Вечерняя смена в хирургическом отделении тянулась медленно, как патока. Воздух, пропитанный запахами хлорки и лекарств, казалось, можно было резать ножом. Екатерина Соколова, худенькая девушка с упрямым взглядом и копной непослушных русых волос, устроилась в углу сестринской. Перед ней на столе лежал раскрытый том Чехова.
Учеба в медицинском отнимала все дневное время, работа санитаркой — все ночи, и лишь в редкие минуты затишья ей удавалось выкроить мгновение для себя, для души. Чтение было ее единственной отдушиной, спасением от унылой рутины мытья полов и выноса суден.
— Так-так-так, что это у нас тут? Литературный салон?
Голос, едкий и скрипучий, раздался прямо над ухом. Катя вздрогнула. Книга исчезла из-под ее рук. Она подняла голову и встретилась с холодным, рыбьим взглядом заведующего отделением, Павла Игоревича. Это был его фирменный метод — подкрадываться бесшумно, как хищник, заставая персонал врасплох. Невысокий, с намечающейся лысиной и вечно недовольным выражением лица, он держал ее книгу двумя пальцами, словно брезговал.
— Чехов… — протянул он с издевкой. — Высокая литература для низшего персонала. Соколова, вы на работе, а не в библиотеке. Или вы считаете, что мы вам платим за безделье и чтение книжек?
Катя медленно поднялась. Страха не было, только привычная, тупая злость.
— Во-первых, вы мне почти не платите. А во-вторых, вся моя работа на данный момент выполнена. Палаты убраны, пациенты обихожены.
— Ты мне еще дерзить будешь, соплячка? — его лицо побагровело. — Еще одно слово, и вылетишь отсюда так, что и фамилию свою забудешь!
В этот момент дверь сестринской открылась, и на пороге появилась ее подруга, медсестра Света. Оценив обстановку, она мгновенно сориентировалась.
— Катя, тебя в шестую палату вызывают, там дедушке плохо стало. Срочно!
Она схватила Катю за руку и потянула за собой, бросив на ходу заискивающее:
— Простите, Павел Игоревич, сейчас все сделаем!
Выйдя в коридор, Света спасительно выдохнула. Павел Игоревич был настоящим тираном. Ходили слухи, что врачом он был никудышным и должность свою получил по блату, благодаря влиятельному тестю. Некомпетентность он с лихвой компенсировал деспотизмом и мелочными придирками. Весь персонал его боялся, презирал, но молчал, держась за свои места. Все, кроме Кати.
— Кать, ну сколько раз тебе говорить? — зашептала Света, когда они отошли на безопасное расстояние. — Держи язык за зубами! Он же тебя сожрет и не подавится. Ну что тебе стоит промолчать? Тебя же уволят, и куда ты пойдешь?
— Не могу я молчать, когда вижу такую несправедливость, — упрямо ответила Катя, глядя в стену. — Он не врач, он… надзиратель.
— От того, что ты это скажешь, ничего не изменится. Только хуже себе сделаешь. Будь осторожнее, прошу тебя.
Слова подруги повисли в воздухе. Осторожнее… Катя усмехнулась про себя. Осторожность была не про неё. Вся её жизнь после пятнадцати лет была чередой рискованных и смелых решений. Она закрыла глаза, и больничный коридор на мгновение сменился картинами из прошлого.
Солнечная гостиная в их большом загородном доме. Смех отца, успешного бизнесмена, который обожал её и ни в чем не отказывал. Вот он дарит ей на день рождения огромную, почти в её рост, немецкую куклу с фарфоровым лицом и настоящими шелковыми волосами. Эта кукла была символом их благополучия, беззаботного, счастливого мира, который казался незыблемым.
А потом этот мир рухнул. В один вечер. На отца напали в подъезде. Не ограбили — просто избили, жестоко, методично. Конкуренты, как потом выяснилось. Врачи спасли ему жизнь, но тяжелейшая травма позвоночника навсегда приковала его к постели.
Из веселого, сильного мужчины он превратился в озлобленного на весь мир инвалида, который медленно угасал от боли и бессилия, срывая свою злобу на жене и дочери. Катя помнила его крики, помнила бессонные ночи у его кровати, помнила, как он швырял в стену стаканы с водой.
Мать, Мария Петровна, не выдержала. После смерти мужа она слегла. Сердце. Врачи разводили руками — нервное истощение, стресс. Пятнадцатилетней Кате пришлось мгновенно повзрослеть. Она продала куклу, потом другие ценные вещи, чтобы купить матери лекарства. А потом пошла работать — сначала мыла полы в магазине, потом устроилась санитаркой в больницу.
Она видела страдания, видела смерть, видела цинизм врачей. И именно тогда, глядя на беспомощную мать и вспоминая угасающего отца, она дала себе клятву: она станет врачом. Настоящим. Сострадательным. Таким, который никогда не отвернется от чужой боли. Не таким, как Павел Игоревич. Эти воспоминания были её топливом, её броней. Они не давали ей сломаться и заставляли идти вперед, несмотря ни на что.
***
Около двух часов ночи, когда больница погрузилась в дремотную тишину, Катя снова задремала над книгой в опустевшей сестринской. Её разбудил какой-то шум и приглушенные голоса из приемного покоя. Она встрепенулась и, потирая сонные глаза, побежала туда.
На кушетке у входа, согнувшись пополам, сидел мужчина. Его одежда была грязной и рваной, спутанные волосы падали на лицо, от него пахло улицей и несвежим перегаром. Типичный бездомный. Он крепко зажимал правый бок, и сквозь пальцы на грязную куртку просачивалась кровь.
— Что случилось? — спросила Катя, подходя ближе.
— Ножом… пырнули, — тихо, с трудом выговорил он. — За кошелек… Пустой.
Из своего кабинета вышел Павел Игоревич. Его привлек шум. Он брезгливо оглядел пациента с головы до ног, поморщился, будто учуял дурной запах.
— Так, а это что еще за чудо? Откуда принесло?
— Павел Игоревич, у него ножевое ранение, — сказала дежурная медсестра. — Нужно срочно в операционную, посмотреть.
Заведующий подошел ближе, но даже не прикоснулся к мужчине. Он окинул его профессионально-холодным взглядом и вынес вердикт.
— Я об этого бродягу еще пачкаться буду? Вы посмотрите на него, он же грязный, как свинья, и пьяный в стельку. У него ни документов, ни полиса. Кто за это платить будет?
Персонал замер. Слова начальника прозвучали как приговор.
— Но… он же умрет, — пролепетала молоденькая медсестра.
Павел Игоревич холодно усмехнулся.
— Такие, как он, либо выживают сами, либо это их естественный отбор. Судьба у них такая. Вызовите полицию, пусть они с ним разбираются. А мне операционную марать из-за этого отброса общества неохота.
С этими словами он развернулся и пошел обратно к себе в кабинет, демонстративно давая понять, что тема закрыта. Светлана и другие медсестры стояли в шоке, не решаясь ослушаться прямого приказа. А мужчина на кушетке застонал громче, его лицо стало совсем бледным, и он начал заваливаться на бок. Время уходило.
В голове у Кати что-то щелкнуло. Ситуация была до ужаса, до тошноты знакомой. Мужчина на кушетке. Безразличие врача. Уходящее время. Точно так же когда-то отмахнулись от её отца, когда скорая ехала слишком долго, когда дежурный хирург предпочел допить свой чай. Эта мысль обожгла её, и весь страх, вся осторожность, о которой говорила Света, испарились без следа. Их место занял слепой, всепоглощающий гнев.
Она как раз несла в процедурный кабинет чистое судно — больничную «утку» — для одного из послеоперационных пациентов. Сейчас, в её руке, этот эмалированный предмет ощущался тяжелым, как оружие. Светлана увидела выражение её лица и бросилась к ней.
— Катя, не надо! Не смей! Подумай о матери!
Но Катя её уже не слышала. Она развернулась и решительным шагом направилась к кабинету заведующего. Она распахнула дверь без стука. Павел Игоревич сидел за столом и листал какой-то журнал.
— Вы не врач! — крикнула она так громко, что он подпрыгнул на стуле. — Вы клятву давали! Гиппократу! Помогать людям! Всем, а не только тем, у кого есть деньги и чистая одежда! Вы убийца!
Павел Игоревич медленно поднялся. Его лицо исказилось от ярости.
— Ах ты, дрянь! Да как ты смеешь?! Ты кто такая, чтобы мне указывать? Твоя задача — утки выносить, а не рассуждать о высокой медицине! Пошла вон отсюда!
Это была последняя капля.
— Утки выносить, говорите? — ледяным тоном переспросила Катя.
И в следующее мгновение она сделала то, что навсегда изменило её жизнь. Она шагнула вперед и с размаху вылила содержимое судна — к счастью, оно было еще пустым и лишь пахло дезинфекцией — прямо на холеную голову Павла Игоревича.
На секунду в кабинете воцарилась абсолютная, звенящая тишина. Даже сам заведующий замер, а с его волос и пиджака стекали капли воды. Потом он издал какой-то нечленораздельный вопль, больше похожий на визг.
— УВОЛЕНА! Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Я тебя в порошок сотру! Я тебя засужу!
Он сорвался с места и выбежал из кабинета, видимо, в туалет — приводить себя в порядок. Медсестры в приемном покое, оправившись от шока, переглянулись. И в этот момент что-то изменилось. Страх ушел. Старшая медсестра решительно кивнула двум санитарам: «Быстро каталку! В операционную его! Живо!». Колесо правосудия, пусть и в таком странном виде, сдвинулось с мертвой точки.
Катя молча собрала свои немногочисленные вещи в старый рюкзак и покинула больницу. Утренняя прохлада немного остудила её горящую голову. Она не жалела о своем поступке, но остро осознавала последствия. Увольнение — это меньшее из зол. Павел Игоревич, униженный и взбешенный, наверняка заявит в полицию об оскорблении и нападении. А это уже совсем другая история.
***
Дома было тихо. Она на цыпочках прошла в свою комнату, чтобы не разбудить мать. Но Мария Петровна не спала. Она сидела в своем кресле у окна, укутавшись в старую шаль.
— Катюша, ты чего так рано? Что-то случилось? — её голос был слабым, но встревоженным.
— Нет, мамочка, всё хорошо. Просто отпустили пораньше, — соврала Катя, не в силах расстраивать её. — Как ты себя чувствуешь? Лекарства выпила?
Они немного поговорили. О погоде, о здоровье, о том, что нужно купить хлеба. Катя старалась казаться беззаботной, но сердце у неё сжималось от тревоги. Эта работа, какой бы тяжелой она ни была, давала им средства к существованию. Что теперь будет?
Её обман раскрылся быстрее, чем она ожидала. Через пару часов в их дверь позвонили. На пороге стоял участковый, молодой лейтенант с уставшим лицом.
— Соколова Екатерина? Мне нужно взять с вас объяснения по заявлению гражданина Павла Игоревича. Пройдёмте.
Мария Петровна всё поняла без слов. Её лицо побледнело, она схватилась за сердце. Кате пришлось всё рассказать. О бездомном, об отказе начальника, о злополучной «утке». Мать слушала молча, и в её глазах смешивались ужас, отчаяние и… гордость. Она была напугана последствиями, но в глубине души понимала, что её дочь поступила правильно, по совести, так, как научил бы её отец.
Следующие несколько дней прошли в напряженном, гнетущем ожидании. Катя просматривала объявления о работе, но без рекомендаций устроиться куда-либо было почти невозможно. Она ждала вызова в отделение полиции или повестки в суд, мысленно готовясь к худшему. Самым страшным была мысль о том, что станет с матерью, если с ней что-то случится. Это затишье было хуже любой бури.
На третий день молчания зазвонил телефон. Это была Света.
— Катька, тут такое творится! — её голос дрожал от волнения. — Сегодня в больницу приезжали какие-то очень солидные люди. На двух черных джипах. Ходили к главврачу, потом расспрашивали всех о тебе и о том инциденте. А Павел Игоревич… он им твой адрес дал! Мне кажется, это что-то нехорошее. Будь осторожна!
Катя не успела ничего ответить, как в дверь снова позвонили. Сердце ухнуло куда-то вниз. «Началось», — подумала она. На пороге стояли двое мужчин в дорогих костюмах. Их лица были серьезными и непроницаемыми.
— Екатерина Соколова? — спросил один из них.
— Да, — тихо ответила Катя. — Только, пожалуйста, не здесь. Не пугайте маму, она очень больна.
Мужчины переглянулись.
— Не волнуйтесь, мы не из полиции, — сказал второй, и его голос был на удивление мягким. — Мы пришли поблагодарить вас. Мы старшие братья Дмитрия.
— Какого Дмитрия? — не поняла Катя.
— Того мужчины, которому вы спасли жизнь три дня назад.
Они всё объяснили. Их младший брат, Дмитрий, оказался наследником огромного состояния. Избалованный и своенравный, он поспорил с их отцом, мультимиллиардером, что сможет прожить месяц на улице без копейки денег и документов, чтобы доказать свою самостоятельность. Этот дурацкий спор едва не стоил ему жизни. Они искали его повсюду и нашли уже в больнице, после операции.
— Он очень хочет вас увидеть и лично поблагодарить, — сказал один из братьев. — Не могли бы вы спуститься к машине? Ему пока тяжело ходить.
Катя, находясь в состоянии полного шока, машинально кивнула и пошла за ними. У подъезда стоял черный мерседес. Дверь открылась, и на заднем сиденье она увидела того самого пациента. Только теперь он был чисто вымыт, одет в кашемировый свитер, а на руке у него блестели дорогие часы. Он выглядел смущенным и виноватым.
— Здравствуйте, Екатерина, — сказал он. — Я… я даже не знаю, какими словами вас благодарить. Вы спасли мне жизнь. Если бы не вы…
— Пустяки, — выдавила из себя Катя, все еще не веря в реальность происходящего.
— Нет, не пустяки, — серьезно ответил он. — Я ваш должник. Скажите, как я могу вас отблагодарить? Деньги, помощь с учебой, новая работа? Всё что угодно.
Катя посмотрела на него, потом на его братьев, и её нервное напряжение последних дней вдруг прорвалось истерическим смешком.
— Для начала сделайте так, чтобы меня не посадили за хулиганство, — отшутилась она.
Дмитрий серьезно кивнул.
— Считайте, что этого вопроса уже не существует.
Через неделю Дмитрий появился на пороге её скромной квартиры. С огромным букетом роз и тортом. Он выглядел немного неловко, но очень искренне.
— Можно мне… пригласить свою спасительницу на чай? — спросил он.
Катя, впервые за долгое время по-настоящему улыбнувшись, отступила в сторону, пропуская его в прихожую.
— Проходите.
***
Прошло полгода. Они поженились. Это была тихая, скромная свадьба только для самых близких. Еще через год у них родилась дочь, которую назвали Ольгой, в честь Катиной бабушки. Жизнь изменилась, как в сказке. Они переехали в большую квартиру, но Катя настояла, чтобы она была не слишком вычурной.
Главным было другое: Марию Петровну обследовали лучшие врачи страны. Правильно подобранное лечение и отсутствие постоянного стресса сотворили чудо — она полностью выздоровела и теперь с удовольствием нянчила внучку.
***
Прошло еще три года. Катя с отличием окончила медицинский университет. И однажды она вернулась в ту самую больницу, из которой её с позором выгнали. Только теперь она была не бесправной санитаркой, а Екатериной Сергеевной Соколовой, дипломированным врачом-специалистом, приглашенным на работу по личной просьбе главврача.
В первый же рабочий день в коридоре она столкнулась с Павлом Игоревичем. Он замер на месте, его лицо вытянулось и побелело. Он узнал её. Он понял всё. Понял, чья жена теперь перед ним. Понял, что его мелкие интриги и связи бессильны перед её новым статусом. Не говоря ни слова, он развернулся, дошел до своего кабинета и через час положил на стол главврача заявление об увольнении по собственному желанию.
Катя видела, как он торопливо уходит, почти бежит. Она могла бы остановить его, отомстить, уничтожить его карьеру. Но не стала. Она просто смотрела ему вслед, утверждая для себя главный принцип, ради которого прошла через всё это: людям без сердца и сострадания не место в медицине. Иногда лучшее, что можно сделать, — это просто дать им уйти. И освободить место для тех, кто действительно готов помогать.
