— Бабушка, почему ты не любишь нас с мамой? Почему не хочешь купить нам квартиру?
Валентина Сергеевна замерла с телефонной трубкой у уха. Детский голос внучки Маши дрожал от слёз, и каждое слово било по вискам. За окном кухни старой двухкомнатной квартиры сгущались майские сумерки. На столе остывала кружка чая, рядом лежала упаковка таблеток от давления — третья за неделю.
— Машенька, солнышко, я… — начала было Валентина, но голос предательски сорвался.
— Мама плачет каждый день! — не унималась девочка. — Говорит, что ты эгоистка! Что тебе наплевать на нас!
В трубке послышался шорох, потом резкий голос дочери:
— Маша, отдай телефон! Мама, ты слышала? Вот до чего ты довела ребёнка! Ей девять лет, а она уже понимает, какая у неё бабушка!
Валентина Сергеевна закрыла глаза. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, сейчас выскочит из груди. Пятьдесят восемь лет, из них тридцать она посвятила дочери, а теперь…
***
Валентина отключила телефон дрожащей рукой и облокотилась на стол. Перед глазами поплыли картины прошлого.
Тридцать лет назад всё началось с ухода Алексея к молодой коллеге. Муж собрал вещи в спортивную сумку, пока трёхлетняя Лена спала в кроватке.
— Валя, прости. Я больше не могу так жить, — бросил он на пороге.
— А мы? — только и смогла выдавить она.
— Алименты буду платить.
Алименты он платил символические. Валентина осталась с ребёнком в однокомнатной хрущёвке на окраине Москвы. Зарплата медсестры в поликлинике едва покрывала коммуналку и расходы на еду.
Она взяла дополнительные дежурства в стационаре. Днём — процедурный кабинет, ночью — хирургическое отделение. По выходным шила на дому — соседки заказывали платья, шторы, постельное бельё. Старенькая «Чайка» стучала до полуночи.
Лене на выпускной в садике сшила платье как у принцессы — с пышной юбкой и кружевами. Сама донашивала пальто, купленное ещё до замужества.
— Мам, а почему у тебя пальто старое? — спросила однажды десятилетняя Лена.
— Мне и так хорошо, доченька.
Лена пошла на танцы, потом на английский. Каждое лето Валентина отправляла её в лагерь, сама оставалась в душной Москве — подрабатывала.
В двадцать лет Лена забеременела. Свадьбу сыграли скромную — в кафе на двадцать человек. Отец ребёнка, красавчик Игорь, оказался пустышкой. Он не работал, зато постоянно затевал какие-то «бизнесы», которые требовали вложений.
— Теть Валь, одолжи пятьдесят тысяч, — Игорь сидел на кухне, нервно барабаня пальцами по столу. — Бизнес открываю. Через месяц верну с процентами.
Небольшую зарплату Лены от подработок он забирал полностью, обещая «скоро всё вернуть». Конечно, ничего не возвращал. Дочь ходила в обносках, внучка Маша — в вещах из секонд-хенда.
Через три года Лена вернулась к матери с чемоданом и ребёнком.
— Мам, можно мы поживём у тебя?
Валентина молча обняла дочь. Отдала им единственную комнату, сама перебралась на раскладушку в кухню. А потом позвонили из Тверской области — мать Агриппина Петровна тяжело заболела. Восемьдесят два года, ин сульт, необходимость постоянного ухода. Валентина уехала ухаживать за матерью, оставив московскую квартиру дочери.
***
Город, где жила Агриппина Петровна, был тихим и провинциальным. Двухэтажные дома, покосившиеся заборы, редкие машины на улицах. Валентина поселилась в материнской трёшке — большой, но обветшалой, со старой мебелью и скрипучими полами.
Первые месяцы были тяжёлыми. Агриппина Петровна после ин суль та почти не вставала, была капризной и требовательной. Валентина меняла постельное бельё, готовила диетическую еду, водила мать в туалет, читала ей вслух. Денег катастрофически не хватало — пенсии матери едва хватало на лекарства.
Но однажды вечером, когда Валентина сидела у постели старухи, Агриппина неожиданно взяла её за руку.
— Ты помнишь в о й ну? — спросила она хриплым голосом. — Мне было десять, когда отца забрали. Мама одна нас троих подняла. Знаешь, что она мне тогда говорила? «Всегда имей крышу над головой. Без угла человек — никто».
Валентина кивнула, не понимая, к чему это.
— Твоя квартира — это твоё спасение, — продолжила мать. — Запомни.
Через неделю Валентина устроилась в районную библиотеку на полставки. Работа была тихая, почти медитативная. Она расставляла книги, общалась с немногочисленными читателями, пила чай с коллегой — учительницей Марией Николаевной, женщиной её возраста, тоже одинокой.
Впервые за много лет Валентина почувствовала странное спокойствие. Здесь, вдали от Москвы, от суеты, от бесконечных требований, она будто отдыхала.
Когда Лена снова вышла замуж и уехала к новому мужу, Валентина решила сдавать московскую квартиру. Деньги от аренды помогали покупать лекарства для матери и немного откладывать.
Она чувствовала, что жизнь наконец-то налаживается.
***
Лето принесло неожиданность. Лена позвонила в слезах.
— Мама, я опять развожусь, — всхлипывала она. — Андрей оказался ревнивцем-пси хо патом. Следил за мной, проверял телефон, устраивал скандалы из-за каждого взгляда. Я больше не могу!
Валентина вздохнула. Второй брак дочери рушился так же быстро, как и предыдущий.
— Приезжай сюда, к нам, — предложила она. — Места хватит.
— Нет, мама, — отрезала Лена. — Я тут сняла квартиру. В хорошем районе, Маше школу выбрала престижную.
Валентина промолчала. Она видела фотографии дочери в социальных сетях — рестораны, букеты цветов, дорогие платья. Показывала их Агриппине Петровне, и та только качала головой:
— Ду ра твоя дочка. Понты дороже стабильности.
Съёмное жильё оказалось дорогим. Лена работала менеджером в торговой компании, но зарплаты не хватало. Она начала звонить всё чаще.
— Мама, высели квартирантов! Верни мне квартиру, я там жить буду!
— Леночка, но мне нужны эти деньги для бабушки, — пыталась объяснить Валентина.
— А мне что, не нужны? — кричала дочь. — Кто важнее для тебя — я или квартиранты?!
Потом требования изменились:
— Продай квартиру, отдай мне деньги! Я добавлю свои и возьму ипотеку на двушку побольше!
— Лена, это единственное, что у меня есть…
— Ты живёшь у своей матери! Зачем тебе квартира?! Ты думаешь только о себе!
Разговоры становились всё жёстче. Лена обвиняла мать в эгоизме, чёрствости, отсутствии любви. Валентина после каждого звонка сидела у окна и плакала.
***
Тот майский вечер Валентина запомнила навсегда.
Телефон зазвонил в девять вечера. На экране высветилось имя внучки.
— Бабушка, — девочка всхлипывала так жалобно, что сердце сжалось. — Почему ты не хочешь помочь маме? Мы можем остаться на улице!
— Машенька, что ты говоришь…
— Мама плачет каждый день! Говорит, что ты злая! Что тебе всё равно на нас! Ты же живёшь у прабабушки, зачем тебе квартира? Отдай её нам, пожалуйста!
Валентина слушала, и внутри что-то обрывалось. Девятилетняя девочка, её любимая внучка, говорила заученными фразами, которые вложила в её голову мать.
— Машенька, это неправда…
— Ты плохая! — закричала Маша и бросила трубку.
Валентина уронила телефон на колени и разрыдалась. Слёзы лились градом, плечи тряслись. Она закрыла лицо руками, и из груди вырывались какие-то животные всхлипы.
Дверь скрипнула. В комнату вошла Агриппина Петровна — в старом байковом халате, опираясь на палку. Она медленно подошла к дочери и обняла её — сильно, крепко, как не обнимала, наверное, лет тридцать.
— Не смей, — хрипло сказала старуха. — Слышишь? Не смей отдавать квартиру. Это твоё спасение. Ты ей отдашь — останешься ни с чем. Она тебя сожрёт и не поперхнётся.
— Но это моя дочь… — прошептала Валентина.
— И что? Моя дочь — ты, но я же не требую от тебя невозможного. Жильё — это святое. Без него ты погубишь и себя, и Машу. Потому что Лена промотает всё за год, а ты окажешься на улице.
Эту ночь Валентина не спала. Лежала в темноте, глядя в потолок, и думала. Перебирала в памяти все эти годы — бесконечное самопожертвование, отказ от личной жизни, от отдыха, от всего. А в результате — обвинения в эгоизме.
К утру она приняла решение.
***
В восемь утра Валентина набрала номер дочери. Руки не дрожали. Голос был спокойным и твёрдым.
— Лена, слушай внимательно. Квартиру я продавать не буду.
— Что?! — взвилась дочь.
— Это моё единственное жильё. Мой единственный угол. Если хочешь — возвращайся туда жить с Машей. Я попрошу квартирантов съехать. Но распоряжаться моей судьбой ты не будешь.
— Ты спя тила?! — кричала Лена. — Я твоя дочь! Я нуждаюсь в помощи, а ты…
— Я тебе помогала всю жизнь, — перебила Валентина. — Я отдала тебе всё. Но квартира — это граница, которую я не переступлю.
— Ты эгоистка! Я с тобой не хочу больше разговаривать!
Гудки отбоя.
Валентина положила телефон на стол и глубоко вздохнула. Внутри было странно — пусто и одновременно легко. Словно груз в тысячу тонн свалился с плеч.
После завтрака она оделась и пошла в магазин за хлебом и молоком. На улице было солнечно. Соседка тётя Клава махала рукой от забора, почтальон Семён Петрович здоровался с улыбкой.
И Валентина вдруг заметила, что идёт по-другому. Спина прямая, шаг твёрдый. Голова высоко поднята.
***
Прошло полгода.
Лена так и не позвонила. Валентина узнавала о дочери и внучке из социальных сетей — они жили в той же съёмной квартире, Маша ходила в школу, Лена работала.
Агриппина Петровна у мер ла в сентябре, во сне, тихо и спокойно. Валентина осталась в её квартире, оформив наследство.
Московскую однушку она продавать не стала. Квартиранты были хорошие, платили исправно. На эти деньги Валентина впервые за много лет купила себе новое пальто, записалась на курсы английского языка при библиотеке, начала ходить в бассейн.
Мария Николаевна как-то спросила за чаем:
— Ты ведь скучаешь по внучке?
— Скучаю, — честно ответила Валентина. — Но я больше не могу жить чужой жизнью. Даже ради дочери.
В январе пришло сообщение от Маши. Короткое: «Бабушка, я тебя люблю. Извини за тот звонок».
Валентина смотрела на экран телефона и улыбалась сквозь слёзы. Может быть, не всё потеряно. Может быть, когда-нибудь они снова будут близки.
Но квартиру она не отдаст. Никогда.
Потому что крыша над головой — это не эгоизм. Это право на собственную жизнь.
