— Ты же мне даришь всякую ерунду, вот я тебе решила этот кусок мусора подарить! Ровно столько же на него потратила, сколько и ты на подарок для меня, который стоит теперь мёртвым грузом!
Лера произнесла это ровным, почти будничным тоном, глядя, как Рома вертит в руках тонкий картонный прямоугольник. Это был подарочный сертификат на пятьсот рублей в магазин товаров для хобби. Суммы хватило бы разве что на моток дешёвых ниток или пачку самых простых рыболовных крючков. На его лице, ещё секунду назад выражавшем праздничное предвкушение, медленно проступало недоумение, переходящее в багровый румянец обиды. На столе между ними стоял торт с одной-единственной свечкой, её пламя лениво колыхалось, отбрасывая дрожащие тени на их лица.
— Что? — переспросил он, будто не расслышал. Его голос был глухим. — Какой ещё мёртвый груз? Йогуртница — это отличная вещь!
— Безусловно, — кивнула Лера с бесстрастностью патологоанатома. — Особенно для человека, у которого непереносимость лактозы. Я тебе об этом говорила раз двадцать. Она стоит в коробке на антресоли с самого моего дня рождения. Ты купил её, потому что на неё была скидка семьдесят процентов в том дурацком магазине у твоей работы. Ты потратил на неё пять минут и копейки сущие, чтобы поставить галочку. Этот сертификат обошёлся мне в пятьсот рублей и три минуты в очереди на кассе. Я посчитала, что это даже более щедрое вложение времени и усилий, чем твоё.
Рома швырнул сертификат на стол. Картонка отскочила от кремовой розочки на торте и упала на пол.
— Ты совсем с ума сошла? Устраивать балаган из-за подарка? Я мужчина, я деньги зарабатываю, а не по магазинам бегаю в поисках какой-то особенной фигни для тебя! Я купил полезную вещь для дома!
— Ты купил вещь для себя, — отрезала она. — Тебе показалось прикольным, что можно делать йогурт. Как и та дурацкая вафельница годом ранее, или набор для фондю. Ты помнишь, что я подарила тебе на прошлый день рождения? Тот спиннинг, который ты увидел в журнале и обвёл ручкой? Я искала его три недели по всему городу. Я читала форумы рыболовов, чтобы подобрать правильную катушку. Я хотела, чтобы ты был рад. А ты… ты просто откупаешься от меня дешёвым хламом, купленным в последний момент.
Он встал, нависая над столом. Его челюсти сжались так, что на щеках заходили желваки.
— Меркантильная тварь. Тебе не подарок важен, а ценник! Всегда знал, что для тебя главное — деньги!
Вечером, когда нетронутый торт всё ещё сиротливо стоял на кухонном столе, а атмосфера в квартире стала плотной и зыбкой, как болотный туман, Лера подошла к нему с ноутбуком. Рома сидел на диване, уставившись в тёмный экран телевизора. Она молча села рядом, развернула экран к нему. На нём светилась таблица Excel.
— Смотри, — её голос был лишён всякой теплоты, он походил на звук печатающего принтера. — Я решила внести ясность в наши отношения, чтобы избежать будущих разочарований и неэффективного распределения ресурсов. Я назвала это «Подарочный паритет».
Таблица была простой и убийственной в своей логике. Четыре столбца: «Подарок Ромы Лере», «Бюджет/Усилия (оценка по 10-балльной шкале)», «Подарок Леры Роме», «Бюджет/Усилия (симметричный ответ)». В первой строке значилось: «Йогуртница, 550 руб. / 1 балл». В ответной ячейке: «Сертификат, 500 руб. / 1 балл». Ниже шли примеры. «Дежурный букет с заправки на 8 марта» равнялся «Пене для бритья и носкам на 23 февраля». Она провела пальцем по экрану.
— Вот здесь, — она указала на пустую строку, — будет мой следующий день рождения. Если ты проявишь фантазию, потратишь время и деньги, то в этой ячейке, — её палец переместился правее, — появится твой дорогой спиннинг или что-то подобное. Если это будет очередной тостер со скидкой, то на свой день рождения ты получишь набор отвёрток из хозяйственного магазина. Всё просто. Никаких обид, никакой драмы. Чистая математика. Наша взаимная радость теперь будет абсолютно симметричной.
Рома долго смотрел на экран. Его лицо превратилось в каменную маску. Он не кричал. Он просто посмотрел на неё взглядом, полным ледяного презрения.
— Это не математика. Это сумасшествие. Ты превратила семью в бухгалтерию.
Рома принял правила игры, но истолковал их с извращённой, мстительной логикой. Если она хотела превратить их брак в товарно-денежные отношения, то он станет самым непреклонным и принципиальным контрагентом. Он решил, что лучший способ показать абсурдность её системы — это довести её до логического нуля. Он перестал дарить ей что-либо. Вообще. Совсем.
Их квартира превратилась в арктическую станцию, на которой двое полярников смертельно ненавидели друг друга. Утренний кофе они пили в оглушительном молчании, стараясь не пересекаться взглядами. Он демонстративно готовил себе яичницу на одного, она так же демонстративно заваривала себе овсянку, и они ели за разными концами стола, словно два незнакомца в дешёвой столовой. Вечерами он утыкался в телефон или включал на ноутбуке какой-нибудь боевик, нарочито громко, а она, надев наушники, работала или читала, сидя в своём кресле, которое стало её личным, неприступным бастионом.
Слова, если и произносились, то были выхолощенными, функциональными, как команды для робота: «Передай соль», «Твоя очередь выносить мусор». Любая попытка заговорить на отвлечённую тему натыкалась на глухую стену. Он отвечал односложно, сквозь зубы, не отрывая взгляда от экрана. Он наказывал её молчанием, лишая её того, что она ценила больше всего — эмоциональной связи. Он ждал, что она не выдержит этого вакуума, этой пустоты, и сама отменит свои идиотские правила.
Первой проверкой системы стало двадцать третье февраля. Рома проснулся с ехидным предвкушением. Он знал, что ничего не получит. В этом и был его план — показать ей, как глупо это выглядит со стороны. Он прошёл на кухню, где Лера уже пила свой кофе. Он остановился в дверях, скрестив руки на груди, и с деланным равнодушием обвёл взглядом стол. Ничего. Ни подарочного пакета, ни даже открытки.
— Что, даже носки не заслужил в этом году? — его голос был пропитан сарказмом.
Лера медленно подняла на него глаза. В её взгляде не было ни обиды, ни злости. Только холодный, аналитический интерес.
— Заслуги нужно подтверждать действием. А точнее, его наличием. Открой файл, там всё наглядно. Пустая ячейка в твоём столбце порождает пустую ячейку в моём. Это не я придумала, это основа любой системы. Баланс.
Она отвернулась и сделала ещё один глоток, словно обсуждала не их отношения, а квартальный отчёт. Рому передёрнуло. Он ожидал чего угодно — упрёков, ссоры, попытки его устыдить. Но эта ледяная, бездушная констатация факта была хуже любого скандала. Она не играла в его игру, она просто следовала протоколу. Он чувствовал себя не мужем, а подопытным кроликом в её жестоком социальном эксперименте.
Месяцы тянулись, как вязкая смола. Прошла их годовщина свадьбы, которую он сознательно проигнорировал. Ни цветка, ни ужина, ни доброго слова. Он вернулся с работы поздно, молча прошёл в комнату и лёг спать. Лера никак не отреагировала. Она лишь сделала какую-то пометку в своём ноутбуке. Его это бесило до скрежета зубов. Его пассивная агрессия, его молчаливая забастовка не работали. Она не ломалась. Она с холодным, извращённым удовлетворением наблюдала, как её правота подтверждается каждым его шагом. Он сам, своими руками, доказывал, что её чувства, её желания, её праздники для него — пустой звук.
Он ждал, что она взмолится, попросит прекратить этот цирк, скажет, что была неправа. А она ждала его следующего хода, чтобы хладнокровно занести его в свою таблицу. Война на истощение только начиналась, и он был уверен, что его выдержки хватит, чтобы победить. Приближался её день рождения, и Рома уже готовил свой главный, сокрушительный удар — абсолютное, тотальное Ничто.
Воздух в квартире загустел до состояния желе, в котором вязли слова, мысли и даже взгляды. Тишина перестала быть просто отсутствием звука; она превратилась в материальную, давящую субстанцию. Они двигались по квартире, как два призрака, обречённые вечно делить одно и то же пространство, их траектории были выверены годами, чтобы минимизировать случайные соприкосновения. Рома уходил раньше, возвращался позже, а всё время между этим было заполнено звенящим, враждебным ничем. Его план работал, как ему казалось. Он морил её голодом, держа на диете из полного эмоционального игнорирования.
Приближался день рождения Леры. Для Ромы это был не просто очередной день в календаре. Это был день X, час расплаты, момент его триумфа. Он собирался преподнести ей главный подарок, который только можно было вообразить в рамках её же системы — абсолютную, демонстративную пустоту. Он хотел, чтобы она в полной мере ощутила вкус собственного лекарства.
Утром своего дня рождения Лера проснулась раньше обычного. В глубине её методичного, расчётливого сознания шевельнулся крошечный, иррациональный червячок надежды. Он был почти неощутим, но он был. А вдруг он сломает систему? Вдруг в нём проснётся что-то человеческое, что-то, что сильнее обиды и упрямства? Может, он просто оставит на её подушке шоколадку или скажет два простых слова. Этого было бы достаточно, чтобы вся её таблица полетела к чертям, и она бы с радостью удалила этот файл навсегда.
Рома вошёл на кухню, демонстративно бодро напевая себе под нос какую-то мелодию из рекламы. Он открыл холодильник, достал яйца, бекон и громко швырнул сковородку на плиту. Он ни разу не посмотрел в её сторону. Зашипело масло, по квартире поплыл аппетитный запах завтрака, предназначенного только для него. Он вёл себя не как человек, который забыл. Он вёл себя как человек, который очень хорошо помнит и получает от этого садистское удовольствие. Червячок надежды внутри Леры сдох, не успев даже толком родиться. Она молча допила свой кофе, встала и ушла в комнату.
Вечером он вернулся с работы с таким видом, будто это был самый обычный вторник. Бросил ключи на тумбочку, прошёл в гостиную и плюхнулся на диван, включая телевизор. Лера сидела в своём кресле с ноутбуком на коленях. Она ждала. Она дала ему этот шанс. Он им не воспользовался.
Она молча развернула ноутбук экраном к нему. Он бросил на экран быстрый, раздражённый взгляд и снова уставился в телевизор.
— Мне некогда смотреть твои графики, я устал.
— Это займёт одну секунду, — её голос был спокойным, но в этой спокойствии чувствовался холод металла.
Она медленно, с хирургической точностью, поставила курсор в ячейку напротив надписи «День рождения Леры». Там, в столбце «Подарок Ромы Лере», она ввела один-единственный символ. Большой, жирный, бескомпромиссный «0». Затем передвинула курсор в соседнюю ячейку «Бюджет/Усилия» и вбила туда то же самое. Ноль. Курсор мигал на экране, освещая его застывшее лицо.
— Вот, — сказала она. — Баланс подведён. Счёт обнулён. Теперь всё честно, как ты и хотел.
И тут его прорвало. Он вскочил, его лицо исказилось от ярости.
— Ты больная! Ты реально больная на всю голову со своей бухгалтерией! Ты убила всё живое между нами своими таблицами и нулями! Ты хотела систему — ты её получила! Чего ты ждала, цветов? Фейерверков? Они не были заложены в бюджет, утверждённый твоим же идиотским регламентом!
Лера медленно закрыла крышку ноутбука. Звук щелчка был оглушительным в наступившей тишине. Она подняла на него глаза, и теперь в них не было ни холода, ни расчёта. Там полыхал чистый, белый огонь презрения.
— Ты такой предсказуемый, Рома. Ты до сих пор думаешь, что дело в подарках. Дело не в подарке. Дело в том, что ты не забыл. Ты помнил. Каждый час этого дня ты помнил и наслаждался тем, что причиняешь мне боль. Ты хотел меня наказать, унизить, показать, кто здесь главный. Ты хотел не справедливости. Ты хотел жестокости. И знаешь что? У тебя получилось. Только наказывал ты не меня. Ты подписывал приговор себе. Ты доказал, что внутри тебя нет ничего. Абсолютный ноль. Как в моей таблице.
После дня рождения Леры прошло несколько недель. Ноль, который она так демонстративно ввела в их общую таблицу, стал не просто символом, а состоянием их совместной жизни. Они дышали им, ели его на завтрак и укрывались им на ночь. Это была вязкая, всепоглощающая пустота, лишённая даже намёка на конфликт. Война перешла в стадию полного взаимного игнорирования, которое было страшнее любых криков.
Наступил день, который для Ромы всегда был вторым днём рождения. Пять лет назад он, рискнув всем, ушёл с наёмной работы и открыл свою маленькую строительную фирму. Этот день был символом его состоятельности, его мужской гордости, доказательством того, что он — не просто офисный планктон, а человек, который что-то создал с нуля. Вечером он сидел на диване, бездумно листая каналы. Он не ждал поздравлений. После того, что он устроил Лере, ожидать чего-то было верхом идиотизма. И всё же, где-то в самой глубине души, там, где упрямство граничило с самообманом, ему хотелось, чтобы она хотя бы признала этот факт. Чтобы его главный жизненный успех не утонул в этой бытовой трясине.
Лера вошла в комнату. Она двигалась с неестественной, выверенной грацией, словно актриса на сцене, готовящаяся к финальному акту. В руках она держала коробку. Небольшую, квадратную, обёрнутую в дорогую матовую бумагу графитового цвета. Выглядело стильно и дорого. Только дешёвая пластиковая ленточка ядовито-зелёного цвета, кое-как перевязанная сверху, вносила в этот образ ноту абсурда.
— Это тебе, — сказала она, и её голос был ровным и безжизненным, как у диктора, зачитывающего сводку погоды. Она протянула ему коробку.
Рома замер. Он смотрел то на неё, то на коробку, не в силах понять, что происходит. Это была какая-то ошибка в программе, сбой в её безупречной системе. Он медленно взял коробку. Она была почти невесомой. Сердце на секунду ёкнуло — может, там билет куда-то? Или какой-то документ? Он с недоверием потянул за убогую ленточку, снял крышку. Внутри не было ничего. Абсолютно. Только воздух их проклятой квартиры.
— Ноль, помнишь? — Лера подошла и встала напротив, глядя на него сверху вниз. — Вот он. Твой симметричный ответ. Пустота в обмен на пустоту. Подарок, который ты заслужил. Ты ведь считаешь, что построил что-то важное? Эту свою фирму? Ты думаешь, это делает тебя значительным? Ты ошибаешься. Ты — эмоциональный банкрот, Рома. Человек, который не способен даже на самое элементарное вложение в того, кто рядом. Ты можешь строить дома, но ты не в состоянии построить даже подобие человеческих отношений. Твои успехи ничего не стоят, потому что внутри у тебя такой же вакуум, как в этой коробке. Ты сам — этот ноль.
Она говорила это негромко, но каждое слово впивалось в него, как раскалённая игла. Это была не ссора. Это была казнь. Она методично, слово за словом, демонтировала то единственное, что у него оставалось — его самоуважение.
Рома долго смотрел в пустую коробку. Потом медленно поднял голову. И рассмеялся. Это был жуткий, скрипучий смех, в котором не было ни капли веселья.
— Банкрот? Нет, Лера. Банкрот — это тот, кто пытался и проиграл. А я хотя бы пытался. Я строил. А что построила ты? Свою идеальную таблицу? Свой маленький концлагерь для одного человека, где ты надзиратель и судья? Ты думаешь, твоя система — это признак ума и силы? Нет. Это признак трусости. Ты боишься жить, боишься чувствовать, боишься рисковать. Ты спряталась за своими цифрами и ячейками, потому что это единственный мир, который ты способна контролировать. Ты не аналитик. Ты просто жалкий счетовод обид. Всю свою жизнь ты только и делаешь, что оцениваешь чужие вложения, выставляешь баллы и подводишь баланс. А сама ты что вложила? Что создала, кроме этой таблицы? Ничего. Ноль — это ты. Абсолютный, стерильный, безжизненный ноль, который боится даже запачкать руки в настоящей жизни. Так что забери свой подарок. Это твоё зеркало.
Он швырнул пустую коробку ей под ноги. Она не отшатнулась. Они стояли посреди комнаты, как два боксёра после финального гонга, оба в нокауте, но всё ещё на ногах. Все слова были сказаны. Всё, что можно было разрушить, было обращено в пепел. Между ними больше не было ни любви, ни ненависти, ни обиды. Только выжженная земля, на которой уже никогда ничего не вырастет. Они продолжали жить в одной квартире, как два призрака на руинах своего собственного мира, и каждый их день был молчаливым подтверждением того последнего, окончательного счёта, который они выставили друг другу…
