— То есть кредит на машину мы платим пополам, а ездить на ней на работу будешь только ты, потому что тебе «дальше»? А я, значит, как и раньше, на переполненном автобусе? Нет, дорогой, так не пойдёт!
Дарья произнесла это спокойно, отодвинув от себя тарелку с недоеденным ужином. Она не повышала голос. Её слова прозвучали не как начало скандала, а как окончательный вердикт, который не подлежит обсуждению. Она смотрела прямо на мужа, и во взгляде её не было ни обиды, ни злости — лишь холодная, деловая констатация.
Семён удивлённо поднял брови и отложил вилку. Он искренне не понимал, в чём проблема. В его картине мира всё было предельно логично и справедливо. Он даже обиделся на её тон.
— Даш, ну ты чего начинаешь? Это же элементарно. Мне до работы пилить сорок минут, а тебе до своей конторы — двадцать. Я буду экономить кучу времени. А ты как ездила, так и будешь. Что изменилось-то? Наоборот, в выходные будем вместе кататься, на природу, к родителям. Для семьи же стараюсь.
Он говорил это с той самой снисходительной улыбкой, которую она научилась ненавидеть. Улыбкой человека, объясняющего ребёнку, почему небо голубое. Словно её претензии были глупым детским капризом, а не требованием элементарного уважения.
— Изменилось то, Семён, что из моего кармана теперь ежемесячно будет уходить пятнадцать тысяч рублей. Мои пятнадцать тысяч ничем не отличаются от твоих. Они не меньше и не легче. И за эту сумму я хочу получать не гипотетические поездки на природу по выходным, а реальный комфорт в будни. Я устала от давки, от запаха пота в час пик и от вечно сонных и недовольных людей, наступающих мне на ноги.
— Так давай я буду платить больше, — тут же нашёлся он, уверенный, что нашёл ключ к решению проблемы. — Буду платить двадцать, а ты десять. И вопрос закрыт.
Дарья усмехнулась. Так горько и устало, что Семёну стало не по себе.
— Ты не понимаешь. Дело не в деньгах как таковых. Дело в принципе. Мы договорились быть партнёрами. Партнёры делят не только расходы, но и блага. Я не хочу скидку. Я хочу свою долю комфорта, за которую плачу полную цену. Давай так: неделя твоя, неделя моя. Или по дням: понедельник, среда, пятница — ты. Вторник, четверг — я. Это справедливо.
Семён нахмурился. Предложение жены рушило всю его прекрасную схему. Делить машину? С какой стати? Он мужчина, глава семьи. Ему по статусу положено. Он должен быть мобильным, всегда готовым сорваться с места.
— Это глупости. Гонять машину туда-сюда. Я — мужик. Мне машина нужнее. У меня работа ответственная, физическая. Я устаю. А ты в офисе бумажки перебираешь. Можешь и на автобусе потрястись, ничего с тобой не случится.
Вот оно. Прозвучало. То самое, что она и ожидала услышать. Не про расстояние, не про экономию времени. А про то, что он — мужик. Главный аргумент, который, по его мнению, должен был перекрыть всё. Дарья медленно встала из-за стола, начала собирать посуду. Её движения были резкими, выверенными. Каждый удар тарелки о тарелку звучал как выстрел.
— Твоя физическая работа, Семён, оплачивается почти так же, как моё «перебирание бумажек». Настолько почти, что кредит мы платим пополам. И раз уж мы финансово равны, то и права у нас равные. Я не буду спорить и унижаться. Просто знай: либо мы составляем график, либо я перестаю платить. С завтрашнего дня.
Она развернулась и ушла на кухню, оставив его одного за столом. Семён сидел, глядя ей вслед, и чувствовал, как внутри закипает глухое раздражение. Она не понимает. Просто не хочет понять его мужскую правду. Он стукнул кулаком по столу, но несильно, чтобы не показать, насколько его задели её слова. В его голове это было не просто упрямство. Это был бунт. Бунт, который он был намерен подавить. Вопрос для него был уже решён. И график в его планы точно не входил.
Воздух в кухне загустел до состояния желе. Семён демонстративно включил телевизор в гостиной, сделав звук громче обычного, словно пытался заглушить не только тишину, но и саму суть их неразрешённого конфликта. Он был уверен в своей правоте. Её ультиматум про неуплату кредита он воспринял как женскую истерику, пустую угрозу, которая рассосётся к утру. Он просто переждёт. Перемолчит. И завтра, как ни в чём не бывало, возьмёт ключи и поедет на работу.
Дарья же не издавала ни звука. Она методично, с ледяным спокойствием хирурга, мыла посуду. Каждое её движение было лишено суеты. Она не гремела кастрюлями, не хлопала дверцами шкафов. Эта оглушающая аккуратность действовала на нервы куда сильнее, чем крики. Она чувствовала его взгляд спиной, его раздражённое сопение, его уверенность в том, что он — хозяин положения. А внутри неё застывал лёд. Она больше не злилась. Она делала выводы.
И в этот самый момент, когда их молчаливое противостояние достигло пика, в гостиной пронзительно зазвонил телефон Семёна. Мелодия из старого боевика, которую он так любил, разрезала напряжённую тишину. Семён тут же схватил трубку.
— Да, Женька, привет! — его голос мгновенно изменился. Из напряжённого и обиженного он стал расслабленным, добродушно-покровительственным. Дарья замерла с тарелкой в руках, прислушиваясь.
Он слушал несколько секунд, а потом его лицо расплылось в широкой улыбке.
— В Москву? К подруге? На недельку? Отличная идея! Конечно, можно. Вообще не вопрос! Машина как раз под окном стоит, новенькая, муха не сидела. Да, конечно, забирай. Ключи на полке в прихожей. Давай, удачно съездить!
Он положил трубку и с довольным видом откинулся на спинку дивана, словно только что совершил великое благодеяние. Он даже не посмотрел в сторону кухни. Он не счёл нужным. Это было настолько демонстративно, настолько нагло, что у Дарьи на мгновение перехватило дыхание.
Она поставила тарелку в сушилку. Вытерла руки. И медленно вошла в гостиную. Она остановилась прямо перед ним.
— Я правильно услышала? — спросила она так тихо, что Семёну пришлось приглушить звук телевизора. — Ты только что отдал нашу машину своей сестре на неделю?
— Ну, отдал, — он смотрел на неё с вызовом, как бы говоря: «И что ты мне сделаешь?». — Ей надо. Это же сестра. Семья.
Дарья медленно кивнула, будто соглашаясь с чем-то очень важным для себя.
— Интересно получается. Значит, мне, твоей жене, которая платит ровно половину кредита, нельзя взять машину, чтобы не трястись в автобусе по пути на работу. А твоей сестре, которая к этой машине не имеет никакого отношения, можно взять её на целую неделю, чтобы она развлеклась в Москве? Я всё верно понимаю?
— Не передёргивай! — начал заводиться Семён. — Это другое! Женя попросила, я не мог отказать. Мы должны помогать друг другу.
— Мы? — переспросила Дарья, и в её голосе прорезался металл. — Кто это «мы»? Ты сейчас говоришь от имени нас двоих? Ты меня спросил? Ты хотя бы счёл нужным поставить меня в известность, прежде чем распоряжаться общим имуществом? Нет. Ты просто решил, что имеешь на это право.
— Да какое это общее имущество! Машина на меня записана! — выпалил он главный, как ему казалось, козырь.
— Записана на тебя, Семён. А кредит — на нас обоих. И пока я плачу за неё хотя бы копейку, у меня на неё ровно столько же прав, сколько и у тебя. А то, что ты сейчас сделал, — это не помощь сестре. Это плевок мне в лицо. Ты просто показал мне моё место. Что ж, спасибо. Я поняла.
Она развернулась и пошла в спальню. Семён крикнул ей в спину:
— Вот вечно ты всё портишь! Нормально же сидели!
Но она уже не слушала. В её голове не было места для обид или дальнейших споров. Разговор был окончен. Он сам, своими руками, только что подписал приговор и этой машине, и, возможно, чему-то гораздо большему. Она села на край кровати, достала ноутбук и открыла сайт по продаже автомобилей. Спорить было бессмысленно. Пришло время действовать.
Семён ещё несколько минут сидел на диване, переваривая услышанный разговор. Он был зол, но в глубине души торжествовал. Он поставил её на место. Показал, кто в доме главный. Он был уверен, что она сейчас поплачет в спальне, обидится, а потом всё вернётся на круги своя. Женщины, по его мнению, всегда так делали — пошумят и успокоятся.
Он не слышал, как она работала за ноутбуком. Он услышал только отчётливый щелчок закрывающейся крышки. Через мгновение Дарья снова появилась в дверном проёме гостиной. В руках у неё был телефон, вид — спокойный и до ужаса деловой. Она не смотрела на него, её взгляд был устремлён куда-то в стену.
— Ну что, остыла? — с насмешливой снисходительностью спросил он, не поворачивая головы от телевизора. — Поняла, что не права?
— Я выставила машину на продажу, — ровным голосом сообщила она, словно говорила о прогнозе погоды.
Семён замер. Он медленно повернул голову, не веря своим ушам.
— Что ты сделала? — переспросил он, и в его голосе уже не было насмешки.
— Объявление уже на сайте. Цена чуть ниже рыночной, чтобы ушла быстрее. Фотографии у меня были ещё с салона. Думаю, звонки начнутся уже утром.
Он вскочил с дивана. Его лицо начало медленно наливаться краской.
— Ты… ты с ума сошла? Какое право ты имела? Это моя машина!
— Наша, — поправила она, впервые за вечер посмотрев ему прямо в глаза. Её взгляд был твёрдым, как сталь. — Ты же сам решил, что можешь распоряжаться ею единолично. Отдал сестре на неделю покататься. А я решила, что раз так, то могу её продать. Ты установил правила, Семён. Я просто начала по ним играть.
— Я сейчас же удалю это объявление! — прорычал он, делая шаг в её сторону.
— Можешь не стараться. Пароль от аккаунта знаешь только ты. Ой, нет. Только я, — она позволила себе лёгкую, почти незаметную ухмылку. — И да, чтобы ты знал. С этого дня я больше не плачу за кредит. Ни копейки.
Это был удар под дых. Гораздо сильнее, чем новость о продаже. Одно дело — пустой жест, другое — реальная финансовая дыра в тридцать тысяч ежемесячно.
— Ты не можешь так поступить! — его голос сорвался на крик. — У нас договор с банком! Мы оба подписывали!
— Вот пусть банк со мной и разбирается. А я со своей стороны в этой афере больше не участвую. Ты хотел машину для себя и для своей сестры? Поздравляю, ты её получил. Теперь содержи её сам. Все тридцать тысяч — твои. Можешь попросить Женечку помочь. Раз она так любит на ней кататься, может, захочет и вложиться.
И в этот момент её телефон зазвонил. Она посмотрела на экран и протянула его Семёну.
— Вот. Уже началось. Отвечай. Потенциальный покупатель.
Семён смотрел на светящийся экран, на незнакомый номер, и не мог сдвинуться с места. Мир, который ещё полчаса назад казался ему таким понятным и правильным, рушился на глазах. Телефон продолжал настойчиво звонить. Он выхватил его из её рук.
— Алло! — рявкнул он в трубку. — Машина не продаётся! Объявление — ошибка! — и сбросил вызов.
Не успел он положить телефон, как тот зазвонил снова. Другой номер.
— Я сказал, не продаётся! — заорал он и отключил аппарат. Он посмотрел на Дарью с ненавистью. — Ты её не продашь без моего согласия! Она оформлена на нас обоих!
— Верно, — спокойно согласилась она, забирая у него свой телефон. — Продать без тебя я её не смогу. Я это прекрасно знаю. Но это и не было моей главной целью. Моя цель была в другом.
Она включила телефон, и он тут же снова начал вибрировать от входящего вызова.
— А вот платить я не буду. И никто меня не заставит. Так что привыкай, дорогой. Теперь это твой личный автомобиль. И твой личный кредит. Можешь отдать его Жене насовсем. Мне всё равно.
Она развернулась и ушла на кухню, чтобы налить себе стакан воды, оставив его одного посреди гостиной. Семён стоял, тяжело дыша, и смотрел на безмолвный телевизор. Он проиграл. Проиграл не просто спор. Он проиграл войну, даже не успев понять, что она началась. А машина за окном из символа его мужского статуса превратилась в дорогой, блестящий памятник его собственной глупости.
Следующие полгода превратились в тягучий, изматывающий кошмар. Их квартира стала полем холодной войны. Они существовали в параллельных вселенных, пересекаясь лишь на кухне и в коридоре. Дарья, как и обещала, не заплатила ни копейки по кредиту. Первые месяцы Семён пытался давить, угрожать, взывать к совести, но натыкался на стену вежливого безразличия. Она просто смотрела на него и спокойно отвечала: «Это твоя машина, Семён. Ты и плати».
Ему пришлось затянуть пояс. Тридцать тысяч в месяц оказались для его бюджета почти неподъёмной ношей. Он отказался от походов с друзьями в бар, перестал покупать себе новые вещи, начал экономить на обедах. Сестра, Женя, конечно же, ничем не помогла. Узнав о скандале, она лишь пожала плечами и назвала Дарью стервой, но финансово участвовать в содержании «братского подарка» не собиралась. Машина, которая должна была стать символом его успеха, превратилась в дорогую гирю на ноге. Он ездил на ней на работу, стиснув зубы от злости, потому что теперь просто не мог себе позволить не пользоваться тем, что сжирало львиную долю его зарплаты.
Дарья же, напротив, расцвела. Освободившиеся пятнадцать тысяч она начала откладывать. Она жила своей жизнью, работала, встречалась с подругами. Семён видел, как она меняется. В ней появилась какая-то новая, жёсткая уверенность. Он ненавидел её за это спокойствие, за то, как легко она вычеркнула из своей жизни общую проблему, сделав её исключительно его.
Развязка наступила в один из субботних дней. Семён, мрачный и невыспавшийся, вышел во двор покурить и застыл на месте. Рядом с его, уже изрядно запылённой, кредитной машиной стоял другой автомобиль. Небольшой, но стильный городской хэтчбек вишнёвого цвета, блестящий на солнце, словно только что из салона. Он ещё не успел переварить эту картину, как из подъезда вышла Дарья. Она была одета не в привычные джинсы, а в элегантное платье. В руках у неё были ключи. Она подошла к новой машине, сняла её с сигнализации и с довольной улыбкой открыла дверь.
Семён бросился к ней.
— Это что такое? — выдохнул он, не веря своим глазам.
— Машина, — просто ответила Дарья, закидывая сумочку на пассажирское сиденье. — А что, не похоже?
— Ты купила машину? — в его голосе смешались шок, ярость и какая-то непонятная обида. — На какие деньги?
— На те самые, Семён. Которые я полгода не платила за твою. Плюс кое-какие сбережения. Оказалось, очень удобно, когда не тянешь на себе чужие амбиции.
В голове у Семёна что-то щёлкнуло. Ярость отступила, уступив место злорадному расчёту. Ну что ж, теперь они квиты. У неё своя машина, у него — своя. Да, ему тяжелее, но теперь она не сможет упрекнуть его. Теперь они в равных условиях.
— Понятно, — процедил он сквозь зубы. — Молодец. Ну, хоть теперь справедливость восторжествовала. Будем разводиться — поделим обе. Мою и твою.
Дарья рассмеялась. Негромко, но так искренне, что Семёну стало не по себе. Она захлопнула водительскую дверь и облокотилась на блестящую крышу своего нового автомобиля.
— О, дорогой, боюсь, тебя ждёт разочарование. Делить нам с тобой придётся только твою машину. И твой кредит.
— В смысле? — не понял он.
— А в том смысле, что эта машина мне не принадлежит. Юридически. Она записана на мою маму, — Дарья с наслаждением наблюдала, как меняется его лицо. — Я купила её, да. Но оформила на маму. Так что в случае чего, извини, делить будет нечего. Это её собственность, она просто дала мне на ней поездить. Понимаешь?
Он понял. Он понял всё. Весь её план, который зрел эти шесть месяцев. Вся её холодная, расчётливая месть. Это был не просто ответный удар. Это был нокаут. Шах и мат. Она не просто отстояла свои права, она лишила его всего, оставив один на один с долгами и разбитыми иллюзиями. Она переиграла его на его же поле, но сделала это в тысячу раз умнее и безжалостнее.
— Ты… — он задохнулся от ярости, не в силах подобрать слов. Всё, что он мог, — это смотреть на неё, на её спокойное, почти счастливое лицо, и на этот проклятый вишнёвый автомобиль.
— Да, я, — закончила она за него. — Ты сам этого хотел, Семён. Ты же мужчина, тебе положено. Вот и соответствуй. А я, пожалуй, поеду. Нужно обкатать новую малышку.
Она села за руль, завела мотор, и двигатель тихо заурчал. Дарья бросила на него последний, прощальный взгляд, в котором не было ни сожаления, ни злости — только холодное, окончательное превосходство. Затем она плавно выехала с парковки, оставив Семёна стоять посреди двора. Одного. Рядом с его машиной, которая теперь казалась не просто обузой, а символом его сокрушительного, унизительного поражения…
