Лариса всегда гордилась своей рассудительностью. Жизнь в детском доме научила её одному простому правилу: надеяться можно только на себя. У неё был план, чёткий и выверенный, как чертёж архитектора. Сначала — педагогический колледж, потом — работа, скромная, но стабильная.
А после — замужество. Не по страсти, отключающей мозги, а по уму. С человеком надёжным, основательным, с которым можно построить ту самую «ячейку общества», которой у неё никогда не было. Она презирала девчонок, которые сбегали с первыми встречными, беременели и ломали себе жизнь. Лариса была не такой. Она была умнее.
А потом в её жизнь ворвался Коля. Высокий, с обезоруживающей улыбкой и глазами цвета летнего неба. Он работал в автосервисе неподалёку от её общежития, дарил ей шоколадки и катал на старенькой, но блестящей «девятке». Он казался щедрым и сильным, за его широкой спиной хотелось спрятаться от всего мира.
Лариса, всегда такая правильная и осторожная, впервые в жизни позволила себе утонуть. Водоворот чувств подхватил её, и все её железные установки, все планы рассыпались, как карточный домик. Мозги, как она и боялась, отключились.
Когда две полоски на тесте подтвердили её худшие опасения, она пошла к Коле с замирающим сердцем. Она уже нарисовала в голове картину: он обрадуется, обнимет, скажет, что теперь-то они точно поженятся. Реальность оказалась пощёчиной. Коля выслушал её, и его красивое лицо исказила брезгливая усмешка.
— Ты серьёзно? — хмыкнул он. — Ларис, ну ты чего? Я не нанимался в отцы. Мне своих проблем хватает. Ребёнок мне не нужен. И ты, если честно, с таким «прицепом» — тоже.
Он сказал это легко, будто обсуждал погоду. Каждое слово било наотмашь. Мир Ларисы, который только-только обрёл краски, снова стал серым и холодным.
Она шла в женскую консультацию, чтобы записаться на аборт, и слёзы застилали ей глаза. Весь её тщательно выстроенный мир рухнул. План уничтожен, будущее — стёртая в пыль пустота. Она чувствовала себя бесконечно одинокой и преданной. Впереди была только боль, тишина и чувство полной, абсолютной обречённости.
Телефонный звонок застал её в комнате общежития, на кровати, заваленной скомканными салфетками. Она тупо смотрела в стену, не желая никого слышать. Но телефон звонил настойчиво. Наконец, она сдалась. Сухой мужской голос представился нотариусом и произнёс фразу, которая заставила её сесть прямо.
— Лариса Андреевна, вас касается наследство, оставленное вашей тётей, Ниной Васильевной Кравцовой.
— Какой тётей? — прошептала Лариса. — У меня нет никаких тёть.
— Тем не менее, — невозмутимо продолжал голос. — Вам необходимо явиться для оглашения завещания.
На следующий день, в строгом кабинете, пахнущем старой бумагой и сургучом, Лариса узнала то, что перевернуло её мир во второй раз за неделю, но уже в совершенно другую сторону. Пожилой нотариус, поправив очки, зачитал последнюю волю Нины Васильевны. Ей, Ларисе, отходила в собственность квартира в городе и большой деревенский дом с участком. А ещё — внушительная сумма на банковском счёте.
Лариса неверяще моргала. Но было одно условие, странное и непонятное. Она получит всё это, только если проживёт в деревенском доме ровно один год вместе с неким Семёном Игоревичем Волковым, которому по тому же завещанию отходил гараж и машина.
— Но кто эта женщина? И кто такой Семён? — Лариса была в полном смятении.
Нотариус вздохнул и отложил бумаги.
— Нина Васильевна была не просто вашей тётей, Лариса Андреевна. Она была вашей родной бабушкой.
Шок был такой силы, что у Ларисы перехватило дыхание. Оказалось, её история была куда сложнее, чем «оставили в роддоме». Её мать, дочь Нины Васильевны, родила её очень рано, и отец Ларисы, человек с криминальным прошлым, начал шантажировать Нину Васильевну, требуя денег и угрожая забрать ребёнка. Чтобы спасти внучку, Нина Васильевна договорилась с дочерью, инсценировала отказ и передала девочку в дом малютки, надеясь забрать её позже, когда всё уляжется.
Но не смогла. Ей угрожали, не подпускали к детдому, а потом следы Ларисы и вовсе затерялись в системе. Все эти годы бабушка искала её, нашла лишь недавно, но уже была слишком больна, чтобы встретиться. А Семён — сын её покойного друга, которого она опекала с подросткового возраста, почти как родного внука.
Эта история рушила всё, что Лариса знала о себе. Она не была ничейной. У неё была бабушка, которая её любила и искала. Внезапно решение, принятое утром, показалось чудовищным. Она вышла из конторы, нашла ближайшую урну и выкинула туда бумажку с направлением на аборт.
Впервые за много дней внутри забрезжил свет. У неё есть дом. У неё есть деньги. И главное — у неё есть корни. «Я смогу, — прошептала она в промозглый воздух. — Мы с малышом сможем выжить».
***
К дому в деревне она приехала через неделю. Крепкий, ладный, с ухоженным палисадником, он стоял чуть на отшибе. У ворот её уже ждал высокий парень в простой рабочей куртке. Он опёрся плечом о столб и смерил её оценивающим, немного насмешливым взглядом. Это был Семён.
— Значит, ты и есть внезапно объявившаяся внучка, — протянул он вместо приветствия. Голос был низкий, с лёгкой хрипотцой. — Я Семён.
— Лариса, — коротко ответила она, чувствуя, как зарождается неприязнь. Он вёл себя так, будто она приехала отнимать его собственность.
— Ну, заходи, наследница. Покажешь, как собираешься год тут куковать, — он открыл калитку, пропуская её вперёд.
Внутри дом оказался ещё лучше: чисто, уютно, пахло деревом и травами. На столе стояла фотография пожилой женщины с добрыми глазами. Баба Нина.
— Она очень тебя ждала, — неожиданно тихо сказал Семён, заметив её взгляд. — Всё говорила, что найдёт свою Ларочку.
В его голосе прозвучала такая неподдельная любовь и горечь, что Лариса поняла: он не просто жилец, он считал этот дом своим по праву, по праву любви к хозяйке. А она — чужая, пришла по бумажке.
— Послушай, — начала она решительно. — Мне это условие нужно не меньше, чем тебе. Я не собираюсь тебе мешать. Мне нужен этот год, чтобы встать на ноги. Давай просто договоримся терпеть друг друга.
Семён обернулся, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на удивление. Он ожидал капризов, требований, а услышал деловое предложение.
— Терпеть, значит? — он усмехнулся, но уже без прежней язвительности. — Ладно. Договорились. Моя комната на втором этаже, твоя — на первом, с окнами в сад. Кухня общая. Не заблудишься.
Он отвернулся к окну, и на мгновение Лариса увидела не грубоватого парня, а уставшего и одинокого человека. За его колкостями пряталась та же боль потери, что и у неё. И эта мимолётная мысль стала первой тонкой ниточкой симпатии между ними.
***
Жизнь потекла по новому руслу. Чтобы не сидеть на шее у завещания, Лариса устроилась помощницей повара в местную школьную столовую. Работа была несложной, а стабильная копейка придавала уверенности. Дом бабы Нины она приняла как свой. Вскопала заброшенные грядки под окном, посадила укроп и петрушку, а весь палисадник засадила астрами и бархатцами, как любила в детстве. Дом оживал, наполняясь её заботами.
Семён поначалу держался отстранённо, но наблюдал. Он видел, как округляется её живот, но молчал, считая это не своим делом. Всё изменилось в один день. Лариса решила переставить старый, но тяжёлый комод в своей комнате. Она уже почти сдвинула его с места, когда в дверях вырос Семён.
— Ты что творишь?! — его голос прозвучал резко, почти зло. — Совсем ума нет? Поставь немедленно!
Он подхватил комод, легко, как пушинку, переставил его на нужное место и повернулся к застывшей Ларисе.
— Ещё раз увижу, что ты тяжести таскаешь, — выгоню к чёртовой матери, плевать на завещание. Поняла?
С этого дня всё переменилось. Семён словно взял над ней негласную опеку. Молча приносил из магазина пакеты с молоком и творогом, чинил подтекающий кран, колол дрова для бани, чтобы она могла погреться. Он не говорил нежных слов, но его забота была громче любых признаний.
Вечерами они всё чаще сидели вместе на кухне за чашкой чая с травами. Разговоры клеились сами собой. Лариса, никогда ни с кем не делившись, рассказывала о казённой жизни в детдоме, о своих страхах и мечтах. Семён в ответ поведал о своём трудном подростковом возрасте, о том, как после смерти родителей связался с плохой компанией, и как баба Нина буквально вытащила его с улицы, дав кров и цель в жизни. Эта общая боль, пережитая в прошлом, сближала их, рождая доверие. Однажды, когда она вскользь упомянула о Коле, Семён помрачнел.
— Дай мне его адрес. Я с ним поговорю, — глухо сказал он, сжав кулаки.
— Не надо, Сёма, — мягко остановила его Лариса. — Он уже в прошлом. Пусть живёт своей жизнью.
Она смотрела на его суровое, но такое родное лицо и понимала, что прошлое действительно больше не имеет над ней власти.
***
Схватки начались глубокой ночью, внезапно и остро. Лариса вскрикнула от боли, сев на кровати. Первой мыслью был страх — она одна, скорая из райцентра будет ехать целую вечность. Но на её крик из комнаты наверху тут же донёсся грохот. В дверях появился Семён, растрёпанный, в одних спортивных штанах.
— Началось? — спросил он, и в его голосе была паника, которую Лариса никак не ожидала от всегда такого уверенного в себе парня.
Он заметался по дому. Сначала бросился к телефону вызывать скорую, потом уронил со стола стакан, который разлетелся на мелкие осколки. Носился из комнаты в комнату, пытаясь собрать её сумку в роддом, хотя она была собрана уже месяц назад. Но при всей своей панике он не оставлял её ни на секунду, постоянно заглядывая в комнату и спрашивая, как она. Его суетливая тревога странным образом успокаивала.
Когда приехала скорая, фельдшер, грузная женщина в летах, кивнула на Семёна:
— Папаша, не волнуйтесь, всё будет хорошо. Помогите донести до машины.
Семён не стал спорить или что-то объяснять. Он молча подхватил Ларису на руки так бережно, словно она была из хрусталя, и понёс к машине. Он сел рядом, всю дорогу держал её за руку и вытирал пот со лба. Его обычная грубоватость испарилась, осталась только всепоглощающая забота. Он решительно взял всё на себя, отвечал на вопросы врачей, заполнял какие-то бумаги.
Глядя на его сосредоточенное лицо в свете мигалок, на его сильную руку, сжимающую её ладонь, Лариса вдруг с оглушительной ясностью поняла, что произошло. Все её внутренние запреты, все установки «не влюбляться» рухнули. Она любила этого человека. Любила не за то, что он был обязан по завещанию, а за то, каким он был на самом деле — надёжным, добрым и ставшим для неё самым родным на свете. Их вынужденный союз в эту ночь перестал быть вынужденным. Он превратился в настоящую семью.
***
Прошло два года. Год, прописанный в завещании, давно истёк, но никто никуда не уехал. Лариса, Семён и их маленькая дочка Марина жили всё в том же доме бабы Нины, который стал их общей крепостью. Семён открыл в своём гараже небольшую шиномонтажную мастерскую, которая быстро стала популярной во всей округе. Лариса занималась домом и дочкой, и никогда в жизни не чувствовала себя счастливее.
В один из выходных они выбрались в город, в большой торговый центр. Семён катил впереди тележку, в которой сидела смеющаяся Маринка, а Лариса шла рядом, выбирая дочке новую шапочку. Это было простое, бытовое счастье, о котором она когда-то не смела и мечтать.
И в этот самый момент она столкнулась взглядом с человеком, идущим навстречу. Коля. Он почти не изменился, та же самоуверенная улыбка, только в глазах появилась какая-то усталость. Он тоже узнал её.
— Лариса? Вот это встреча! — он подошёл ближе, с любопытством заглядывая в тележку. — А ты… похорошела.
— У нас нет ничего общего, Коля. И говорить нам не о чем, — холодно отрезала Лариса, делая шаг назад, ближе к Семёну.
В этот момент Семён, молча наблюдавший за сценой, шагнул вперёд и встал между ними, не говоря ни слова. Он просто встал — высокий, сильный, спокойный. Стена. В его взгляде не было угрозы, только холодное, нерушимое спокойствие хозяина положения. Коля сразу сник, его улыбка сползла с лица. Он что-то пробормотал, мол, «просто поздороваться хотел», и поспешно ретировался, униженно сутулясь.
Семён обернулся к Ларисе, обнял её за плечи и заглянул в глаза.
— Всё в порядке?
— Да, — выдохнула она, прижимаясь к нему. — Всё более чем в порядке.
Она посмотрела на мужа, на смеющуюся дочку, и её сердце наполнилось такой благодарностью. Благодарностью к покойной бабушке за её странное завещание. И к самой себе — за то, что в самый тёмный час не сделала тот отчаянный, непоправимый шаг. Судьба, которую она считала сломанной, на самом деле просто повела её по другому, извилистому, но единственно верному пути к её настоящему, выстраданному и такому заслуженному счастью.
