— Пётр сказал, что ты опять не придёшь на мой юбилей, — голос свекрови по телефону звучал обиженно и в то же время торжествующе. — Надя, милая, я понимаю, работа важна, но семья же важнее!
Надежда замерла с телефоном у уха. Кровь прилила к щекам. Она стояла на кухне своей квартиры, в руке держала половник, готовясь разлить суп по тарелкам. За столом сидел Пётр, уткнувшийся в телефон. Он даже не поднял головы.
— Галина Павловна, я никогда не говорила, что не приду. Наоборот, я уже купила вам подарок и заказала торт в той кондитерской, которую вы любите.
В трубке повисла пауза. Потом свекровь вздохнула так тяжело, словно на её плечи взвалили непосильную ношу.
— Ну что ты, дорогая. Пётр мне всё рассказал. Что у тебя важное совещание, что начальство требует. Я не обижаюсь, правда. Просто… родственники спрашивают, почему невестка вечно отсутствует на семейных праздниках. Неудобно как-то объяснять.
Надежда медленно повернулась к мужу. Пётр продолжал листать ленту в социальной сети, делая вид, что не слышит разговора. На его лице играла едва заметная улыбка.
— Пётр, — позвала она, стараясь говорить спокойно. — Твоя мама говорит, что ты сказал ей, будто я не приду на юбилей.
Он нехотя оторвался от экрана, пожал плечами.
— Ну, ты же сама вчера говорила, что на работе аврал. Я подумал, лучше сразу предупредить маму, чтобы она не расстраивалась в последний момент.
— Я говорила, что аврал будет через две недели. Юбилей в эту субботу.
— А, ну значит, я перепутал, — он снова уткнулся в телефон. — Мам, всё в порядке, Надя придёт.
Но Галина Павловна уже повесила трубку. Надежда стояла посреди кухни, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. Это был не первый раз. За три года брака подобные «недопонимания» случались с завидной регулярностью. Свекровь всегда оказывалась в курсе каких-то странных подробностей их семейной жизни, которые выставляли Надю не в лучшем свете.
То Пётр «случайно» рассказывал матери, что Надя не умеет готовить борщ по семейному рецепту, хотя она никогда и не пыталась его готовить — просто не любила свёклу. То сообщал, что невестка отказывается рожать детей, хотя они просто решили подождать, пока выплатят ипотеку. То передавал матери, что Надя запрещает ему помогать родителям деньгами, хотя она лишь предложила составить семейный бюджет, чтобы понимать, на что уходят их общие средства.
Каждый раз Пётр извинялся, говорил, что его неправильно поняли, что он имел в виду совсем другое. Надежда верила, прощала, старалась наладить отношения со свекровью. Но Галина Павловна смотрела на неё с плохо скрываемым торжеством победителя и продолжала при каждом удобном случае вставлять шпильки.
— Надя варит кофе совсем не так, как ты любишь, — говорила свекровь сыну при ней. — Помнишь, я всегда добавляла корицу?
— Наша Надя, конечно, современная женщина, карьеристка, — вздыхала она на семейных ужинах. — Не то что мы в своё время. Мы семью на первое место ставили.
— Бедный мой мальчик, — причитала Галина Павловна, обнимая Петра при встрече. — Совсем исхудал. Видно, дома не кормят как следует.
И каждый раз Пётр молчал. Не защищал жену, не возражал матери. Только неловко пожимал плечами и переводил разговор на другую тему.
В субботу они приехали на юбилей. Квартира свекрови была полна гостей — родственники, соседи, подруги Галины Павловны. Надежда вручила тщательно выбранный подарок — красивый шёлковый платок и сертификат в спа-салон. Свекровь приняла подарки с кислой улыбкой.
— Спасибо, дорогая. Хотя, знаешь, в моём возрасте уже не до спа. Но мысль хорошая, — она повернулась к подругам. — Молодёжь думает, что старикам только и нужно, что по салонам ходить.
Гости засмеялись. Кто-то сочувственно покачал головой. Надежда прикусила язык, чтобы не напомнить, что свекровь сама полгода назад жаловалась, что мечтает попасть именно в этот салон.
Праздничный стол ломился от угощений. Галина Павловна расставила гостей так, что Надежда оказалась в самом дальнем углу, между молчаливым дядей Петра и его женой, которая весь вечер обсуждала свои болячки. Пётр сидел рядом с матерью, в центре внимания.
— А помните, как наш Петенька в детстве… — начинала свекровь очередную историю, и все слушали с умилением.
Надежда сидела, улыбалась, поддерживала беседу с соседями по столу. Но внутри у неё всё кипело. Она видела, как свекровь то и дело бросает на неё торжествующие взгляды. Как перешёптывается с сёстрами, кивая в её сторону. Как Пётр сидит рядом с матерью, довольный и расслабленный, словно он не дома с женой, а вернулся в детство.
Кульминация вечера наступила, когда принесли торт. Красивый, трёхъярусный, с марципановыми розами — именно такой, какой Надежда заказывала в дорогой кондитерской. Галина Павловна всплеснула руками.
— Ой, какая красота! Петенька, спасибо тебе, родной! Ты помнишь, что я люблю именно марципановые розы!
— Это Надя заказывала, — пробормотал Пётр, но так тихо, что его почти никто не услышал.
— Что, дорогой? — свекровь наклонилась к нему.
— Ничего, мам. С днём рождения!
Гости зааплодировали. Надежда сидела, сжав кулаки под столом. Это была последняя капля. Но она сдержалась, дождалась, пока разрежут торт, споют песни, разойдутся по домам.
Когда они с Петром остались помогать с уборкой, Галина Павловна вдруг схватилась за сердце.
— Ой, что-то мне нехорошо. Петенька, поможешь мне прилечь?
Пётр бросился к матери, подхватил её под руку, повёл в спальню. Надежда осталась на кухне одна, домывая посуду. Она слышала, как за стеной свекровь что-то говорит сыну тихим, жалобным голосом. Не разобрать было слов, но тон — тон она узнавала. Это был тон жертвы, страдалицы, которую обижают, но она терпит ради любимого сына.
Через полчаса Пётр вышел из спальни с мрачным лицом.
— Мама говорит, ты весь вечер демонстративно её игнорировала, — сказал он без предисловий.
Надежда медленно поставила тарелку в сушилку, вытерла руки полотенцем.
— Я сидела там, куда меня посадили. Разговаривала с гостями. Что я должна была делать?
— Могла бы подойти, поздравить нормально, а не сунуть подарок и отойти в сторону.
— Пётр, я полчаса выбирала этот подарок. Заказала торт, который она любит. Помогаю сейчас с уборкой. Что ещё я должна сделать, чтобы доказать, что я нормальная невестка?
— Никто не просит тебя ничего доказывать, — он раздражённо махнул рукой. — Просто будь человечнее. Мама старый человек, у неё сердце больное.
— У неё сердце всегда болит, когда ей что-то нужно от тебя.
Пётр резко развернулся.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что твоя мама манипулирует тобой. И ты это прекрасно видишь, но предпочитаешь делать вид, что всё в порядке.
— Не смей так говорить о моей матери!
— А ты не смей постоянно выставлять меня перед ней в дурном свете!
Они стояли друг напротив друга на кухне свекрови, и между ними будто пролегла пропасть. Надежда видела в глазах мужа не понимание, не желание разобраться, а глухую, слепую защиту матери. Он не собирался её слушать. Он уже выбрал сторону.
— Знаешь что, — сказала она устало. — Я пойду домой. Ты оставайся с мамой, раз ей плохо.
— Надя, не начинай…
Но она уже надевала куртку. Вышла из квартиры, не попрощавшись. Спустилась по лестнице, вышла на улицу. Холодный осенний воздух обжёг лицо. Она шла по ночному городу и думала о том, что три года пытается достучаться до мужа, три года терпит унижения от свекрови, три года надеется, что всё наладится.
Дома она легла спать одна. Пётр вернулся под утро, лёг на диван в гостиной. Утром они не разговаривали. Он собрался и уехал к матери — проведать, как она себя чувствует.
Понедельник начался как обычно. Надежда пришла на работу, погрузилась в дела. Но в обед ей позвонила коллега из соседнего отдела.
— Надь, тут такое дело… Не хочу лезть не в своё, но мой муж работает с твоим в одной фирме. Они в курильне болтали, а он потом мне рассказал. Твой Пётр всем рассказывает, что вы разводитесь.
Надежда похолодела.
— Что? Мы не разводимся. У нас была ссора, но…
— Он говорит, что его мама довела тебя до истерики каким-то доказательством твоей неверности. Что у тебя якобы кто-то есть на работе.
Трубка чуть не выпала из рук. Надежда поблагодарила коллегу, отключилась. Набрала номер мужа. Он не отвечал. Она написала сообщение: «Нам нужно поговорить. Срочно.»
Ответ пришёл через час: «Я у мамы. Она плохо себя чувствует. Поговорим вечером.»
Но вечером он не пришёл. Написал, что останется у матери на ночь. Надежда сидела в пустой квартире и понимала — это конец. Не их брака, который, похоже, существовал только на бумаге. А её иллюзий, что можно что-то исправить.
На следующий день она пришла с работы и обнаружила дома свекровь. Галина Павловна сидела на кухне, пила чай из их чашек и выглядела как хозяйка положения.
— Надя, наконец-то. Нам нужно поговорить.
— Что вы здесь делаете? Как вы вошли?
— Пётр дал ключи. Сказал, что вы расстаётесь и нужно обсудить раздел имущества.
Надежда села напротив. В голове была странная пустота. Не гнев, не обида — ничего. Просто пустота.
— Мы не расстаёмся. У нас была ссора, только и всего.
Свекровь улыбнулась. Это была улыбка победителя.
— Милая, не нужно притворяться. Пётр мне всё рассказал. Про твоего коллегу, про то, как ты поздно приходишь с работы. Я не осуждаю, просто считаю, что нужно разойтись цивилизованно. Квартира, конечно, останется Петру — она же куплена в браке, но первый взнос давали мы с его отцом. У меня даже расписка есть.
Она достала из сумки листок бумаги. Надежда взяла его, прочитала. Расписка была датирована вчерашним числом, хотя первый взнос за квартиру они внесли два года назад из своих общих накоплений.
— Это подделка.
— Ну что ты, дорогая. Это официальный документ. И Пётр подтвердит, что деньги дали мы.
В дверь вставили ключ. Вошёл Пётр. Увидел их за столом, остановился в дверях.
— А, вы уже разговариваете. Хорошо.
Надежда встала.
— Пётр, объясни мне, что происходит? Почему твоя мать сидит в нашей квартире и рассказывает про какую-то расписку?
Он не смотрел ей в глаза.
— Надь, давай не будем усложнять. Мы оба понимаем, что наш брак не сложился. Лучше разойтись по-хорошему.
— Наш брак не сложился? Это ты так считаешь?
— Ну… мама говорит, и я согласен, что мы слишком разные. Ты карьеристка, тебе семья не нужна. А я хочу детей, хочу, чтобы дома меня ждала жена, а не пустая квартира.
Галина Павловна кивала, глядя на невестку с плохо скрываемым торжеством. Она добилась своего. Три года подтачивала их брак, как вода камень, и вот — победа.
Надежда смотрела на них обоих — на мужа, который не мог поднять на неё глаз, и на свекровь, сияющую от счастья. И вдруг рассмеялась. Тихо сначала, потом громче.
— Что смешного? — напрягся Пётр.
— Знаете что смешно? То, что я три года пыталась быть хорошей женой и невесткой. Готовила, убирала, терпела унижения, молчала, когда меня оскорбляли. И всё это время вы вдвоём разрушали мой брак. Но знаете что? Спасибо вам.
Она подошла к шкафу, достала папку с документами.
— Вот копии всех чеков на первый взнос за квартиру. С моей банковской карты. Вот выписка с нашего общего счёта, откуда были переведены деньги. Вот договор купли-продажи, где я указана как созаёмщик. И вот, — она достала телефон, — переписка с Петром двухлетней давности, где он благодарит меня за то, что я накопила на первый взнос, работая на двух работах.
Лицо Петра побледнело. Галина Павловна перестала улыбаться.
— И ещё, — продолжила Надежда. — У меня есть записи всех наших разговоров за последний год. В этой стране это законно, если одна из сторон знает о записи. Там много интересного. Например, как ты, Пётр, рассказываешь другу, что специально настраиваешь маму против меня, чтобы она сама предложила нам развестись. Что тебе надоело быть женатым, но ты не хочешь быть инициатором развода, чтобы не платить алименты… Ой, прости, мы же детей не завели. Значит, чтобы не делить имущество.
Она включила запись на телефоне. Из динамика раздался голос Петра:
«…мать полезная в этом плане. Достаёт Надю так, что та скоро сама сбежит. И квартира мне останется, мать поможет через суд отбить…»
Надежда выключила запись.
— Есть ещё много интересного. Например, как ты обсуждаешь с мамой, что после развода продашь квартиру и купите дом за городом. Как планируете, что Галина Павловна переедет к тебе. Как смеётесь над тем, что я «ведусь» на все ваши провокации.
В кухне повисла тишина. Пётр стоял бледный, свекровь сжимала в руках свою поддельную расписку.
— Так вот, дорогие мои, — Надежда собрала документы обратно в папку. — Разводиться мы будем. Но через суд. И квартира будет поделена согласно закону — пополам. Потому что я тоже платила ипотеку все эти годы. И моральную компенсацию я потребую за клевету про измену. У меня есть свидетели, которые слышали, как ты, Пётр, распространяешь про меня ложь.
Она прошла к двери, обернулась.
— А теперь убирайтесь из моей квартиры. Да, моей тоже. И ключи оставьте.
— Ты не имеешь права! — взвизгнула свекровь. — Это квартира моего сына!
— Вашего сына, который три года использовал вас, чтобы разрушить свой брак и получить квартиру? Которому просто было лень самому подавать на развод? Удачи вам обоим. Вы достойны друг друга.
Она вышла из кухни, заперлась в спальне. Слышала, как они шептались на кухне, как хлопнула входная дверь. Потом в дверь спальни постучали.
— Надь, открой. Давай поговорим нормально, — голос Петра звучал жалко.
— Уходи, Пётр. Мой адвокат с тобой свяжется.
— Надя, ну не будь такой. Мама погорячилась. Мы можем всё решить.
Она не ответила. Через некоторое время услышала, как хлопнула входная дверь. Подошла к окну, увидела, как Пётр и его мать идут к машине. Галина Павловна что-то говорила, размахивая руками. Пётр шёл, опустив голову.
Надежда достала телефон, набрала номер подруги.
— Алло, Марин? Помнишь, ты говорила, что у вас в фирме ищут менеджера? Я готова на собеседование… Да, разъезжаюсь с Петром… Нет, всё в порядке. Более чем.
Она посмотрела на обручальное кольцо, сняла его, положила на тумбочку. На душе было удивительно легко. Три года она пыталась сохранить то, что не стоило сохранять. Угождала людям, которые её не ценили. Теряла себя в попытках стать идеальной невесткой и женой.
Через неделю пришла повестка в суд. Пётр подал на развод первым, требуя оставить квартиру себе. Надежда улыбнулась, читая исковое заявление. В нём было столько лжи и передёргиваний, что любой нормальный судья сразу поймёт, что к чему.
Её адвокат, опытная женщина лет пятидесяти, прочитав все документы и прослушав записи, только покачала головой.
— Тридцать лет практики, а такого цинизма ещё не встречала. Не волнуйтесь, мы не только квартиру поделим, но и моральную компенсацию получим.
Суд длился три месяца. За это время Надежда сняла небольшую квартиру, устроилась на новую работу, начала новую жизнь. На заседания приходила спокойная, собранная, с папкой документов.
Пётр с каждым заседанием выглядел всё хуже. Галина Павловна, которая приходила поддержать сына, шипела из зала, но судья быстро призвал её к порядку.
Когда судья огласил решение — квартира делится пополам, Пётр выплачивает компенсацию за клевету, — свекровь громко заявила:
— Это несправедливо! Она разрушила жизнь моему сыну!
Судья устало посмотрел на неё поверх очков.
— Гражданка, на основании представленных доказательств суд установил, что именно ваш сын систематически распространял ложные сведения о супруге. Решение окончательно.
Выходя из здания суда, Надежда столкнулась с Петром на крыльце. Он выглядел потерянным.
— Надь… Может, можно всё вернуть? Я понял, что был неправ.
Она посмотрела на него — на мужчину, которого когда-то любила. Которому верила. За которого вышла замуж.
— Нет, Пётр. Ничего вернуть нельзя. Ты сделал свой выбор три года назад, когда первый раз не защитил меня перед своей матерью. Когда решил, что проще настроить её против меня, чем честно поговорить о разводе. Живи теперь с этим выбором.
Она спустилась по ступенькам. Весеннее солнце светило ярко, воздух был свежим. Впереди была новая жизнь. Без лжи, манипуляций и попыток угодить тем, кто тебя не ценит.
Через полгода ей позвонила бывшая коллега мужа.
— Надя, ты слышала новости? Пётр женится. На девушке, которую ему мама нашла. Дочке своей подруги.
Надежда рассмеялась.
— Пусть. Желаю счастья молодой невестке. И терпения. Много терпения.
Она отключилась и вернулась к своим делам. В её новой квартире было светло и уютно. На стенах висели её любимые картины, которые Пётр называл безвкусицей. На полках стояли книги, которые свекровь считала пустой тратой времени. На кухне готовился ужин — не борщ по семейному рецепту Галины Павловны, а тайский суп, который Надежда обожала.
Она была свободна. И это было лучшее, что случилось с ней за последние годы.
