Я задержалась в мастерской, дописывая проект для нового, очень нервного клиента. В воздухе витала усталость, пахло краской и деревом. Но это был мой запах успеха, моя независимость. Квартира, которую я купила три года назад на свои первые серьезные заработки, была моей крепостью. И вот я возвращалась домой, в свою крепость, к мужу.
Алексей встретил меня уже накрытым столом. Это было так мило и неожиданно. Он редко готовил ужин.
— Рит, привет! — Он поцеловал меня в щеку и помог снять пальто. — Я тут приготовил твой любимый пасту с морепродуктами.
— Что случилось? — улыбнулась я, подозрительно оглядывая стол. — Подарок не за горами? Или с работы хочешь сообщить, что тебя повысили?
— Ну что ты, просто захотелось сделать приятно моей замечательной жене, — он отвел глаза и принялся накладывать еду в тарелки.
Мы сели ужинать. Он рассказывал о своем дне, о каких-то мелких офисных интригах, но я чувствовала какую-то фальшь в его голосе, легкое напряжение. Он перебирал вилкой еду на тарелке, хотя обычно ел с аппетитом.
— Ладно, Леш, — я положила руку на его. — Слушай, я устала, давай без прелюдий. Что-то случилось?
Он вздохнул, отложил вилку и посмотрел на меня тем взглядом, который обычно предшествовал какой-нибудь не очень приятной новости. Таким он смотрел, когда признался, что разбил мою машину.
— Рита… Мама продала квартиру.
Новость была неожиданной. Свекровь жила в двухстах километрах от нас, в маленьком городке, в своей трешке, доставшейся ей после развода.
— Серьезно? И что, нашлись покупатели? Она же ее лет пять уже пыталась втюхать.
— Да, нашлись. И очень выгодно. Она уже все оформила.
— И куда же она теперь? Снимать будет? — спросила я, все еще не понимая, к чему он ведет.
Алексей сделал глоток воды, потянул время.
— Ну, она подумала… Решила переехать сюда, к нам. Пожить немного, пока с новым жильем не определится. Присмотреться к рынку. Тут же выбор больше.
В комнате повисла тишина. Я перестала жевать, просто глядя на него. Мозг отказывался воспринимать эту информацию.
— К нам? — переспросила я, убеждая себя, что ослышалась. — Пожить? Алексей, ты в своем уме? Это как? Надолго?
— Ну, я не знаю… Пару месяцев. Может, три. Пока не купит что-то подходящее. Рит, она же одна, я единственный сын. Куда ей еще? — его голос стал мягким, заискивающим, таким, каким он бывал, когда очень сильно провинился. — Она же поможет по хозяйству, тебе же легче будет. Ты так много работаешь…
Я отодвинула тарелку. Аппетит пропал напрочь.
— Подожди, стоп. Она продала свою квартиру, не имея на примете новой? И ее гениальный план заключается в том, чтобы въехать в нашу? В мою? Однокомнатную квартиру? Где она, простите, будет спать? На балконе? Или мы с тобой в спальне, а она на нашем диване в гостиной? Ты вообще думал, прежде чем соглашаться?
— Я не соглашался, я… Я просто сказал, что она может приехать, — он замялся, понимая, что сказал глупость. — Она же мама. Я не могу сказать ей «нет». Она уже все решила. Переезжает в конце недели.
В его глазах не было ни капли юмора. Лишь тупая, сыновья уверенность в том, что я обязана это принять, проглотить, как проглотила пасту с морепродуктами. И легкий испуг, что сейчас будет скандал.
Я встала из-за стола. В ушах шумело.
— Поздравляю, Алексей. Ты принял гениальное решение. Без моего ведома. Отличный ужин. Спасибо.
Я повернулась и вышла из кухни, оставив его одного с его мыслями и двумя тарелками остывающей пасты. Так началась моя война за собственный дом. Война, о которой я еще не знала.
Прошло несколько дней. Мы почти не разговаривали с Алексеем. Он пытался завести беседу, но я отмалчивалась. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. Я надеялась, что он одумается и сам как-то разрешит эту абсурдную ситуацию. Но чуда не произошло.
В субботу утром раздался звонок в дверь. Алексей, хмурый и невыспавшийся, побрел открывать. Сердце мое упало. Я уже знала, кто это.
С порога послышался (знакомый) властный голос.
— Ну, помогите, что стоите! Вещи вносите! Осторожно, это же хрусталь!
Я вышла в коридор и замерла. Картина была сур реалистичной. Алексей, согнувшись, втаскивал огромный, видавший виды сундук. За ним в квартиру буквально вкатывалась Галина Петровна, закутанная в пуховый платок, хотя на улице было довольно тепло. А следом за ней незнакомый мужчина тащил еще два чемодана немыслимых размеров.
— Мама, ну я же говорил, что тут лифт маленький, — пробормотал Алексей, спотыкаясь о порог.
— Ничего, сынок, справимся! О, Рита, здравствуй! — свекровь раскинула объятия для формального поцелуя. От нее пахло дорогими духами и старой пылью. — Наконец-то я у вас! В своей новой семье!
Она произнесла это с такой собственнической интонацией, что у меня по спине пробежали мурашки. Я молча наблюдала, как наш уютный, светлый холл превращается в филиал камеры хранения.
— Галина Петровна, вы сказали, что поживете пару месяцев. Это что, все ваши вещи на пару месяцев? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— А что, милая? Я же не на курорт собралась, я к сыну переезжаю! Это моя жизнь в этих чемоданах. Не переживай, я все сама разберу.
Она сняла платок и, не снимая пальто, прошлась по квартире, как ревизор.
— О, какая у вас маленькая кухонька… А мебель надо будет переставить, здесь неудобно совсем. Алексей, ты же говорил, что у вас просторно. Ну да ничего, обживемся.
Я посмотрела на мужа. Он избегал моего взгляда, покраснев, пытался втиснуть сундук в угол коридора. В тот момент он выглядел не как хозяин дома, а как пристыженный подросток.
Вечером того же дня я стала свидетельницей того, как быстро и уверенно моя крепость переходит в руки захватчика.
Мы сидели за ужином. Вернее, сидели я и Алексей. Галина Петровна предварительно прошлась по всем шкафчикам, пересмотрела все мои кастрюли и сковородки, покритиковала бренд масла и теперь, стоя у плиты, дожаривала себе котлеты, потому что наши, по ее словам, были «какие-то неправильные».
— Рита, я тут пока свои вещи не разобрала, на твоей половинке в шкафу немного места заняла. Ты же не против? У тебя там пусто много, — сказала она, не оборачиваясь.
Я отложила вилку. Алексей под столом тронул мое колено, умоляя молчать.
— Галина Петровна, мне кажется, нам нужно обсудить условия вашего проживания, — начала я максимально спокойно. — Квартира небольшая, нам нужно будет как-то…
— О, не волнуйся, детка! — она перебила меня, наконец повернувшись с дымящейся сковородой в руках. — Я все уже обдумала. Я же вижу, как ты много работаешь, бедная. А Алексей устает на своей работе. Так что я тут все на свои плечи возьму. Хозяйство, готовка. А ты можешь спокойно зарабатывать наши общие деньги.
Она произнесла это с такой сладкой улыбкой, что у меня перехватило дыхание.
— Какие… наши общие деньги? — переспросила я.
— Ну конечно! — она села за стол напротив меня, отодвинув мою тарелку. — Мы же одна семья. Нельзя же так, что у кого-то много, а у кого-то мало. Надо объединяться. Я вот сыну всегда говорила: нужно найти женщину с перспективой, которая сможет обеспечить семью, пока мужчина… ищет себя. А ты у нас такая умница, трудяга! Вот и прекрасно. Тебе ведь не тяжело содержать семью?
Я смотрела то на ее самодовольное лицо, то на опущенную голову Алексея. И поняла все. Это не было спонтанным решением. Это был их с ней общий план. Красиво и комфортно устроиться за мой счет.
В воздухе повисло тяжелое молчание. Было слышно, как на кухне тикают мои часы, которые я купила на первые деньги. Мои часы. В моей квартире.
— Я все поняла, — тихо сказала я и поднялась из-за стола. — Очень познавательно. Приятного аппетита.
Я вышла, оставив их вдвоем. Война была объявлена официально. И теперь мне предстояло понять, какую тактику выбрать.
Неделя после приезда Галины Петровны растянулась в бесконечную череду мелких унижений и бытового хаоса. Она действительно взяла на себя хозяйство. Если можно так назвать тотальный передел всего пространства под себя.
Мои крупы были пересыпаны в ее банки с надписями, сделанными ее рукой. Мои полотенца в ванной были заменены на ее, старомодные и жесткие. Она без спроса пользовалась моей косметикой, а когда я сделала замечание, лишь отмахнулась:
— Рита, ну что ты как маленькая! Мы же теперь одна семья, чего делить-то? У тебя этого добра полно, тебе не жалко для свекрови?
Алексей старался не замечать происходящего. Он уходил на работу рано и возвращался поздно, явно избегая находиться в квартире. Когда мы оставались наедине, он пытался обнять меня, что-то пробормотать о том, что нужно потерпеть, что мама скоро найдет себе жилье. Но в его словах не было уверенности, а в глазах — прежней теплоты. Он был как заложник, и я понимала, что ждать от него помощи бессмысленно.
Кульминация наступила в пятницу вечером. Я получила перевод за удачно сданный проект. Это была приличная сумма, которую я планировала отложить на давно желанный отпуск. Я была в хорошем настроении и, вернувшись домой, даже купила дорогой торт, пытаясь как-то разрядить обстановку.
Ужин проходил в гнетущем молчании. Галина Петровна хлопотала у плиты, громко переставляя кастрюли, давая понять, кто здесь теперь главная хозяйка.
Когда мы закончили есть, Алексей неожиданно кашлянул и посмотрел на меня.
— Рита, нам нужно кое-что обсудить.
Я насторожилась. По тону его голоса было ясно, что разговор инициирован не им.
— Я слушаю.
— Видишь ли… Мама права. Нам нужно быть более сплоченными. Сейчас такое время… нестабильное. И я думаю, что нам стоит объединить наши доходы. Создать общий семейный бюджет.
Я отложила чашку. Рука дрогнула, и чай чуть не пролился на скатерть.
— Общий бюджет? — переспросила я, стараясь сохранить спокойствие. — И как ты это видишь?
— Ну… Мы будем класть все деньги на один счет. А мама будет помогать нам ими разумно распоряжаться. Она же у нас экономная, опытная. Она сможет оптимизировать наши расходы.
Галина Петровна одобрительно кивнула, сложив руки на груди.
— Конечно, сынок. Я сразу вижу, куда у вас деньги утекают. Нужно затянуть пояса. А Рита много зарабатывает, это же хорошо! Пусть вкладывается в семью, в будущее. А ты, Лешенька, не переживай, твою зарплату ты сможешь тратить на себя, на отдых. Ты ведь так устаешь.
Вот оно. Прозвучало это вслух. Откровенно и нагло.
Я медленно подняла на них глаза. Горячая волна гнева подкатила к горлу, но я сглотнула ее. Внутри все застыло и стало ледяным.
— Позвольте мне уточнить, — мой голос прозвучал странно спокойно, почти отчужденно. — Ты предлагаешь, чтобы все деньги, которые я зарабатываю, вкладывая по двенадцать часов в день, мы положили на общий счет. Которым будет управлять твоя мама. А твою зарплату ты оставишь себе. Для личных нужд. Я правильно поняла?
Алексей покраснел и опустил глаза. Ему было стыдно. Но не настолько, чтобы возразить.
— Ну… не совсем так. Это будет наш общий фонд…
— Это именно так! — перебила его Галина Петровна. — Не надо экивоков! Семья должна быть единой! Ты что, против семьи, Рита? Ты хочешь, чтобы мой сын жил в нужде, пока ты купаешься в роскоши?
Я посмотрела на нее, потом на мужа. В тот момент я увидела их настоящих. Двух хищников, прикрывающихся риторикой о семье.
— Хорошо, — сказала я тихо. — Давайте говорить начистоту. Квартира, в которой мы сидим, моя. Я купила ее до брака, за свои деньги. Брачный договор мы не заключали. Согласно закону, это мое личное имущество. Оно не подлежит разделу. Никогда.
Они замерли. Галина Петровна вытянулась в лице.
— Общими, — продолжала я, — являются только доходы, полученные в браке, и накопления, сделанные из них. Но, как мы все видим, основных доходов в этой семье два: мои и твои, Алексей. И если мои значительно выше, то и вложения в общий бюджет должны быть пропорциональными. Или равными. Но никак не односторонними.
Я сделала паузу, давая им осознать сказанное.
— И еще один момент. Управлять общим бюджетом может только один из супругов. И уж точно не гостья в этом доме, какими бы благими намерениями она ни руководствовалась.
В комнате повисла гробовая тишина. Слова, падавшие как камни, сделали свое дело. Маска «дружной семьи» треснула, обнажив меркантильный расчет.
Галина Петровна первой опомнилась. Ее лицо исказилось обидой.
— Так-то ты встречаешь свекровь в своем доме? Юридическими угрозами? Да мы тебя…
— Мама, хватит! — неожиданно резко сказал Алексей. Он был бледен. Возможно, впервые за долгое время он увидел ситуацию моими глазами. И ему стало страшно.
Я встала из-за стола.
— Обсуждение окончено. Никакого общего счета не будет. Каждый остается при своих деньгах. Это мое окончательное решение.
Я вышла из кухни, оставив их в ошеломленном молчании. Первый выстрел в войне был сделан. И он достиг цели.
После того вечера в квартире воцарилась ледяная тишина. Она была густой, осязаемой, как туман. Мы перестали быть семьей. Мы стали тремя чужими людьми, вынужденными делить одно пространство, и каждый выстроил свои границы.
Галина Петровна больше не пыталась казаться доброй свекровью. Ее взгляд, когда мы пересекались в коридоре, был колючим и полным неприкрытой ненависти. Она громко хлопала дверьми, грохотала кастрюлями, давая понять, что я испортила ей все планы. Но открыто нападать после моего юридического предупреждения она не решалась.
Алексей жил как тень. Он молча уходил на работу, молча возвращался и запирался в гостиной перед телевизором. Он пытался не замечать ни меня, ни свою мать, словно надеясь, что если он будет вести себя тихо, то конфликт рассосется сам собой. Но конфликт только нарастал.
Я поняла, что мои слова подействовали лишь как временная мера. Нужно было переходить к действиям. Я начала с малого.
В тот же вечер после скандала я зашла в ванную, взяла свою дорогую косметику, которую Галина Петровна так любила «позаимствовать», и перенесла ее в свою спальню. Наутро я услышала ее возмущенный голос:
— Алексей! А где тут крем мой? Я на тумбочке оставляла!
— Какой крем, мама? — устало отозвался он из гостиной.
— Ну тот, в синей баночке! Исчез куда-то!
Я вышла из спальни, полностью готовая к работе.
— Галина Петровна, это мой крем. Я убрала его. Чтобы избежать недоразумений.
Она фыркнула, но ничего не ответила, лишь с ненавистью посмотрела на меня.
В тот же день после работы я зашла в магазин и купила продуктов только на себя. Ровно на один ужин: кусок лосося, авокадо, рукколу. Когда я готовила ужин на кухне, Галина Петровна снова устроила спектакль.
— Ой, сынок, смотри, какая у нас избранная диета! А нам с тобой, видимо, на макаронах сидеть? — она громко вздохнула, доставая из холодильника пачку спагетти.
— Мама, перестань, — пробурчал Алексей, уткнувшись в телефон.
— Я что, не права? В семье должен быть один стол для всех! А не так, что кто-то балуется деликатесами, а кто-то объедки жует.
Я молча переложила готового лосося на тарелку, выключила плиту и, проходя мимо них, сказала абсолютно спокойно:
— Я покупала эту еду на свои деньги. Так же, как и вы покупаете макароны на свои. Если Алексей захочет лосося, он может купить его на свою зарплату. Или вы, Галина Петровна. Я не против.
Я ушла в комнату, оставив их в очередном молчании. С тех пор я больше не покупала еду «на всех». Я не оставляла деньги на столе. Я сменила пароли от всех стриминговых сервисов, так как заметила, что свекровь облюбовала мой аккаунт для просмотра сериалов.
Атмосфера накалялась с каждым днем. Алексей, зажатый между двух огней, становился все более раздражительным. Однажды вечером, когда я отказалась дать ему денег на новый гаджет, который он захотел купить «потому что у коллеги есть», он не выдержал.
— Рита, что вообще происходит? — он встал передо мной, его лицо было искажено злостью и растерянностью. — Мы живем как враги! Из-за денег! Из-за какой-то ерунды!
— Это не ерунда, Алексей, — ответила я, не отрываясь от ноутбука. — Это уважение. Меня не уважают в этом доме. Твоя мать считает, что имеет право распоряжаться моими вещами и моими деньгами. А ты поддерживаешь ее.
— Я никого не поддерживаю! Я просто хочу мира! Хочу, чтобы все было как раньше!
— Как раньше? — я закрыла ноутбук и посмотрела на него. — Чтобы я молча платила за всех, а вы с мамой решали, как распорядиться моими деньгами? Это твой идеал семьи? Тогда извини, я не хочу такой семьи.
Он что-то пробормотал и вышел, хлопнув дверью. Я осталась одна. В тишине комнаты до меня донеслись приглушенные голоса из гостиной. Он жаловался матери. А она что-то утешающе говорила ему. Враги объединились против общего противника — меня.
Именно в тот вечер я начала вести свой тихий дневник. В заметках на телефоне я фиксировала даты, суммы и суть конфликтов. «25 октября. Г.П. снова воспользовалась моей косметикой, несмотря на запрет. Сделала замечание — в ответ обвинила в жадности». «27 октября. Алексей просил деньги на новый телефон. Отказала. Начал скандал. Обвинил в том, что я разрушаю семью».
Я не знала, пригодятся ли эти записи. Но они помогали мне самой не сойти с ума, оставаться в трезвом уме и не поддаваться на провокации. Это была моя хроника войны за самоуважение. Холодная, тихая и очень одинокая война.
Тихая война продолжалась. Каждый день приносил новые мелкие уколы, которые я уже научилась парировать. Но я понимала, что это не может длиться вечно. Нужен был решительный ход. Оборона должна была перерасти в наступление. И для этого мне требовалось оружие. Не кухонное, а настоящее, железобетонное — юридическое.
В один из четвергов, сославшись на срочную встречу с заказчиком, я отпросилась с работы раньше. Сердце колотилось не от вранья, а от предстоящего шага. Я шла не на встречу, а в юридическую консультацию, которую нашла по отзывам и тщательно проверила.
Офис оказался небольшим, но стильным и деловым. Меня встретила женщина лет сорока пяти с умными, внимательными глазами и строгой прической. Ее звали Ирина Викторовна.
— Чем могу помочь? — спросила она, предложив мне сесть.
И я начала рассказывать. Сначала сбивчиво, потом все более четко и спокойно. Я рассказала все: о своей квартире, купленной до брака, о внезапном переезде свекрови, о предложении объединить доходы под ее управлением, о своих ответных мерах и о текущей ледяной атмосфере дома. Я показала ей свои записи в телефоне — хроника бытовых стычек.
Ирина Викторовна слушала внимательно, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте.
— Я понимаю, что просто выгнать их я не могу, — подвела я итог. — Но я не могу так больше жить. Что мне делать? Какие у меня права?
Юрист отложила ручку и сложила руки на столе.
— Маргарита, вы все делаете абсолютно правильно. Ваша главная защита — это ваша юридическая грамотность и хладнокровие. Давайте разложим все по полочкам.
Она говорила медленно и четко, как на лекции.
— Первое и главное: квартира. Поскольку она приобретена вами до регистрации брака и брачный договор отсутствует, это ваше личное имущество. Ни муж, ни тем более его мать не имеют на него никаких прав. Они не могут его продать, подарить, обменять. Даже в случае развода квартира останется за вами.
Я кивнула, и камень с души немного сдвинулся.
— Второе: прописка. Ваш муж у вас прописан?
— Да.
— Это несколько усложняет ситуацию. Выписать его без его согласия можно только через суд, и для этого нужны веские основания: длительное непроживание, неуплата коммунальных услуг, создание препятствий для вас как для собственника. Начинайте фиксировать все. Квитанции об оплате ЖКУ должны идти только с вашего счета. Сохраняйте все чеки. Если он не вносит свою долю — это ваше доказательство.
Я снова кивнула, мысленно отмечая, что уже так и делаю.
— Теперь что касается свекрови. Она не собственник, не наниматель и даже не прописана у вас. Она находится в квартире на правах гостя. И вы, как собственник, имеете полное право в любой момент прекратить ее пребывание у себя дома. Проще говоря, вы можете не впустить ее. Если она откажется уходить, вы можете вызвать полицию. Основание — нарушение права собственности. Полиция, конечно, может попытаться уговорить вас «разобраться миром», но на вашей стороне закон.
— А если… если она что-то испортит? Начнет громить? — спросила я, вспоминая ее гневные взгляды.
— Фиксируйте. Фотографируйте, снимайте на видео. Вызывайте полицию и пишите заявление. Причинение ущерба имуществу — это уже административное, а то и уголовное правонарушение. Ваши записи в телефоне, кстати, тоже могут служить косвенным доказательством систематических конфликтов.
Мы проговорили еще почти час. Она дала мне четкий план действий, как вести себя в разных ситуациях. Я вышла из офиса с папкой распечатанных материалов и стальным спокойствием внутри. Страх уступил место уверенности.
Я знала, что рано или поздно меня ждет решающее столкновение. И теперь я была к нему готова. У меня за спиной был не просто гнев и обида, а знание. Знание, которое превращало меня из жертвы в сильную сторону.
Вечером того дня Галина Петровна в очередной раз что-то громко ворчала на кухне. Алексей молча смотрел телевизор. Но теперь их поведение больше не вызывало у меня тревоги. Я смотрела на них как хирург на пациента перед операцией. Я знала анатомию проблемы и была готова к вмешательству.
Война продолжалась, но теперь у меня был генеральный штаб и подробный план кампании. Оставалось только дождаться подходящего момента для решающего удара.
Тишина в квартире стала звенящей. Казалось, даже воздух застыл в ожидании развязки. Я ждала. Я знала, что их терпение лопнет быстрее, чем мое. Моя уверенность, подкрепленная знанием закона, действовала на них как красная тряпка на быка.
И они клюнули.
В субботу утром, когда я допивала кофе в своей комнате, раздался звонок в дверь. Я не ожидала гостей. Выглянув в коридор, я увидела, как Галина Петровна, заметно оживившись, почти бежит открывать.
На пороге стояла немолодая, чрезмерно нарядная женщина с серьезным мужчиной, который с профессиональным видом оглядывал прихожую.
— Проходите, проходите, дорогие! — засуетилась свекровь. — Извините за беспорядок, как раз решаем вопрос с вашими вещами.
Женщина одобрительно кивнула и шагнула внутрь, ее взгляд скользнул по стенам, оценивая метраж.
— Да, планировка неплохая, — сказала она деловым тоном. — Но перегородку между гостиной и кухней точно нужно сносить. Сделаем евроремонт, и квартира заиграет.
Я застыла в непонимании на секунду. А потом до меня дошло. Это были не гости. Это были покупатели. Покупатели моей квартиры.
Кровь ударила в голову. Все сомнения, вся жалость, все остатки надежды на здравый смысл испарились в одно мгновение. Они не просто хотели пожить за мой счет. Они планировали продать из-под меня мой же дом.
Я вышла из комнаты. Мое лицо, должно быть, было абсолютно бесстрастным, потому что Галина Петровна, увидев меня, на мгновение смутилась, но тут же взяла себя в руки.
— О, Рита, ты дома! Я думала, ты ушла. Знакомься, это Лидия Степановна, а это ее муж. Они интересуются… ну, нашим жильем.
— Чьим именно жильем? — спросила я тихо, но так, что в коридоре воцарилась мертвая тишина.
— Ну… квартирой… — свекровь замялась.
Лидия Степановна, почуяв неладное, нахмурилась.
— А в чем дело? Вы собственник?
— Именно так, — я не отвела взгляда от Галины Петровны. — Я единоличная собственница этой квартиры. И я ее не продаю. Более того, я даже не знала о визите этих людей.
Наступила пауза. Потенциальные покупатели переглянулись с явным раздражением.
— Извините, у нас мало времени, — холодно сказал мужчина. — Нам сказали, что сделка готовится.
— Вас обманули, — так же холодно ответила я. — Прошу вас, не тратьте свое время.
Смущенно пробормотав извинения, пара ретировалась. Я закрыла за ними дверь и медленно повернулась к свекрови. Она стояла посередине коридора, багровая от злости и смущения.
В этот момент из гостиной вышел Алексей. Он все видел и слышал. На его лице была паника.
— Рита… Мама просто хотела… показать варианты… — он бессмысленно пробормотал.
— Молчи! — это прозвучало как хлыст. Впервые за все время я повысила на него голос. — Ты будешь сидеть и смотреть, как твоя мать продает мою квартиру?
Я прошла в гостиную, они потупились следом. Я обернулась к ним. Внутри все дрожало от ярости, но голос был твердым и четким, как сталь. Я вспоминала каждое слово юриста.
— Прекрасно. Раз уж мы все здесь собрались, давайте окончательно проясним ситуацию. Раз и навсегда.
Я посмотрела на Галину Петровну.
— Вы находитесь в этой квартире на правах гостя. Я, как собственник, больше не хочу вас здесь видеть. У вас есть неделя, чтобы собрать свои вещи и съехать.
Она ахнула, ее глаза округлились от бешенства.
— Как это съехать? Куда я денусь? Это дом моего сына!
— Это не дом вашего сына! — я не стала кричать, но каждое слово падало с весом свинца. — Это моя квартира, купленная мной до брака. Ваш сын здесь лишь прописан. И он тоже имеет право пользования жильем только до тех пор, пока мы находимся в браке и пока он не нарушает мои права.
Я перевела взгляд на Алексея. Он был бледен и казался совсем маленьким.
— А тебе, Алексей, я предлагаю выбор. Ты либо съезжаешь вместе со своей матерью, и мы начинаем процедуру развода. Либо ты остаешься здесь. Но на моих условиях.
Он поднял на меня испуганный взгляд.
— Каких условиях?
— Первое: твоя мать больше никогда не переступает порог этой квартиры. Ни на день, ни на час. Второе: мы ведем полностью раздельный бюджет. Ты оплачиваешь половину коммунальных услуг и покупаешь себе еду. Третье: никаких общих счетов, никаких советов о моих деньгах. Ты принимаешь эти правила — остаешься. Нет — свободен. Выбирай.
В комнате повисла гробовая тишина. Галина Петровна смотрела на сына с немым ужасом и мольбой. Алексей смотрел в пол, его руки дрожали. Он понимал, что это точка невозврата. Выбор между матерью и комфортной жизнью.
Прошла минута. Показавшаяся вечностью.
— Лешенька… — прошептала Галина Петровна.
Он поднял голову. Он посмотрел на ее полное страха лицо. Потом на меня — холодную и непреклонную. И в его глазах что-то надломилось.
— Мама… ты найдешь себе комнату… я тебе помогу… — он выдавил из себя, не глядя на нее.
Это был приговор. Галина Петровна отшатнулась, как от пощечины. Ее лицо исказилось от обиды, боли и ненависти. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов из горла вырвался лишь сдавленный стон. Она развернулась и, схватив свою сумку, выбежала из гостиной, хлопнув дверью в свою комнату.
Я посмотрела на Алексея. Он опустил голову и закрыл лицо руками. Победителя в этой комнате не было. Были лишь проигравшие. Но я отстояла то, что принадлежало мне по праву. Ценой, которую теперь предстояло осознать.
Тишина, воцарившаяся после моего ультиматума, была оглушительной. Она давила на уши, как после взрыва. Алексей так и сидел, сгорбившись, уставившись в узоры на ковре. За дверью комнаты свекрови сначала было слышно всхлипывания, потом они стихли, сменившись грохотом ящиков и чемоданов.
Я не испытывала ни радости, ни торжества. Только ледяную, безразличную пустоту. Я прошла на кухню, налила себе стакан воды и выпила его медленными глотками, глядя в окно на серый городской пейзаж. Рука не дрожала.
Через час дверь комнаты Галины Петровны скрипнула. Она вышла в коридор. За эти шестьдесят минут она словно постарела на десять лет. Тщательно нанесенный макияж был размазан следами слез, волосы растрепаны. Она тащила два своих огромных чемодана, с которыми когда-то приехала покорять мой дом.
Алексей поднялся с дивана, увидев ее.
— Мама, давай я…
— Не надо! — ее голос сорвался на визгливую, истеричную ноту, но она тут же взяла себя в руки, выпрямилась и посмотрела на него с таким леденящим презрением, что он отшатнулся. — Я сама. Ты уже все для меня сделал. Оставайся со своей… королевой.
Она бросила на меня взгляд, полный такой немой, всесокрушающей ненависти, что стало почти физически плохо. Но я выдержала его, не моргнув. В этой тихой битве взглядов она капитулировала первой, отвернувшись к сыну.
— Хотя нет… Помоги донести чемоданы до такси. Это последнее, о чем я попрошу тебя… сынок.
Последнее слово прозвучало как плевок. Алексей, бледный и растерянный, молча взял чемоданы и потащил их к выходу. Он не смотрел ни на нее, ни на меня.
Галина Петровна натянула пальто и, не прощаясь, вышла в подъезд. Я осталась стоять в центре гостиной, слушая, как затихают их шаги в лифте.
Возвратился Алексей один через двадцать минут. Он вошел, не поднимая глаз, прошел в гостиную и снова упал на диван, уткнувшись лицом в спинку. Его плечи слегка вздрагивали.
Я не стала его утешать. Не стала говорить ничего. Любые слова сейчас были бы либо ложью, либо издевательством. Я дала ему возможность выплакать свое предательство, свою слабость и свое поражение.
Я прошла в комнату, которую последние недели занимала свекровь. Воздух был густой, пропитанный запахом ее духов. Полки были пусты, на кровати смята простыня. На тумбочке лежала забытая заколка. Я взяла ее, холодную и безжизненную, и выбросила в мусорное ведро.
Потом я открыла окно. Холодный осенний воздух ворвался в комнату, сметая запах чуждого присутствия. Я стояла и дышала полной грудью, чувствуя, как лед внутри постепенно начинает таять, сменяясь горьким, но очищающим облегчением.
Выйдя в коридор, я увидела, что Алексей не сдвинулся с места.
— Я вызвала уборщицу на завтра, — сказала я спокойно. — Нужно сделать генеральную уборку во всей квартире.
Он ничего не ответил. Мне было все равно.
Вечер мы провели в абсолютном молчании. Он не притронулся к еде. Я поужинала одна на кухне, потом приняла долгий душ, смывая с себя всю грязь этих недель, весь этот кошмар.
Когда я ложилась спать, он все еще сидел в гостиной в темноте, освещенный лишь мерцанием телевизора, который был включен без звука.
Я закрыла дверь спальни. Не на ключ. Просто закрыла. Тонкая преграда из дерева отделяла меня от человека, который был мне мужем, но в один миг стал чужим, broken человеком, выбравшим комфорт над родной матерью.
Война была выиграна. Захватчик изгнан. Но какой ценой? Ценой уничтожения всего, что раньше называлось семьей. Я повернулась на бок и смотрела в потолок, слушая тиканье своих часов в гостиной. Моих часов. В моей тихой, пустой и отвоеванной квартире.
Прошло несколько недель. Осень окончательно вступила в свои права, за окном моросил холодный дождь, смывая последние следы ушедшего лета. В квартире тоже установился новый, странный и непривычный климат — климат перемирия, больше похожего на одиночное заключение.
Алексей съехал в тот же вечер. Нет, он не ушел к матери. Он снял небольшую студию на окраине города. Мы не обсуждали это. Он просто молча собрал свои вещи в два чемодана и, не прощаясь, вышел из квартиры. Ключи положил на тумбу в коридоре. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком, который прозвучал громче любого хлопка.
Я не плакала. Я чувствовала лишь огромную, всепоглощающую усталость, как после долгой и изматывающей болезни.
На следующее утро приехала уборщица. Мы вдвоем вымыли квартиру от пола до потолка. Вынесли мусор, протерли каждую полочку, выбросили старую губку для мытья посуды, которой пользовалась Галина Петровна. Я проветривала комнаты до хруста в стеклах, пока воздух не стал снова моим, свежим и свободным.
Я вернула на место свою косметику, книги, любимую вазу на журнальный столик. Я снова стала полновластной хозяйкой в своем пространстве. Но тишина, которая теперь наполняла квартиру, была иной. Она не была уютной. Она была звонкой и пустой.
Через неделю раздался звонок. Юрист, Ирина Викторовна, интересовалась, как мои дела. Я коротко рассказала о произошедшем.
— Вы поступили правильно и мужественно, — сказала она. — Теперь главное — юридически закрепить новый статус-кво. Если он не претендует на квартиру и вы договорились о разделе имущества мирно, лучше всего оформить это письменно, у нотариуса. Во избежание претензий в будущем.
Я последовала ее совету. Мы встретились с Алексеем в нейтральном месте, в кафе. Он был худой, осунувшийся, и избегал моего взгляда. Мы вели диалог короткими, деловыми фразами, как бывшие партнеры после неудачного проекта.
— Я не претендую на квартиру. Это твое, — сказал он, глядя в окно. —Я не претендую на твою машину и твои сбережения. —Да. —Тогда подпишем у нотариуса соглашение о разделе имущества. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу.
Он лишь кивнул.
Через день все было оформлено. Мы вышли из нотариальной конторы в промозглый осенний день. Он постоял немного, потом повернулся ко мне. В его глазах была не ненависть, а какое-то недоумение и стыд.
— Прости, Рита, — выдохнул он. — Я не знаю, как так вышло…
— Я знаю, — тихо ответила я. — Ты просто не остановил ее вовремя. И перестал быть мне мужем.
Он ничего не сказал, развернулся и ушел. Больше мы не виделись.
Однажды вечером, сидя с чашкой чая на своем диване, в идеально чистой и абсолютно тихой квартире, я листала фотографии на телефоне. Вот мы с Алексеем на море, он смеется, обнимая меня. Вот мы выбираем эту самую диванную подушку, споря о цвете. Казалось, это была не моя жизнь, а сюжет из чужого кино.
Я не чувствовала ни злости, ни желания мстить. Была лишь легкая грусть по тому, что могло бы быть, но не случилось. И огромное, горькое понимание простой истины: никакие отношения, даже самые светлые вначале, не стоят потери самоуважения. Ни один человек не имеет права распоряжаться твоей жизнью, твоим домом и твоим правом на счастье.
Я закрыла альбом с фотографиями. Выключила свет и подошла к окну. Город светился холодными огнями. Где-то там была Галина Петровна, снявшая комнату в пригороде. Где-то был Алексей, оставшийся наедине со своим выбором.
А здесь была я. В своей квартире. Со своей жизнью. Своей болью. И своим завоеванным, трудным, но настоящим миром. Впереди была зима, а потом весна. И впервые за долгое время я думала об этом без страха. Только с тихой, осторожной надеждой.
