Елена Викторовна, заведующая отделением, жила своей работой. Она обожала её до самозабвения, с той же всепоглощающей нежностью, с какой относилась к детям и бездомным животным. Именно за эту доброту, которую он считал граничащей с глупостью, от неё ушёл муж Игорь. «Ты блаженная, Лена, — сказал он на прощание, упаковывая свои брендовые рубашки. — Весь мир на себе тащишь, а о себе подумать не можешь». Она тогда лишь молча кивнула, не найдя сил возразить. Он был прав. Для неё чужая боль всегда была важнее собственной.
Её мысли часто возвращались к неудачному браку. Игорь видел в ней не личность, а удобное приложение к своему статусу. Он требовал, чтобы ужин всегда был горячим, дом — идеально чистым, а она сама — тихой и покорной. Ночные смены приводили его в ярость. Он считал, что настоящая женщина должна сидеть дома, варить борщи и ждать мужа с работы, а не спасать чужие жизни по ночам. Её профессия, её призвание, в его глазах было не более чем досадным недоразумением, блажью, которую он терпел из снисхождения.
На работе Елену Викторовну знали как «стальную леди». Строгий, требовательный, но справедливый руководитель, чей авторитет был непререкаем. Её голос никогда не дрожал, руки не опускались даже в самых безнадёжных ситуациях. Никто из коллег и представить не мог, что эта сильная женщина дома превращалась в мямлю, которая не смела возразить деспотичному мужу, молча снося его упрёки и унижения
Теперь, оставшись одна в пустой квартире, она всё чаще ловила себя на мысли, что жалеет лишь об одном: почему не подала на развод сама много лет назад? Почему так долго терпела то, что убивало её изнутри? С этими мыслями она пришла на работу. У входа в отделение её уже ждала Анна — молоденькая медсестра-студентка, её протеже, бойкая и улыбчивая. Елена Викторовна увидела в ней себя в юности — такую же горящую и верящую в добро.
— Доброе утро, Елена Викторовна! — лучезарно улыбнулась Анна. — Ночь прошла спокойно, без происшествий. А вас тут благодарность ждёт! Жена пациента из пятой палаты торт принесла, сказала, только благодаря вам её муж на поправку пошёл.
Елена Викторовна устало кивнула, мысленно отметив, что нужно будет зайти и проверить динамику.
— Что в седьмой? — спросила она, имея в виду VIP-палату.
Анна тут же посерьёзнела и вздохнула.
— Без изменений. Всё стабильно плохо. Давление держим на препаратах, дыхание аппаратное. Главный врач сказал, что на этой неделе будет собирать консилиум. Наверное, решать вопрос об отключении… — она замолчала, не решаясь произнести страшные слова вслух.
Елена Викторовна нахмурилась. Пациент лежал в коме уже почти два месяца после страшной аварии. Шансов почти не было, но она до последнего верила в чудо.
Анна, оглянувшись по сторонам, понизила голос до шёпота и заговорщически добавила:
— Говорят, он очень молодой и богатый, этот Дмитрий Сергеевич. Только вот все от него отвернулись. Никто не приходит, не навещает. А жена, представляете, всего раз была, в самом начале. А теперь, по слухам, уже привела в его дом другого мужчину. Живёт себе припеваючи, пока он тут умирает.
— Анна! — резко оборвала её Елена Викторовна. Её голос прозвучал холодно и строго. — Мы здесь не для того, чтобы собирать сплетни. Наша работа — лечить людей, а не обсуждать их личную жизнь. Запомните это.
Девушка испуганно вжала голову в плечи и пробормотала извинения. А Елена Викторовна мысленно усмехнулась. Когда-то, много лет назад, её точно так же отчитывал её наставник, старый профессор, когда она, будучи такой же юной и любопытной, пыталась выведать у него подробности жизни одного известного пациента. Профессиональная этика — вещь, которая вбивается в кровь годами.
После обязательного утреннего обхода Елена Викторовна зашла в седьмую палату. Просторная комната была наполнена мерным писком аппаратуры. На кровати неподвижно лежал молодой мужчина, опутанный проводами и трубками. Она взяла его карту, в очередной раз пробежалась глазами по результатам анализов и исследований. С медицинской точки зрения было сделано всё возможное и даже больше. Но что-то внутри, какая-то невидимая сила, не пускала его вернуться в мир живых. Словно он сам не хотел просыпаться.
Она подошла к широкому окну. За стеклом октябрьский день плакал холодным, нудным дождём. Мысли снова вернулись к его жене. Как можно было появиться лишь раз и больше ни разу не поинтересоваться судьбой мужа? Елена Викторовна была уверена: если бы рядом был близкий человек, если бы кто-то держал его за руку, разговаривал с ним, рассказывал о жизни там, за стенами больницы, это могло бы стать тем самым толчком, который вернёт его сознание. Но он был один. Абсолютно один в своей тихой, тёмной бездне.
Её взгляд рассеянно скользил по мокрому асфальту внутреннего двора. И вдруг она заметила странную тень под старым раскидистым клёном. Тёмный силуэт то приседал, съёживаясь в комок, то снова выпрямлялся, будто пытаясь что-то разглядеть. Сначала она подумала, что это большая собака, но потом тень двинулась, и стало понятно, что это не животное.
Присмотревшись, Елена Викторовна ахнула. Под проливным дождём, насквозь промокнув, стояла маленькая девочка. Она была одета в лёгкую курточку, явно не по погоде. Не раздумывая ни секунды, повинуясь своему вечному инстинкту спасателя, Елена Викторовна бросилась вниз по лестнице и выбежала на улицу, даже не накинув пальто.
Девочка, услышав шаги, испуганно отшатнулась, готовая в любой момент сорваться с места и убежать.
— Не бойся, малышка, — мягко сказала Елена Викторовна, подходя ближе. — Ты вся промокла, замёрзла. Пойдём со мной в тепло. Я тебя не обижу.
Ребёнок с недоверием посмотрел на неё большими испуганными глазами, но холод, пробиравший до костей, оказался сильнее страха. Девочка неуверенно шагнула вперёд, и Елена Викторовна, накинув ей на плечи свой снятый на бегу халат, быстро повела её внутрь, в тепло больничных стен.
В ординаторской, укутанная в тёплый плед и сжимая в озябших руках чашку горячего чая, девочка немного оттаяла. Она сказала, что её зовут Маша. Её рассказ был коротким и страшным в своей обыденности. Мама снова напилась, привела домой очередного ухажёра, и они стали кричать и ругаться. Маша испугалась и убежала из дома, решив переждать на улице, пока всё не утихнет. Она часто так делала.
Елена Викторовна слушала, и её сердце сжималось от боли и бессилия. Она посмотрела на часы. Скоро должен был прийти её напарник, Павел Борисович, опытный, но очень педантичный и строгий врач. Он никогда не одобрит присутствия постороннего ребёнка в отделении. Он тут же позвонит в полицию, в опеку, и девочку отправят в приют, а потом, скорее всего, вернут нерадивой матери. Этот замкнутый круг был ей слишком хорошо знаком. И в её голове созрело рискованное, безумное решение.
— Маша, послушай меня внимательно, — сказала она тихим, но твёрдым голосом. — Сейчас тебе нужно будет сделать то, что я скажу. Это наша с тобой маленькая тайна, хорошо?
Она взяла девочку за руку и повела её по тихому коридору к палате номер семь. Осторожно приоткрыв дверь, она завела Машу внутрь.
— Ты поспишь здесь, на этой кушетке, — прошептала Елена Викторовна, указывая на небольшой диванчик для посетителей. — Здесь тепло и сухо. Только веди себя очень-очень тихо, ладно? И ничего не трогай. А утром я за тобой приду.
Маша с испугом посмотрела на неподвижного мужчину на кровати, на мигающие огоньки приборов.
— Я обещаю, — прошептала она. — Я буду тихой, как мышка. Я вообще-то врачей боюсь… но вас почему-то не боюсь.
Елена Викторовна погладила её по всё ещё влажным волосам, укрыла пледом и на цыпочках вышла из палаты. В коридоре она нос к носу столкнулась с Павлом Борисовичем.
— Лена, вот ты где! А я тебя ищу. Пойдём, выпьем кофе, пока затишье, — бодро предложил он.
— Да, конечно, идём, — стараясь, чтобы голос не дрожал от волнения, ответила она и заставила себя улыбнуться. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышен на всё отделение.
Маша не могла уснуть. Тишина палаты, нарушаемая лишь мерным писком аппаратов, давила на неё. Она села на кушетке и посмотрела на мужчину, который лежал на кровати. Он был похож на спящего сказочного принца, только очень бледного. Страх постепенно отступил, уступив место детскому любопытству и одиночеству. Она тихонько подошла к кровати.
— Привет, — прошептала она. — Тебя, наверное, Дима зовут. Мне тётя Лена сказала. А я — Маша.
Ответа не было. Но девочке он и не был нужен. Ей просто хотелось поговорить с кем-то, кто не будет кричать и ругаться.
— Знаешь, а тебе повезло, — продолжала она шёпотом. — Ты тут лежишь в тепле, в чистоте. Спишь себе. А я вот часто на улице ночую, когда мама пьяная. В подъезде или на чердаке. Там холодно и страшно. И со мной никто не дружит. Говорят, что я из плохой семьи. А я ведь не виновата…
И она начала рассказывать ему всё, что накопилось на её маленькой душе. О том, как мечтает о собаке, но мама не разрешает. О том, как в школе её дразнят за старенькое платье. О том, как однажды она нашла на улице котёнка, но мамин друг выбросил его. Она говорила долго, выплёскивая всю свою боль, обиды и детские горести. Ей казалось, что этот уснувший человек — единственный в мире, кто может её выслушать, не осуждая.
Закончив свой печальный рассказ, она почувствовала, что во рту пересохло. Маша оглянулась в поисках стакана с водой, который оставила Елена Викторовна, и вдруг встретилась взглядом с парой открытых, осмысленных глаз. Мужчина смотрел прямо на неё. Девочка застыла от ужаса.
— Пить… — хриплым, едва слышным голосом произнёс он.
Маша, преодолев оцепенение, дрожащей рукой поднесла к его губам стакан с водой. Он сделал несколько жадных глотков.
— Кто ты? — снова прохрипел он.
— Я… я Маша.
— Это не сон? — прошептал он. — Мне не приснилось, что у тебя… всё так плохо дома?
Маша испугалась. Теперь он всё знает. Он расскажет маме, и ей попадёт.
— Не бойся, — словно прочитав её мысли, сказал мужчина. — Я никому не скажу. Это будет наш секрет. У меня в детстве… было то же самое.
Ровно в пять утра, перед началом утренней суматохи, Елена Викторовна на цыпочках вошла в седьмую палату, чтобы забрать Машу до того, как её кто-нибудь обнаружит. И застыла на пороге, не веря своим глазам. Пациент, который два месяца неподвижно лежал в коме, сидел на кровати, оперевшись на подушки, и о чём-то тихо болтал с Машей, которая устроилась в ногах его кровати. Чудо. Настоящее чудо.
Она бросилась к приборам. Все показатели были в норме. Давление, пульс, сатурация — всё как у здорового человека. Она повернулась к пациенту, чтобы начать осмотр, и встретилась с его внимательным, изучающим взглядом.
— Снежка? — вдруг тихо спросил он.
Елена Викторовна замерла. Это прозвище… его никто не использовал уже лет тридцать. Так её называл в детстве только один человек. Худенький, вечно испуганный мальчик из соседнего подъезда, которого она, маленькая девочка, подкармливала бутербродами и защищала от дворовых забияк. Вадик. Мальчик из неблагополучной семьи, которого потом забрали в приют, и следы его затерялись.
— Вадим? — неверяще прошептала она.
— Он самый. Дмитрий Сергеевич, — усмехнулся он. — Я знал, что это ты. Голос твой услышал, когда ты девочку принесла.
Он рассказал ей, что, находясь в темноте комы, слышал обрывки фраз, звуки, но ничего не могло заставить его вернуться. А потом он услышал тихий детский голос, рассказывающий историю, до боли похожую на его собственную. И отчаянное, непреодолимое желание помочь этой «малявке», защитить её, вытащить из того же ада, через который он прошёл сам, заставило его проснуться.
В больнице начался невообразимый ажиотаж. Пробуждение безнадёжного пациента стало сенсацией. Съехались светила медицины, начальство, журналисты. В этой суматохе Елена Викторовна снова спрятала Машу, на этот раз в пустующей хозяйственной комнате, принося ей еду и книги. Прошло две недели. Маша временно жила у Елены Викторовны. За это время женщина поняла, что не сможет больше отдать этого ребёнка. Она привыкла к её тихому смеху, к теплу маленькой ручки в своей ладони. Но поход в службу опеки обрушил на неё ледяной душ реальности. Одинокая женщина с ненормированным рабочим днём, без собственного просторного жилья — шансов на удочерение у неё практически не было.
В один из вечеров, когда Елена Викторовна сидела на кухне в полном отчаянии, перебирая в уме безрадостные перспективы, в дверь позвонили. На пороге стоял Дмитрий. Он полностью восстановился и теперь выглядел не как пациент, а как преуспевающий бизнесмен с уверенным взглядом и дорогом костюме, который сидел на нём идеально.
— Я заехал поблагодарить, — сказал он, протягивая огромный букет цветов и коробку конфет. — И увидел, что у вас красные глаза. Что-то случилось, Снежка?
Она не выдержала и расплакалась, рассказав ему о проблеме с опекой, о том, что у неё хотят забрать Машу. Он выслушал молча, его лицо стало серьёзным и жёстким. А потом он уверенно произнёс:
— Так. Это не проблема. Я решу этот вопрос. Считай, что Маша уже твоя.
Прошло полгода. Жаркое южное солнце заливало золотом бескрайнюю синеву моря. На пляже, на большом полосатом полотенце, лежала счастливая, отдохнувшая Елена Викторовна. Из воды доносился весёлый смех — это дурачились Дмитрий и Маша, брызгая друг в друга водой.
— Жена! — крикнул Дмитрий, обнимая хохочущую девочку. — Скажи маме, что нам тут очень нравится и мы не хотим вылезать!
Елена Викторовна рассмеялась.
— Ах вы, заговорщики! — крикнула она им в ответ, в шутку грозя пальцем. — Сейчас я вас обоих без моря оставлю!
Она смотрела на двух самых дорогих ей людей и понимала, что наконец-то обрела то, чего ей так не хватало. Все трое, пережившие в своей жизни одиночество, боль и предательство, нашли друг в друге не просто спасение. Они нашли настоящую семью и своё простое, выстраданное, но от этого ещё более ценное счастье.
