Валентина села за кухонный стол и уставилась на телефон. Уже третий день подряд Людмила Михайловна не отвечала на звонки. Вчера даже сбросила вызов, что было совсем уж странно.
— Леша, твоя мама опять молчит.
Алексей поднял голову от газеты.
— А что случилось?
— Не знаю. Позавчера звонила — трубку взяла, но говорила как-то… холодно. А вчера вообще сбросила.
— Может, занята была?
Валентина покачала головой. В свои пятьдесят девять лет она прекрасно понимала разницу между занятостью и демонстративным игнорированием. А Людмила Михайловна в свои семьдесят восемь была мастерицей по части молчаливых обид.
— Нет, тут что-то другое. Помнишь, на дне рождения Светки она со мной почти не разговаривала?
— Ну так устала, наверное.
— Леш, да она прямо отвернулась, когда я подошла! И подарок дарила только тебе, меня вообще не поздравила.
Алексей отложил газету. Лицо у него стало озабоченным.
— Хочешь, сам позвоню?
— Попробуй.
Он набрал номер. Людмила Михайловна ответила сразу же.
— Мама, как дела? Мы тебя вчера искали… Да нормально все, просто Валя волновалась… Понятно. Ладно, зайдем на выходных.
Он положил трубку и посмотрел на жену виновато.
— Говорит, все хорошо. Просто устает очень.
— И тебе поверил?
— А что еще делать? Мама — она ведь… сложная.
Валентина прекрасно знала, насколько «сложной» была свекровь. Особенно после той истории с деньгами три года назад. Тогда Валентина поверила подруге Тамаре, которая расхваливала какую-то инвестиционную компанию. «Золотое дно!» — твердила та. «Я уже полгода прибыль получаю!» В итоге из семейных сбережений испарилось триста тысяч рублей. Тамарина компания закрылась, а подруга исчезла вместе с телефоном.
Людмила Михайловна тогда устроила скандал на полквартала. Кричала, что невестка безмозглая, что денег не ценит, что в их семье никогда таких дураков не было. Алексей пытался заступиться, но мать была неумолима.
— Я же предупреждала! — вопила она. — Говорила: не связывайся с сомнительными делами! А она что? Понеслась как дура за длинным рублем!
С тех пор каждая встреча превращалась в пытку. Людмила Михайловна обязательно находила повод намекнуть на «легкомыслие» невестки. То скажет: «А вдруг ты опять куда-то вложишься?» То поинтересуется: «Тамару-то свою видела? Не предлагает ли новых проектов?»
Валентина сначала пыталась оправдываться, потом просто молчала. Что тут скажешь? Деньги действительно потеряла, семью действительно подвела. Вины с себя не снимешь.
Но последние месяцы свекровь совсем озлобилась. Перестала заходить в гости, на праздники приглашала только сына. А если Валентина пыталась присоединиться к разговору, Людмила Михайловна просто отворачивалась.
— Может, ей врач что-то сказал? — предположила Валентина. — Возраст все-таки.
— Не знаю. По телефону голос обычный.
— А со мной она уже месяц толком не говорит.
— Так поговори с ней. Выясни, в чем дело.
Валентина вздохнула. Легко сказать «поговори». Людмила Михайловна умела создавать такую атмосферу, что слова застревали в горле. Смотрела так, будто невестка у нее воровка какая-то.
— Хорошо, попробую. Только боюсь…
— Чего боишься?
— Да того же самого. Опять про деньги начнет.
Алексей потер лоб. За тридцать лет брака он так и не научился решать конфликты между женой и матерью. Всегда надеялся, что само как-то рассосется.
— Валь, ну прошло же уже три года. Неужели она до сих пор помнит?
— Твоя мама все помнит. Особенно то, что ей не нравится.
На следующий день Валентина решилась. Доехала до дома свекрови на автобусе, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.
— Кто там?
— Людмила Михайловна, это я, Валя.
Долгая пауза. Потом щелчок замка.
Людмила Михайловна стояла в дверях в застиранном халате, седые волосы аккуратно заколоты. Лицо каменное.
— А, это ты. Заходи, раз пришла.
В квартире пахло борщом и лекарствами. Людмила Михайловна прошла на кухню, села за стол. Валентина осталась стоять.
— Присаживайся. Чай будешь?
— Спасибо, попью.
Свекровь молча поставила чайник. Валентина крутила в руках сумочку и думала, с чего начать.
— Людмила Михайловна, мне кажется, между нами что-то не то…
— А что такое?
— Вы на меня обижены?
Пожилая женщина налила кипяток в чашки, добавила заварки. Движения резкие, недовольные.
— С чего ты взяла?
— Да вы же со мной почти не разговариваете. На Светином дне рождения вообще отворачивались.
— Мне показалось, или тебе действительно есть дело до моего мнения?
Валентина почувствовала, как сжимается желудок. Вот оно началось.
— Конечно есть. Мы же семья.
— Семья… — Людмила Михайловна усмехнулась. — Семья друг друга не подводит.
— Если это про те деньги…
— А про что еще? Думала, я забуду?
— Людмила Михайловна, я же не специально! Тамара так убедительно рассказывала, показывала документы…
— Документы! — Свекровь хлопнула ладонью по столу. — Ты хоть понимаешь, что натворила? Триста тысяч! Леша копил на машину, мечтал. А ты взяла и просадила все подруге своей проходимке!
— Я не просадила, я хотела приумножить! Для семьи старалась!
— Для семьи? Или для себя? Хотела показать, какая ты предприимчивая?
Валентина почувствовала, как горят щеки. Каждый раз одно и то же. Каждый раз она оправдывается, а Людмила Михайловна всё равно считает ее дурой.
— Я искренне хотела помочь. Да, ошиблась. Но ведь прошло уже три года!
— И что? Время лечит? Деньги-то не вернулись.
— Мы же отработали. Леша подрабатывал, я тоже. Восстановили почти всё.
— Почти — не значит полностью. И дело не только в деньгах.
— А в чем тогда?
Людмила Михайловна отпила чай, поставила чашку с лязгом.
— В том, что ты легкомысленная. Была и осталась. В нашей семье никто никогда не разбрасывался деньгами направо и налево.
— Я не разбрасывалась! Я пыталась вложить!
— В какую-то шарашкину контору! Не подумала, не посоветовалась! Решила сама, что умнее всех!
Валентина сжала кулаки под столом. Сколько можно уже терпеть эти упреки?
— Хорошо, допустим, я ошиблась. Но почему вы меня до сих пор наказываете? Игнорируете, отворачиваетесь, подарки дарите только Леше?
— А что мне, притворяться? Делать вид, что ничего не было?
— Не притворяться, а простить!
— Простить? — Людмила Михайловна прищурилась. — А если ты завтра опять что-то выкинешь? Опять поведешься на очередную авантюру?
— Не поведусь!
— Откуда мне знать? Раз ошиблась — значит, можешь и еще раз. У тебя же легкомысленность в характере.
Валентина встала. Руки тряслись от злости и обиды.
— Значит, вы меня никогда не простите? Всю оставшуюся жизнь будете попрекать?
— Я говорю правду. А правда не всегда приятная.
— Это не правда, это жестокость!
— Не нравится — не приходи.
— Людмила Михайловна, мы тридцать лет в одной семье! Неужели одна ошибка перечеркивает всё?
— Не одна ошибка, а показатель. Человек либо ответственный, либо нет. Ты показала, какая ты.
Валентина схватила сумочку.
— Знаете что? Хватит! Надоело выслушивать ваши нравоучения! Да, потеряла деньги! Но я не убийца и не воровка! А вы ведете себя так, будто я семью предала!
— Нечего кричать. Соседи услышат.
— Пусть слышат! Может, кто-то объяснит мне, за что меня так ненавидят!
Людмила Михайловна поджала губы.
— Иди домой, Валентина. Успокойся. Поговорим, когда в себя придешь.
— Не приду! Хватит мне в себя приходить! Это вы должны в себя прийти и понять — люди имеют право на ошибки!
Она развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Дома Алексей сразу понял — разговор прошел неудачно. Валентина сидела на кухне красная, взъерошенная, курила одну сигарету за другой.
— Ну что, поговорили?
— Поговорили! — Валентина затянулась. — Твоя мамаша меня прощать не собирается. Никогда.
— Что она сказала?
— Что я легкомысленная и всегда буду легкомысленной. Что в вашей семье таких не было. Что она не будет притворяться.
Алексей сел напротив.
— Валь, ну мама у меня с характером…
— Какой характер! Она меня ненавидит! Прямо сказала — не нравится, не приходи!
— Не может быть.
— Леш, я тебе тридцать лет вру? Она считает, что я семью предала! За какие-то деньги!
Алексей потер виски. Всю жизнь мечтал, чтобы женщины в его семье ладили. А получалось наоборот.
— Может, время нужно? Остынет…
— Три года мало? Сколько еще ждать — десять лет?
На следующей неделе была годовщина свадьбы Алексеевых друзей. Обычно ездили втроем — Алексей, Валентина и Людмила Михайловна. В этот раз свекровь сказала, что не поедет.
— Что-то приболела, — объяснил Алексей.
На празднике все спрашивали, где Людмила Михайловна. Валентина отвечала, что заболела, но чувствовала себя неловко. Ну почему она должна врать и оправдываться?
А через месяц случилось еще хуже.
День рождения у Алексея. Людмила Михайловна пришла с подарком — дорогие часы. Валентине ничего. Даже не поздоровалась толком.
— Мам, а что Вале? — спросил Алексей.
— А что ей? День рождения не у нее.
— Но мы же семья…
— Я подарок сыну дарю. Остальное меня не касается.
Валентина сидела и чувствовала, как пылает лицо. Гости переглядывались. Атмосфера накалилась так, что хоть топор вешай.
После ухода гостей Алексей взорвался:
— Мам, ты что творишь? Люди же видят!
— А что я творю?
— Валю игнорируешь! Она моя жена!
— И что?
— Как что? Неудобно получается!
— Мне не неудобно.
— А мне неудобно! И Вале тоже!
Людмила Михайловна поджала губы.
— Леш, я не заставляю тебя выбирать. Живи с кем хочешь. Но притворяться, что я уважаю твою жену, не буду.
— Почему притворяться? Она же не чужая!
— После того, что она сделала? Чужая.
— Мам, деньги — это не самое главное!
— Для меня главное. Я всю жизнь каждую копейку берегла. А она за один день треть ваших сбережений выбросила.
— Не выбросила, а потеряла! Не специально!
— Все равно потеряла.
Валентина слушала этот разговор и понимала — бесполезно. Людмила Михайловна решила ее наказывать, и точка.
— Знаешь что, Леш? — сказала она. — Не уговаривай ее. Надоело быть виноватой.
— Валь…
— Нет, серьезно. Пусть твоя мама думает что хочет. Я больше не буду просить прощения.
— Но как же мы будем?
— А никак. Она со мной не общается — я с ней не общаюсь.
Людмила Михайловна усмехнулась:
— Ну наконец-то. А то все извинялась, извинялась. Надоело, видно.
— Да, надоело! — рявкнула Валентина. — Надоело чувствовать себя преступницей! Ошиблась — и что? Люди ошибаются!
— Ответственные люди не ошибаются с деньгами.
— Ответственные люди прощают! А злопамятные только мстят!
— Вот как? Значит, я злопамятная?
— Значит, злопамятная! Три года человека унижать — это как называется?
Людмила Михайловна встала.
— Все понятно. Леша, я пошла домой. Когда жена твоя научится уважать старших, тогда и поговорим.
— Мам, постой…
— Не останавливай. Видно, я здесь лишняя.
Она ушла. Алексей и Валентина остались вдвоем.
— Ну вот, — вздохнул Алексей. — Опять поссорились.
— Леш, а ты как думаешь — я действительно такая плохая?
Он посмотрел на жену. Усталое лицо, грустные глаза. За три года она исхудала, стала нервной. Все из-за маминых упреков.
— Нет, Вал. Ты хорошая. Просто мама… она не умеет прощать.
— Значит, пусть не прощает. Только и меня в покое пусть оставит.
Следующие два месяца Людмила Михайловна Алексею звонила редко. Если и звонила — говорила сухо, только по делу. На вопросы про здоровье отвечала коротко: «Нормально все.»
— Может, съездим к ней? — предложила как-то Валентина.
— Зачем? Она же ясно дала понять — я ей не нужна.
— Но Леше тяжело…
Алексей действительно мучился. Всю жизнь был маминым сыном, звонил каждый день, советовался по пустякам. А теперь чувствовал себя предателем.
В октябре у Людмилы Михайловны случился приступ — давление подскочило, вызывала скорую. Алексей примчался сразу, как только узнал.
— Мам, как ты? Что врачи говорят?
— Да ничего особенного. Возраст.
— Может, к нам переедешь? Мы присмотрим…
— Не надо. Не хочу быть обузой.
— Какая обуза! Ты же мама!
Людмила Михайловна помолчала.
— Леш, а жена твоя знает, что я болею?
— Знает.
— И что сказала?
— Переживает. Предлагает помочь.
— Да? — в голосе появились нотки удивления. — А я думала, она радуется.
— Мам, ну что ты! Валя не злая. Она обиделась, но не злая.
Людмила Михайловна отвернулась к окну.
— Поздно уже что-то менять, Леша.
— Почему поздно?
— Да так. Сказанного не воротишь.
На следующий день Алексей пришел к матери снова. Она сидела у окна, смотрела на двор.
— Мам, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Говори.
— Если ты не помиришься с Валей, я буду приезжать реже.
Она повернула голову:
— Что?
— Я устал разрываться между вами. Тридцать лет женат, а чувствую себя как дурак. То ты недовольна, то жена плачет.
— Я тебя не заставляю выбирать.
— Заставляешь. Постоянно. То подарки только мне даришь, то Валю игнорируешь. Думаешь, мне приятно?
Людмила Михайловна сжала губы:
— Значит, выбираешь ее?
— Я выбираю нормальную жизнь. Без твоих упреков и без Валиных слез.
— Она тебя настроила против меня.
— Никто меня не настраивал! Я сам вижу, что происходит! Мама, ну сколько можно? Три года прошло!
— Для меня это не срок.
— А для меня срок! Я больше не могу! Либо ты прощаешь Валю, либо… либо мы будем видеться только по праздникам.
Людмила Михайловна побледнела:
— Ты меня шантажируешь?
— Я ставлю условие. В первый раз в жизни.
— И если я откажусь?
— Откажешься — твое дело. Но тогда не жалуйся, что сын отдалился.
Он ушел, оставив мать в полном растерянности. За семьдесят восемь лет жизни никто никогда не ставил ей ультиматумов. Особенно сын.
Прошел месяц. Людмила Михайловна не звонила. Алексей тоже не звонил.
— Может, все-таки наберешь ее? — спросила Валентина.
— Нет. Пусть сама решает, что ей дороже — гордость или семья.
А Валентина вдруг почувствовала облегчение. Впервые за три года не нужно было оправдываться, краснеть, выслушивать упреки. Можно было просто жить.
К новому году Алексей так и не дождался маминого звонка. Позвонил сам, коротко поздравил. Людмила Михайловна ответила вежливо, но холодно. Про Валентину не спросила.
— Жалко ее, — сказала Валентина мужу. — Все-таки одна сидит.
— Сама выбрала. Могла бы простить — была бы не одна.
— А не боишься, что потом пожалеешь?
Алексей задумался:
— Нет. Я тридцать лет пытался угодить всем. Надоело. Хочу жить спокойно.
И они стали жить спокойно. Без упреков, без унижений, без постоянного чувства вины. Людмила Михайловна осталась со своей гордостью и принципами. Одна.
Иногда Алексей навещал ее, но редко. Говорили о погоде и здоровье. Про Валентину не упоминали. Как будто ее не существовало.
Так и получилось — каждый выбрал свое. Валентина выбрала достоинство. Алексей выбрал семью. А Людмила Михайловна выбрала правоту. И осталась права, но одинока.
