такой счастливый сегодня!
Я молча смотрела на эту театральную постановку. Вчера — нищенка, сегодня — деточка с благородным лицом.
— Знаете, — продолжала свекровь, — а может, нам стоит обсудить, как лучше эти деньги вложить? У меня есть знакомые в банке…
Я сидела за кухонным столом. Свекровь суетилась рядом, стараясь выглядеть заботливой бабушкой. Муж, вдруг прозревший, улыбался и называл меня «солнышком», предлагал: «Может, летом съездим куда-нибудь? На море, в Турцию, например?»
Я смотрела на торт и понимала: мне больше не нужно ничего доказывать. Ни ему, ни его матери, ни этим чужим людям, среди которых я три года жила, как в клетке. Всё доказала сама жизнь.
— Леночка, — начала Людмила Петровна, — ты прости меня, дура старуха… Не понимала я, какая ты хорошая. Всё от заботы, от страха за сына.
Я спокойно посмотрела ей в глаза.
— Благодарю за извинения, но они запоздали на три года.
Она замолчала, осеклась, а Витя попытался разрядить обстановку:
— Лена, давай забудем прошлое. Начнём с чистого листа. Мы теперь можем всё! Машина, поездки, хорошая школа для детей…
Я улыбнулась.
— Школа для детей будет. Только без тебя.
Он замер, будто не сразу понял.
— В смысле?
— В смысле, я подаю на развод. И забираю Машу и Артёма с собой.
Он побледнел, а свекровь всплеснула руками:
— Да ты что, с ума сошла?!
Всё уже было решено.
Через месяц мы с детьми жили в тётиной квартире на Садовой. Высокие потолки, огромные окна, запах старого паркета. Маша ходила в частную школу с бассейном, Артём занимался в кружке робототехники. Я поступила на курсы психологии — то, о чём мечтала всю жизнь, но «на учительскую зарплату было не до фантазий».
Я сидела вечером у окна, пила чай с лимоном и смотрела на огни большого города. Телефон зазвонил — Виктор.
— Лена, нам нужно всё обсудить… Я понял, я изменился…
Я откинулась на спинку стула и ответила ровно:
— Обсуждать нечего. Я наконец узнала свою цену. И она не измеряется твоими словами или деньгами.
В трубке повисла тишина. Я выключила телефон и улыбнулась. Впервые за долгое время я была счастлива.
