Конец дня окрасил кухню в теплые, уютные тона. Мария, стоя у плиты, помешивала тушеную с овощами курицу. В воздухе витал аромат специй и свежеиспеченного хлеба. Она прислушивалась к звукам за дверью, ожидая возвращения мужа с работы. В доме было тихо, по-семейному спокойно.
Ключ щелкнул в замке, дверь распахнулась, впуская в квартиру усталого Игоря. Он тяжело сбросил сумку на табурет, бросил куртку на спинку стула и, даже не поздоровавшись, прошел на кухню, тяжело дыша.
— И долго еще ужинать ждать? — его голос прозвучал раздраженно, с первых же секунд сбивая тот теплый настрой, что царил в доме минуту назад.
Мария взглянула на него, стараясь сохранить спокойствие. —Привет, Игорь. Все почти готово. Садись, сейчас подам.
Она поставила перед ним тарелку с аккуратно разложенной курицей и овощами. Игорь ковырнул вилкой, попробовал и поморщился.
— Опять это твое здоровое питание? Суховато. И недосолено. Совсем забыла, как я люблю?
Мария уже собралась ответить, как зазвонил его телефон. Игорь посмотрел на экран, и его лицо мгновенно преобразилось. Напряжение и усталость сменились сладкой, подобострастной улыбкой. Голос стал мягким, заискивающим.
— Мамочка! Здравствуй! Как твои дела? Да-да, все хорошо, не переживай ты так…
Он отошел в гостиную, но Мария слышала каждый его сюсюкающий возглас. Словно говорил не со взрослой женщиной, а с маленьким, капризным ребенком. Она стояла у раковины, сжимая в руках влажное полотенце, и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Этот разговор всегда предвещал одно.
Наконец, он закончился. Игорь вернулся на кухню, и его лицо снова стало серьезным и насупленным. Он сел за стол, отодвинул тарелку и посмотрел на жену тяжелым, требовательным взглядом.
— Разговор был с мамой. Она снова расстроена. Говорит, что мы ее забросили, не навещаем. Ей одиноко, ты должна это понимать.
Мария молчала, предчувствуя продолжение.
— В воскресенье едем к ней. Ты приготовишь ее любимые голубцы. И с утра испечешь тот яблочный пирог, на слоеном тесте. Чтобы она порадовалась. И вообще, веди себя соответственно. Будь милой, внимательной, угождай ей.
Он произнес это как нечто само собой разумеющееся, не допускающее возражений. Приказ.
Мария медленно вытерла руки полотенцем. Внутри у нее все сжалось в тугой, болезненный комок. Она подняла на него глаза.
— Почему я должна это делать? — тихо спросила она.
Игорь опешил. Он явно не ожидал такого вопроса. Его брови гневно поползли вверх.
— Что значит «почему»? Потому что я твой муж! — его голос зазвенел. — А значит, ты должна угождать моей матери. Уважать ее мнение. Заботиться о ней. Это твоя прямая обязанность, как жены! Или ты хочешь оспорить?
Он смотрел на нее с вызовом, уверенный в своей победе, в том, что она сейчас опустит глаза, скомкает свое «почему» и покорно согласится, как это бывало уже десятки раз.
Мария замерла с тарелкой в руках. Она посмотрела на его лицо — привычное, самоуверенное. Вспомнила все прошлые визиты, все унизительные замечания, все свои подавленные чувства. И этот комок внутри вдруг развязался, превратившись в стальную решимость.
Она медленно поставила тарелку обратно на стол. Звук фарфора о столешницу прозвучал неожиданно громко в наступившей тишине. Она выпрямилась, встретилась с ним взглядом и произнесла тихо, но так четко, что каждое слово отпечаталось в воздухе:
— Нет. Не поеду. И голубцы готовить не буду.
Наступила полная тишина. Игорь смотрел на нее, не понимая. Его мозг отказывался воспринимать эти слова. Он моргнул, потом еще раз, будто пытаясь стереть галлюцинацию.
— Что? — это было даже не слово, а какой-то хриплый выдох.
— Я сказала, нет, — повторила Мария, и в ее голосе уже не было ни капли неуверенности. Только холодная, спокойная твердость. — Никуда я в воскресенье не поеду.
Игорь онемел. Его лицо начало медленно, а затем все быстрее заливаться краской. Он откинулся на спинку стула, и в его глазах читалось полное, абсолютное изумление. Этого просто не могло быть. Его тихая, покорная Мария… осмелилась сказать «нет».
Словно гром среди ясного неба. Игорь несколько секунд просто не мог вымолвить ни слова, лишь смотрел на жену широко раскрытыми глазами. Он даже рот приоткрыл от изумления. Казалось, время на кухне замерло. Даже звуки с улицы притихли.
— Ты… что?! — наконец вырвалось у него, больше похожее на хрип. — Ты в своем уме? Это я должен тебя спрашивать «почему»? Потому что я твой муж! Потому что так должно быть!
Мария не отводила взгляда. Внутри все дрожало, но снаружи она была удивительно спокойна. Этот взгляд, прямой и твердый, еще больше выводил Игоря из себя.
— Ты должна угождать моей матери, — он уже почти кричал, ударяя кулаком по столу. Тарелка подпрыгнула и звякнула. — Уважать ее! Она одна меня подняла, она для меня всё! А ты… ты просто обязана это понимать и принимать!
Он ждал, что она испугается, заплачет, попросит прощения. Но Мария стояла неподвижно. И в ее молчании была такая сила, что его собственная ярость начала давать трещину, обнажая недоумение и даже растерянность.
— Почему? — снова, еще тише, но еще отчетливее, повторила она свой вопрос. — Почему это моя обязанность? Объясни мне. Я твоя жена, а не служанка твоей матери.
Игорь вскочил со стула. Лицо его побагровело.
— Как ты смеешь так говорить! Какая служанка? Мама просто хочет внимания! А ты тут со своими «почему»! Ты вообще понимаешь, что говоришь? Или у тебя там крыша поехала?
Он прошелся по кухне, с силой проводя рукой по волосам.
— Всё, разговор окончен. В воскресенье едем. Ты приготовишь голубцы. И точка. Я не собираюсь это больше обсуждать.
Он повернулся к ней, ожидая капитуляции. Но Мария медленно покачала головой.
— Нет, Игорь. Я не поеду. И готовить не буду.
Тишина снова повисла между ними, но теперь она была громоподобной, густой и тяжелой. Игорь смотрел на нее, и в его глазах постепенно начало просыпаться не просто недоумение, а нечто похожее на страх. Страх перед чем-то неизвестным, перед тем, что привычный мир, где он был главным и правым, дал трещину.
— Что с тобой? — наконец выдавил он, и в его голосе уже не было прежней уверенности, а лишь растерянность. — Это что, шутка такая? Ты же всегда… ты никогда…
Он не договорил. Он не мог сказать вслух «ты никогда не спорила, ты всегда подчинялась».
Мария взяла его тарелку с почти нетронутой едой и отнесла к раковине. Движения ее были плавными, точными, будто в этом простом действии она черпала силы.
— Я всегда молчала, — сказала она, глядя в окно, за которым зажигались вечерние огни. — Но сегодня — нет. Хватит.
Она повернулась к нему, облокотившись о столешницу.
— Ты хочешь знать, почему? Хочешь, я тебе напомню, как это бывает, когда мы «навещаем» твою маму? Как я «должна» ей угождать?
Игорь молчал, сжав кулаки. Он не ожидал такого развития событий. Он ждал слез, истерики, чего угодно, но не этой ледяной, спокойной уверенности.
— Я больше не хочу это терпеть, — продолжила Мария. — И не буду. Решай. Ты можешь поехать к ней один. Купи готовых голубцов в кулинарии. Или испеки пирог сам. Ты же тоже умеешь.
Она сказала это без насмешки, просто как констатацию факта. И от этого его унижение и ярость достигли пика.
— Да пошла ты! — выкрикнул он, сметая со стола салфетки. — Сиди тут со своими дурацкими принципами! Я сам поеду! И маме всё расскажу! Увидишь, что она тебе скажет!
Он развернулся и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.
Мария осталась одна. Руки ее слегка дрожали. Она глубоко вздохнула и подошла к раковине, чтобы помыть тарелку. Вода текла теплая и успокаивающая.
Она знала, что это только начало. Это была всего лишь первая битва. Но она ее выиграла. Сказала «нет». И мир не рухнул.
Прошло несколько дней. В доме витало тяжелое, гнетущее молчание. Игорь демонстративно хлопал дверьми, отвечал односложно и старался не встречаться с Марией взглядом. Он все еще ждал, что она одумается, сломается, приползет с извинениями. Но Мария держалась с ледяным спокойствием, которое сводило его с ума.
В воскресенье утром он, нарядившись, молча вышел из дома, хлопнув входной дверью с такой силой, что задребезжали стекла в серванте. Мария наблюдала за его уходом из окна кухни. Он шел походкой обиженного ребенка, которому не купили игрушку. Она вздохнула и принялась заваривать чай. Впервые за долгое время утро было по-настоящему ее.
Но тишина длилась недолго. Часа через два раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Не дожидаясь, когда ей откроют, кто-то начал названивать снова и снова, нажимая на кнопку звонка с явной агрессией.
Мария открыла. На пороге стояла Лидия Петровна. Одетая в свое лучшее пальто, с гордо поднятой головой и глазами, полными гнева. Рядом, чуть поодаль, виновато ерзал Игорь, избегая смотреть на жену.
— Здравствуйте, Лидия Петровна, — ровно сказала Мария, не приглашая войти.
— Здравствуйте-здравствуйте, — фыркнула свекровь, грубо отстраняя ее и проходя в прихожую. — Где мой сын? Что вы с ним сделали? Он приехал ко мне один, весь на нервах, ничего не объясняет! Я чуть с ума не сошла от беспокойства!
Игорь, не поднимая глаз, пробрался следом.
— Мама, давай не будем, — пробормотал он жалко.
— Молчи, Игорек! Я сейчас во всем разберусь! — отрезала она и, сняв пальто, бросила его на руки Марии, как само собой разумеющееся.
Та взяла пальто и молча повесила в шкаф.
Лидия Петровна прошла в гостиную, окинула ее властным взглядом.
— И что это такое? — ткнула она пальцем в вазу с живыми цветами на журнальном столике. — Деньги на ветер? Игорь вкалывает как проклятый, а вы тут цветы покупаете? И пыль на полках! Видать, нечем заняться, кроме как по салонам красоты бегать.
Она прошла на кухню, к ее сердцу. Приоткрыла духовку, заглянула в кастрюли.
— И ужин, я смотрю, не готов? Уже второй час дня! Муж с работы придет голодный, а его не накормили? Это как называется?
Мария стояла в дверях кухни, сложив руки на груди. Она наблюдала за этим цирком, и внутри все закипало.
— Лидия Петровна, в своем доме я буду вести себя так, как считаю нужным, — тихо, но очень четко произнесла она.
Свекровь замерла, медленно обернулась. Ее лицо исказилось от изумления и ярости.
— Что?! Что ты сказала? Как ты со мной разговариваешь?!
Она сделала шаг к Марии, тыча в нее пальцем.
— Я тебя спрашиваю, как ты смеешь так со мной разговаривать?! Я мать твоего мужа! Я старше! Я заслужила уважение!
— Уважение зарабатывают, а не требуют его только на основании возраста, — парировала Мария, не отступая.
Лидия Петровна ахнула, схватилась за сердце и сделала вид, что вот-вот упадет в обморок. Она отшатнулась и повалилась на ближайший стул.
— Игорек! Сынок! Ты слышишь? Ты слышишь, что она творит? Она меня убивает! Прямо здесь, на твоих глазах, твоя жена меня убивает! Хамит, оскорбляет! Выгони ее немедленно! Я не позволю так с собой обращаться!
Игорь, до этого момента жавшийся в сторонке, метнулся к матери.
— Мама, успокойся, дыши глубже! — он засуетился вокруг нее, поправляя подушки. Затем обернулся к Марии, и его лицо перекосилось от ненависти. — Мария, немедленно извинись перед мамой! Немедленно! Ты что, не видишь, что ты с ней делаешь?!
— Я не видела, чтобы с ней что-то происходило, кроме театрального припадка, — холодно ответила Мария. — И извиняться мне не за что.
— Ах так? — закричал Игорь, вскакивая. — Раз так, чтобы мама не нервничала и была под присмотром, она поживет у нас! Пока ты не научишься ее уважать и не выпросишь прощения на коленях!
Лидия Петровна тут же «пришла в себя» и злорадно ухмыльнулась, глядя на Марию исподтишка.
Мария посмотрела на них обоих: на сына, разыгрывающего из себя рыцаря, защищающего даму, и на даму, достигшую своего сомнительного триумфа. И в этот момент последняя тонкая нить, связывающая ее с этим домом и этим браком, лопнула.
Внутри все стихло. Кипение прекратилось, сменившись абсолютным, кристальным спокойствием.
— Хорошо, — тихо сказала она.
Игорь на мгновение опешил.
— Что «хорошо»? — не понял он.
— Хорошо, — повторила Мария, уже громче и тверже. — Это твое решение. Ты все расставил по местам. Ты выбрал маму.
Она медленно обвела взглядом кухню, свою кухню, потом перевела взгляд на него.
— Раз ты выбрал маму, я не буду мешать вашему счастью. Я съезжаю.
И, не дожидаясь ответа, развернулась и вышла из кухни, оставив их в полной, оглушительной тишине.
Тишина, которую оставила после себя Мария, была оглушительной. Она повисла в воздухе густым, давящим одеялом. Игорь и Лидия Петровна несколько секунд молча смотрели на пустой дверной проем, не в силах осознать только что произошедшее.
Первой опомнилась свекровь. Ее театральная слабость как рукой сняло. Она резко выпрямилась на стуле, ее глаза сузились.
— Въехалась! Съезжает! Слышал, Игорек? Вот она, твоя тихоня! Готовила заговор, а теперь показывает свой настоящий нрав! Наглецка!
Игорь молчал. Слова Марии отдавались в его ушах глухим эхом: «Я съезжаю». Они не укладывались в голове. Это была не та реакция, которую он ожидал. Он ждал слез, мольб, истерики. Не этого ледяного, спокойного решения. В его планы не входило оставаться наедине с матерью в этой квартире на неопределенный срок.
— Да она врет! — Лидия Петровна фыркнула, но в ее голосе уже проскальзывала неуверенность. — Не посмеет она никуда уйти. Небось, к подружке какой-нибудь побежала жаловаться. Вечером приползет с повинной головой. А мы ее тут встретим!
Она многозначительно посмотрела на сына, ожидая поддержки.
Но Игорь не слышал ее. Он вышел в коридор и прислушался. Из спальни доносились негромкие, но четкие звуки: скрип дверцы шкафа, шелест ткани, стук колесика чемодана по полу.
У него перехватило дыхание. Это не был блеф. Это было похоже на систему.
Он медленно двинулся к спальне и застыл в дверях.
Мария, спокойная и собранная, складывала свои вещи в дорожную сумку. Не в чемодан, а именно в большую, вместительную сумку, будто она собиралась в командировку или просто на несколько дней погостить. Она не металась, не рыдала, не ломала руки. Ее движения были экономичными и точными. Она брала только самое необходимое: белье, косметику, несколько комплектов одежды, документы из сейфа.
— Мария, — голос Игоря прозвучал хрипло и неестественно тихо. — Прекрати этот цирк. Давай сядем и спокойно все обсудим.
Она даже не обернулась, продолжая складывать вещи.
— Нам уже нечего обсуждать, Игорь. Ты все уже решил за нас обоих. Я услышала твое решение. Теперь принимай мое.
— Какое еще решение? — он попытался сорваться на крик, но получилось жалобно. — Я сказал, мама поживет у нас, пока ты не одумаешься! Это не значит, что ты должна срываться с места!
Наконец, она повернулась к нему. Лицо ее было усталым, но абсолютно непроницаемым.
— Я одумалась, Игорь. Как раз. И именно поэтому ухожу. Я не собираюсь жить в одном доме с твоей матерью и участвовать в этом спектакле. Ты хочешь быть примерным сыном — будь им. Но без меня.
Она застегнула сумку и поставила ее на пол.
— Ты куда? — его вопрос прозвучал почти по-детски.
— Это уже не твоя забота.
Она прошла мимо него в гостиную, взяла свою сумку и ноутбук. Лидия Петровна стояла посреди кухни, вытянувшись в струнку, с лицом, выражающим крайнее неодобрение и злорадство одновременно.
— И правильно уходи! — цыкнула она. — Чтобы и духу твоего здесь не было! Непутевая! Мужу угодить не можешь, свекрови уважения не оказываешь! Нашли кого взять в жены моему Игорьку!
Мария остановилась у входной двери. Она посмотрела на них обоих — на разъяренную, напыженную старуху и на потерянного, растерянного мужчину рядом с ней. И в ее взгляде не было ни ненависти, ни обиды. Была лишь усталая пустота.
— Желаю вам друг другом насладиться в полной мере, — тихо сказала она и вышла, прикрыв за собой дверь так, что не было даже щелчка.
Тишина в квартире снова стала абсолютной, но на этот раз она была другой — тяжелой, зловещей, окончательной.
Игорь стоял посреди прихожей, глядя на закрытую дверь. Где-то внизу хлопнула дверь подъезда. Он подошел к окну и увидел, как Мария, не оглядываясь, вышла на улицу, села в подъехавшее такси и уехала. Просто уехала.
Он медленно повернулся к матери. Та уже вовсю хозяйничала на кухне, громко переставляя кастрюли.
— Ну, сынок, теперь мы с тобой заживем по-настоящему! — объявила она победным тоном. — Без этой стервы! Наведем тут свой порядок!
Игорь молчал. Он смотрел на довольное лицо матери, на знакомую кухню, которая вдруг показалась ему чужой и пустой. И впервые за долгие годы он почувствовал не облегчение, а леденящий душу ужас от того, что он натворил.
Первые дни в квартире у подруги были похожи на жизнь в подводной лодке после кораблекрушения. Тишина, приглушенный свет, разговоры шепотом. Катя, лучшая подруга Марии, не задавала лишних вопросов. Она просто обняла ее на пороге, забрала сумку, налила горячего чая и уложила спать на широком диване в гостиной.
Мария проспала почти сутки, выключив телефон и отключившись от всего мира. Когда она проснулась, первым чувством было не горе, а странная, непривычная легкость. Как будто с ее плеч сняли тяжеленный, невидимый всем рюкзак, который она таскала годами.
Она сидела на кухне у Кати, закутавшись в мягкий плед, и смотрела, как за окном идет дождь.
— Как ты? — осторожно спросила Катя, ставя перед ней тарелку с омлетом.
— Не знаю, — честно ответила Мария. — Пусто. И тихо. Как будто внутри меня выключили громкий, скандальный телевизор, который орал круглые сутки.
Она сделала глоток чая. Рука не дрожала.
— Он звонил? — спросила Катя.
Мария кивнула.
— Сорок семь пропущенных. И смс. Сначала гневные, потом недоуменные, потом… жалобные. Что я «домаськалась», что мама чуть не умерла от инфаркта, что я должна немедленно вернуться и все исправить.
— А ты?
— А я… — Мария медленно выдохнула. — Я не хочу ничего исправлять. Я не хочу возвращаться в этот цирк. Я устала.
Она отложила вилку и посмотрела на подругу.
— Кать, я ведь права? Я не сошла с ума? Жена не обязана по первому щелчку пальцев мужа прыгать перед его матерью, как обезьянка?
— Ты более чем права, — твердо сказала Катя. — Ты терпела эту ведьму и этого маменькиного сынка годами. Хватит.
Это «хватит» стало тем последним толчком, который был нужен. Мария включила телефон. Она не стала слушать голосовые сообщения и читать длинные гневные тирады. Она просто нашла в контактах номер хорошего юриста, которого ей когда-то рекомендовала коллега, и набрала его.
Через два дня она сидела в строгом, современном кабинете. Юрист, женщина лет сорока пяти с умными, внимательными глазами и дорогим костюмом, по имени Елена Викторовна, внимательно слушала ее, изредка делая пометки в блокноте.
Мария рассказывала всё. Про первоначальный взнос за квартиру, который она внесла за счет наследства от бабушки. Про ипотеку, которую они гасили совместно. Про унижения, про диктат свекрови, про последний скандал.
— С юридической точки зрения, — сказала Елена Викторовна, когда Мария закончила, — квартира является вашей совместной собственностью, поскольку ипотека выплачивалась из общих средств. Однако первоначальный взнос, внесенный вами из средств, полученных по наследству, признается вашим личным имуществом. Согласно статье 36 Семейного кодекса РФ. Это значит, что при разделе вам будут обязаны компенсировать его стоимость.
Она говорила спокойно, четко, обезличенно. И в этом не было ничего личного, только факты и закон. Мария слушала, и ее уверенность росла.
— То есть, я могу потребовать свою долю? — уточнила она.
— Вы можете потребовать выделения доли и компенсации. Либо продажи квартиры и раздела вырученных средств пропорционально вложенному. Мы подготовим исковое заявление о расторжении брака и разделе имущества. Также советую официально уведомить мужа о том, что ведение дальнейших переговоров вы поручаете своему представителю.
Мария кивнула. В груди было спокойно и холодно.
— Сделайте это.
В тот же вечер Игорь снова позвонил. Мария посмотрела на мигающий экран, глубоко вздохнула и ответила. Но не той растерянной женщиной, которой была раньше, а собранной и четкой.
— Мария, наконец-то! — в трубке послышался его сдавленный, взвинченный голос. — Ты где? Когда ты вернешься? Здесь бардак, мама не может ничего найти, еда вся кончилась…
— Игорь, — перебила она его ровным, бесстрастным тоном. — Все вопросы, касающиеся развода и раздела имущества, ты можешь адресовать моему юристу.
На том конце провода повисла ошеломленная тишина.
— Ч-что? Какому юристу? Какое разделение? Ты о чем?
— Я подала на развод, — сказала Мария, словно констатируя погоду. — Данные моего адвоката я тебе скину в смс. further общение по этим вопросам прошу вести только через него.
— Ты что, совсем спятила?! — закричал он. — Развод?! Из-за какой-то глупости? Из-за мамы? Да мы же все уладим!
— Нет, Игорь, — ее голос оставался стальным. — Не уладите. И не из-за «мамы». Из-за тебя. Из-за того, что ты всегда выбирал ее, а не меня. Из-за того, что ты считал мои чувства и мое достоинство ничем. Точка поставлена. Прощай.
Она положила трубку, не дожидаясь его ответа. Потом заблокировала его номер. Потом отправила смс с контактами Елены Викторовны.
Потом села на пол у дивана, обхватила колени руками и впервые за все эти дни тихо-тихо заплакала. Но это были не слезы отчаяния. Это были слезы освобождения. Горькие, тяжелые, но очищающие.
Она знала, что война только началась. Но теперь у нее был план, союзник и оружие. Закон. И она не собиралась отступать.
Прошла неделя. В квартире Игоря и Лидии Петровны воцарился странный, душный быт. Идиллии, на которую так рассчитывала свекровь, не получилось. Вместо уютного гнездышка с заботливым сыночком она получила вечно раздраженного, хмурого мужчину и горы немытой посуды.
Игорь ходил по квартире как призрак. Он то и дело набирал номер Марии, но слышал лишь короткие гудки. Смс с контактами юриста висели в телефоне как приговор. Он не мог поверить, что это конец. Что она не одумается.
Лидия Петровна, видя его состояние, лишь подливала масла в огонь.
— И правильно, что не отвечает! Вспомнилась, куда годится! Думает, ты без нее не справишься? Да мы с тобой еще лучше заживем! Я тебе и покушать вкусно приготовлю, и уберусь. Нечего по таким убиваться!
Но ее стряпня не шла ни в какое сравнение с Мариной, а уборка сводилась к бестолковому перекладыванию вещей с места на место. Белье стало серым от плохого порошка, на полу появились липкие разводы, а в холодильнике завелась странная плесень.
Однажды вечером Игорь, пытаясь найти чистую рубашку, в сердцах швырнул на пол корзину с грязным бельем.
— Да где же всё?! Мария всегда… — он осекся, поняв, что сказал.
Лидия Петровна набросилась на него с криком:
— Опять она тебе снится! Хватит уже трястись над ней! Я твоя мать! Я всегда буду лучше любой твоей жены!
Игорь молча вышел из комнаты, хлопнув дверью. Он чувствовал себя в ловушке. Квартира, которую он всегда считал своей крепостью, стала напоминать клетку. И его сокамерником был не любящий человек, а требовательный, вечно недовольный надзиратель.
Именно в этот момент в дверь позвонили. Коротко, официально.
На пороге стояла курьерская служба. Молодой парень в униформе протянул Игорю толстый конверт.
— Вам. Под подпись.
Игорь машинально расписался в планшете и закрыл дверь. Он посмотрел на конверт. Официальный бланк юридической фирмы «Е.В. Орлова и партнеры». Адрес отправителя заставил его сердце упасть.
Он занес конверт в гостиную, сел на диван и медленно вскрыл его. Лидия Петровна тут же подсела к нему, пытаясь заглянуть через плечо.
— Что это? От кого?
Игорь не ответил. Он читал. Сначала бегло, пробегая глазами по строчкам, потом медленнее, вчитываясь в каждое слово, с каждым предложением лицо его становилось все бледнее.
Это было исковое заявление в суд. О расторжении брака. И о разделе jointly нажитого имущества — квартиры.
В заявлении сухим, казенным языком излагались все обстоятельства: дата покупки квартиры, размер первоначального взноса, внесенного Марией за счет унаследованных средств, факт совместного погашения ипотеки. Со ссылками на статьи Семейного кодекса РФ — 34, 36, 38. Требование: признать за Марией право на компенсацию в размере половины стоимости первоначального взноса, а также разделить вырученные от продажи квартиры средства в равных долях, либо выплатить ей компенсацию за ее долю.
К заявлению были приложены копии документов: свидетельство о праве на наследство, выписка из ЕГРН, ипотечный договор, выписки со счетов.
Все было четко, ясно, неопровержимо.
— Что там? — приставала Лидия Петровна, вырывая у него из рук листы. — Что она там наплела?
Она надела очки и начала читать. Сначала ее лицо выражало презрение, потом недоумение, а затем на нем медленно проступила краска гнева.
— Да как она смеет! — взвизгнула она, швыряя бумаги на стол. — Это мой сын кормилец! Это он квартиру заработал! А она что? Сидела на его шее! А теперь еще и квартиру хочет отобрать? Мошенница! Аферистка!
Она схватила Игоря за рукав, тряся его.
— Не этого! Слышишь? Ничего она не получит! Мы с ней в суде разберемся! Мы ей всю жизнь покажем!
Но Игорь не слушал ее. Он сидел, уставившись в одну точку, сжимая в руках официальный бланк. Юридические термины, ссылки на статьи… Это было так далеко от его понимания мира. Он привык решать все криком, давлением, манипуляциями. А здесь были правила. Жесткие, неумолимые правила. И играть в эту игру он не умел.
Впервые за всю жизнь он осознал всю глубину своей ошибки. Он не просто потерял жену. Он потерял уверенность в завтрашнем дне. Он стоял на пороге потери своего дома.
И виноват в этом был не кто иной, как он сам. И его мать, которая сейчас кричала что-то про «судиться до последнего», не понимая, что поезд уже ушел.
Он поднялся с дивана, отшвырнул от себя конверт и, не говоря ни слова, прошел в свою комнату, закрыв за собой дверь. Он лег на кровать лицом в стену и замер.
Снаружи доносились приглушенные вопли Лидии Петровны, звон посуды — она опять что-то ломала в припадке ярости.
Но Игорь ничего не слышал. Внутри у него была только оглушительная, всепоглощающая тишина. Тишина после взрыва.
Тишина в комнате Игоря длилась недолго. Сквозь дверь пробился сначала приглушенный, а потом все нарастающий гул голоса Лидии Петровны. Она говорила по телефону. Говорила громко, с надрывом, явно жалуясь кому-то на несправедливость мира.
— Представляешь? После всех моих трудов! Я ей как родная была! А она… она нас просто выбросила на улицу! Квартиру хочет отобрать! Да-да, ту самую, что мой Игорек в поте лица своего зарабатывал! А она только прибирала там немного…
Игорь застонал и натянул подушку на голову, пытаясь заглушить этот голос. Но он проникал повсюду.
— Нет, она не просто ушла! Она подала в суд! Юриста наняла, чтобы окончательно нас с сыном разорить! Да я ей всю жизнь посвятила, а она… ах, не могу, сердце колет!
Он слышал, как она всхлипывает, играя на публику. Это был старый, проверенный спектакль. Раньше он всегда вызывал у него чувство вины и желание защитить. Сейчас же он вызывал лишь тошноту.
На следующее утро Игорь, помятый и невыспавшийся, вышел на кухню. Лидия Петровна, уже одетая, с победным видом помешивала кофе.
— Не переживай, сынок, — заявила она. — Я все улажу. Я уже всем рассказала, какая она неблагодарная. И Людмиле Ивановне, и тете Вале, и соседке Нине. Все в шоке! Все нас поддерживают! Она у нас еще пожалеет, что связалась с нами!
Игорь молча налил себе кофе. Ему было все равно, что думают тетя Валя и соседка Нина. Ему было страшно от толстого конверта из юридической фирмы, который лежал у него в комнате на столе.
Но Лидия Петровна не унималась. Ее жажда мести была сильнее здравого смысла. Она зарегистрировалась в Одноклассниках — раньше брезговала «этим глупым интернетом» — и нашла страницу Марии.
Первый пост появился уже через час.
«Сердце разрывается от боли и несправедливости! Как же тяжеко, когда тебе в спину бьет самый близкий человек, которого ты считала семьей! Забрала все, выгнала из собственного дома моего бедного сына, оставила нас буквально на улице! И все ради денег! Дорогие друзья, берегите своих близких и не позволяйте таким людям входить в вашу жизнь!»
Пост был щедро сдобрен скорбными смайликами и размытой старой фотографией Игоря, где он выглядел лет на пятнадцать младше.
Комментарии посыпались сразу же. «Какая ужасная женщина!», «Соболезную, Лидия Петровна!», «Сильные люди должны держаться вместе!».
Лидия Петровна пожинала плоды, с жаром отвечая на каждый комментарий, все больше сгущая краски и придумывая новые подробности «предательства» Марии.
Игорь видел это. Он заходил на ее страницу и с отвращением читал поток лжи. Его собственная мать выставляла его жалким, беспомощным мальчиком, которого «злая жена выгнала на улицу». Ему было стыдно. Невыносимо стыдно.
— Мама, прекрати! — попытался он возразить вечером. — Удали это всё! Какие улица? Мы в квартире! Какие деньги? Ты же всё знаешь!
— Молчи! — отрезала она. — Я лучше знаю, как надо! Надо чтобы все узнали, какая она стерва! Общественное мнение — страшная сила! Она не выдержит и отступит!
Но Мария не отступала. Она молчала.
Тогда Лидия Петровна пошла дальше. Она начала звонить общим знакомым, которых нашла в телефоне Игоря. Она обзвонила коллег Марии, ее подруг, даже ее дальнюю родственницу из другого города, истощая одну и ту же жалостливую, полную лжи историю.
Однажды раздался звонок на телефон Кати. Мария как раз была рядом.
Катя, послушав минуту, побледнела, посмотрела на Марию и громко, четко сказала в трубку:
— Лидия Петровна, то, что вы говорите — это ложь. Клевета. И если вы не прекратите немедленно порочить имя моей подруги, мы будем вынуждены обратиться в суд. И да, у нас есть скриншоты всех ваших переписок.
Она положила трубку и посмотрела на Марию.
— Твоя свекровь… она совсем крыша поехала. Она звонит всем, кого знает, и рассказывает, что ты выгнала Игоря на улицу, обобрала до нитки и теперь он вынужден ночевать на вокзале.
Мария закрыла глаза. Руки у нее задрожали, но не от страха, а от бессильной ярости. Она так хотела просто тихо и цивилизованно разойтись. Оставить все позади. Но ей не давали.
Она написала Елене Викторовне. Коротко описала ситуацию.
Ответ пришел быстро: «Это классический случай клеветы, то есть распространения заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство. Ст. 128.1 УК РФ. Направляем ей официальное письменное требование о прекращении подобных действий и удалении порочащей информации. В случае отказа — готовим иск о защите чести и достоинства и возмещении морального вреда».
Юрист подготовила письмо. Сухое, официальное, на бланке фирмы. В нем не было ни слова лишнего, только констатация фактов: такая-то распространяет такие-то ложные сведения там-то и там-то, что является нарушением такого-то закона, требуем прекратить, в противном случае последуют такие-то санкции.
К письму прилагались распечатанные скриншоты постов и список общих знакомых, которым звонила Лидия Петровна.
Курьер доставил конверт снова. На этот раз его вручили лично в руки Лидии Петровне.
Игорь видел, как она его вскрыла, как ее глаза бегло пробежали по тексту. Как сначала на ее лице появилось презрение, потом недоумение, а затем — медленно, но верно — краска стала сходить, оставляя за собой землистую, испуганную бледность.
Она несколько раз перечитала письмо, ее руки задрожали.
— Да как они смеют… — прошептала она, но в ее голосе уже не было прежней уверенности. — Угрожают мне? Мне, пожилой женщине? Суд? Моральный вред?..
Она посмотрела на Игоря растерянным, почти детским взглядом, ища поддержки. Но он лишь молча отвернулся и вышел на балкон.
Он слышал, как через несколько минут в ее комнате заработал компьютер. Слышал щелчки мыши. Она зашла в Одноклассники и удалила тот самый пост. Потом долго сидела в тишине, глядя в экран.
Больше она никому не звонила.
В квартире воцарилась гнетущая, трусливая тишина. Месть «королевы» захлебнулась, наткнувшись на холодную стену закона. И от этого осознания ей стало не просто страшно, а по-настоящему, до дрожи в коленках, жутко.
Суд состоялся через два месяца. За это время в квартире Игоря и Лидии Петровны поселилось нечто тяжелое и невысказанное. Они жили, как два случайных соседа по несчастью, избегая разговоров и взглядов. Пыль лежала на мебели толстым слоем, в холодильнике пахло одиночеством и несвежими продуктами. Юридическое письмо, присланное Марией, лежало на видном месте, как укор, и Лидия Петровна обходила его стороной, словно оно было опасно заразно.
Игорь на суд надел свой лучший, тесноватый костюм. Лидия Петровна, несмотря на его протест, напялила темное платье и шляпку с вуалью, словно собиралась не на бракоразводный процесс, а на похороны. Свои собственные.
Зал суда показался им стерильным и чужым. Мария сидела с другой стороны, рядом со своим адвокатом. Она выглядела спокойной и собранной. Ни одного лишнего жеста, ни одного взгляда в их сторону. Это равнодушие било больнее, чем любая ненависть.
Судья, уставшая женщина средних лет, вела заседание быстро и без эмоций. Она изучила все документы: свидетельство о браке, свидетельство о праве на наследство, выписки из ЕГРН, ипотечный договор, квитанции о платежах.
Елена Викторовна излагала позицию четко, ясно, со ссылками на статьи Семейного кодекса. Первоначальный взнос — личная собственность Марии. Совместные выплаты по ипотеке — общая собственность. Требование — компенсация и раздел.
Адвокат Игоря, молодой и нервный парень, нанятый в последнюю минуту, пытался что-то говорить о «вкладе в благополучие семьи», о «моральном облике» Марии, но его аргументы разбивались о каменную стену фактов и законов. Лидия Петровна сидела, выпрямившись, и судорожно сжимала сумочку. Ее театральный траур здесь, в этом кабинете, был никому не интересен.
Судья удалилась в совещательную комнату. Минуты ожидания тянулись мучительно долго. Игорь смотрел в пол, чувствувая, как пот проступает на спине под грубой тканью пиджака. Лидия Петровна неотрывно смотрела на дверь, за которой решалась их судьба.
Решение было оглашено быстро.
Брак расторгнут.
Квартира признается совместной собственностью. За Марией признается право на компенсацию половины стоимости первоначального взноса. Также за ней признается право на половину от суммы, выплаченной по ипотеке за время брака. Игорю предоставляется право выплатить ей компенсацию в течение шести месяцев, в противном случае квартира подлежит продаже с торгов, а вырученные средства делятся пропорционально.
Игорь слушал и не верил своим ушам. Он не проиграл. Он получил право остаться в квартире. Но он должен был заплатить. Очень много. Гораздо больше, чем он предполагал. Фактически, он должен был выкупить у Марии ее долю.
Лидия Петровна ахнула и схватилась за сердце, но на нее никто не обратил внимания.
Мария молча выслушала решение, кивнула адвокату, собрала свои документы и, не глядя на бывшего мужа и свекровь, вышла из зала заседаний.
Она вышла на улицу, где светило яркое солнце. Она сделала глубокий вдох. Воздух был свеж и невероятно вкусен. Он пах свободой.
Она не чувствовала ни радости, ни торжества. Только огромную, всепоглощающую усталость и тихую, светлую грусть по тем годам, что оказались выброшены на ветер. Но это была грусть об окончании долгого и тяжелого пути. Впереди была пустота, но это была ее пустота. Ее территория. Ее жизнь.
В опустевшей квартире Игоря воцарилась мертвая тишина. Лидия Петровна, скинув нелепую шляпку, молча сидела на краю дивана. Ее королевские амбиции разбились о суровую реальность счета, который предстояло оплатить.
Игорь стоял у окна и смотрел на улицу, где кипела жизнь, которой у него больше не было. Он получил то, чего хотел. Он остался с мамой. Он защитил ее от «злой» невестки.
Позади раздался всхлип.
— Ну что же это такое, Игорек… — голос Лидии Петровны дрожал от обиды и растерянности. — Как мы будем жить? Где мы возьмем столько денег? Может, мы… может, мы все же попросим ее простить? Может, она передумает?
Игорь медленно обернулся. Он посмотрел на свою мать — на ее расплывшееся от слез лицо, на беспомощные, дрожащие руки. Он посмотрел на грязную, запущенную квартиру. Он посмотрел на квитанцию с предварительным расчетом суммы компенсации, лежавшую на столе.
Он ничего не сказал. Он просто вышел в свою комнату и закрыл дверь. Очень тихо.
Он лег на кровать и уставился в потолок. Он был абсолютно свободен. Свободен от жены. И теперь он был навсегда прикован к той, ради кого он эту свободу завоевал.
Снаружи доносились тихие, жалобные всхлипывания.
Битва была окончена. Война проиграна. Осталась только серая, будничная реальность, которую ему предстояло прожить.
