— Ты что, издеваешься? — голос Людмилы резанул утреннюю тишину, как ножом по стеклу.
— Люд, не начинай… — Гена поднял голову с подушки, с трудом разлепляя глаза. Его взгляд был виновато-бегающий, как у школьника, пойманного с дневником, исписанным двойками.
— «Не начинай»? — она бросила телефон на кровать, экраном вверх. На нём горела сухая банковская смс: Списание 4 000 000 руб. Получатель: физ. лицо…
— Это что?
Гена медленно сел, почесал шею, ища слова. Но слова упорно прятались.
— Это… для мамы. Дача. Я же говорил, ей нужно место…
— Для мамы? — Людмила рассмеялась — смех был короткий и ядовитый. — То есть четыре миллиона — это так, мелочь из моей тумбочки?
Он поёрзал, поджимая плечи.
— Люд, ну ты же сама говорила, что у тебя бизнес идёт в гору. Для тебя это не деньги.
— Ах, не деньги? — в её глазах сверкнул холодный азарт, тот самый, с которым она обычно добивала конкурентов на переговорах. — Для меня это инвестиции в расширение компании. Для меня это люди, которых я собиралась нанять. Это контракты, которые я вела три месяца. Это мой труд. А для тебя — просто «не деньги»?
— Мамe плохо одной в квартире… — начал он мямлить.
— О, прекрасно, — перебила она. — То есть ты решил сыграть в «сына-героя», а заплатить должна я? Идеальная схема.
Гена потянулся за футболкой, пряча взгляд. Он выглядел жалко: взъерошенный, сгорбленный, как будто его прижали к стене.
— Я хотел как лучше…
— «Хотел как лучше»? — голос её стал ледяным. — Ты хотел как удобнее. Для себя. Для неё. Но точно не для меня.
Она подняла телефон, сделала скриншот выписки и отправила бухгалтеру. Холодные деловые движения помогали держать себя в руках.
На сердце было тяжело, будто в груди что-то надломилось безвозвратно.
— Люд, да перестань. Я же твой муж. Разве это так страшно? Семья же. У нас всё общее.
— Семья? — она прищурилась. — Напомни, когда именно ты последний раз внёс что-то «общее»? Не посуду помыл, не носки свои по углам раскидал, а реально вложился? В мой бизнес, в наш дом, в наши планы?
Он замолчал. В воздухе повисла тишина, густая, как дым.
— Знаешь, что самое мерзкое? — Людмила прошлась по комнате, будто выступая перед инвесторами. — Ты даже не пришёл и не сказал: «Люд, давай подумаем». Ты просто украл. Да, именно украл.
Гена вскочил:
— Не смей так говорить! Я же твой муж!
— Муж? — она резко повернулась. — Муж — это партнёр. А ты — мелкий жулик, прикрывающийся словом «семья».
Её голос дрожал, но не от слабости, а от переполняющей злости.
— Я ради нас старался! — выкрикнул он, краснея.
— Ради нас? — она прижала ладонь к груди. — Ты ради своей мамочки жертвовал моими планами. Ради неё. И ради того, чтобы чувствовать себя хоть кем-то.
Он замолк, будто пощёчину получил.
— Люда… я не хотел, чтоб ты так восприняла. Мама — это святое.
— А я что? Мусор под твоими ногами? — её голос сорвался. — Сколько ещё ты собираешься тащить из нашего дома, оправдываясь «мамой святой»?
Гена вжал голову в плечи. Он понимал: каждое его слово только хуже. Но молчание тоже убивало.
— Убирайся. Прямо сейчас, — тихо сказала она.
Он поднял глаза — в них был страх.
— Куда?
— Туда, где твоя «святость». К маме. Там и строй ей дачу. Но за свои деньги.
Он открыл рот, будто хотел возразить, но её взгляд был таким холодным, что язык прирос к нёбу.
— Люд, это ошибка. Мы сможем договориться…
— Ошибка — это когда купил не ту марку молока. А то, что ты сделал, — предательство.
Она схватила его куртку и бросила к двери.
— Люда… — он сделал шаг.
— Даже не смей. — Голос её был как удар молота. — Вон.
Он молча собрался, сунул ноги в кроссовки и вышел, оставив после себя запах дешёвого дезодоранта и тяжёлую тишину.
Людмила села на край кровати. Слёзы не приходили. Только холодная злость.
Она открыла ноутбук и начала печатать сообщение юристу: «Доброе утро. Срочно нужна консультация по факту несанкционированного снятия средств со счёта. Подробности позже».
Руки дрожали, но внутри было ясное ощущение: судьба — в её руках.
«Семья — это партнёрство. Всё остальное — наглое потребительство».
И в этот момент Людмила поняла: больше она не позволит, чтобы её жизнь превращали в кассу самообслуживания.
— Ты понимаешь, что это уголовное дело, Гена? — Людмила сидела в кабинете юриста, напротив неё — бледный, скукоженный муж с глазами побитой собаки. Голос её звучал ровно, как будто она обсуждала обычный рабочий контракт. Но за этой ровностью чувствовалась сталь.
— Люда, ну зачем ты так? Мы же семья… — Гена попытался улыбнуться, но вышло жалко.
— Ты уже говорил это. Семья, всё общее. Только вот странно: когда я тащила бизнес ночами, заключала контракты, писала отчёты до утра — это была не «семья». А как только речь зашла о четырёх миллионах, тут сразу «общее».
Юрист кашлянул, будто стыдился за клиента.
— Геннадий, вы понимаете, что списание средств без согласия владельца счёта — это хищение?
Гена покраснел.
— Да ладно вам… Мы же не чужие. Это же жена!
Людмила хмыкнула.
— Замечательно. То есть если завтра соседка даст тебе ключи от квартиры, ты можешь продать её мебель, потому что «мы же соседи»?
Он замялся, и стало ясно: логика ему не помощник.
— Людочка, ну мама… Она ведь ждёт… — Гена пробормотал последнее слово, как заклинание.
— Мама? — Людмила обернулась к юристу. — Вот видите, всё просто. У нас не уголовное дело, у нас мелодрама: «Мальчик и его мама против жены-злодейки». Только вот мальчику уже тридцать пять.
Юрист опустил глаза в бумаги, сдерживая улыбку.
На сердце было тяжело, будто в груди что-то надломилось безвозвратно. Но теперь это чувство сменялось хищной уверенностью: не она жертва, а они — мошенники.
— Елена Павловна, здравствуйте! — Людмила открыла дверь своей квартиры и встретила свекровь, которая ввалилась с целым пакетом банок и криков.
— Осень длинная, а снимать жильё дорого! Так что готовься, мы у тебя до весны! — выпалила свекровь, даже не глядя на неё.
— Правда? — Людмила медленно сняла очки. — А может, ещё и бизнес мой на себя оформите? Чтобы уж совсем не стесняться.
Свекровь хлопнула глазами.
— Ты что, издеваешься? Мы же родня!
— Родня? — Людмила усмехнулась. — Родня не ворует и не ломится в чужой дом, как на склад с бесплатными продуктами.
Гена стоял за матерью, мял ремень, как подросток после вызова к директору.
— Люд… ну зачем так? — выдохнул он.
— Затем, Гена, что «наглые нахлебники пусть остаются в прошлом». — Она произнесла это медленно, как приговор.
В тот вечер она собрала документы и окончательно приняла решение: развод.
Суд длился три месяца. Людмила методично доказывала факт хищения, оперируя цифрами и выписками так же хладнокровно, как когда-то защищала свои контракты.
Елена Павловна приходила на заседания, устраивала истерики, обвиняла Люду в «неженственности», «жадности» и «ненависти к семье». Судья пару раз делал ей замечания.
— Да что ж это такое! — кричала она. — Женщина должна быть терпеливой, мягкой!
— Женщина должна быть хозяйкой своей жизни, — спокойно парировала Людмила.
Гена молчал, краснел и смотрел в стол.
Финальный день заседания. Судья зачитал решение: признать списание незаконным, деньги вернуть, развод удовлетворить.
Людмила вышла из зала с ощущением лёгкости. Её бизнес остался при ней, её деньги вернулись, её свобода была подтверждена законом.
Гена остался с матерью. Она — с собой и с будущим, в котором больше нет места предательству.
Она подняла бокал шампанского вечером у себя дома, одна, и сказала себе:
— За новую жизнь. За свободу.
«Наглые нахлебники пусть остаются в прошлом».
И впервые за долгое время улыбнулась — искренне.
