Надя осталась на кухне, с ужасом прислушиваясь к доносящимся звукам.
— Ваня, ты что это отца покрываешь? Он тебя, дурака, на такси ночью одного отправил!
— Бабушка, отстань! Это не твое дело!
— Как не мое? Я бабушка! Твоя мать с ума сходит! Запретить, и все дела! Судебный порядок установить!
— Да вы все сговорились! — закричал Ваня. — Папа прав! Вы его травите! Он хороший! Я хочу жить с ним!
Надя влетела в детскую. Ваня стоял посреди комнаты красный, с перекошенным от злости лицом. Бабушка, с побледневшим от негодования лицом, тыкала во внука пальцем.
— Хватит! — крикнула Надя. — Немедленно прекратите! Мама, выйди, пожалуйста.
— Да я ему…
— Выйди, пожалуйста!
Анна Борисовна, ворча, вышла. Надя закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, глядя на сына.
— Ваня, я не буду ничего запрещать. Ты можешь видеться с папой.
Он смотрел на нее с вызовом,ожидая подвоха.
— Но я прошу тебя об одном. Всего об одном. Если он снова тебя подведет, если он снова соврет… просто не защищай его. Просто признайся самому себе, что это неправильно. Хорошо?
Сын молчал, отвернувшись к окну.
— Я не прошу тебя ненавидеть отца. Я прошу тебя быть ко мне справедливым. Просто помни, что я всегда рядом и всегда приду на помощь. Всегда. Запомни это.
Мама не стала ждать ответа и вышла, оставив сына одного. Она понимала — его мир рухнул. Идол оказался с глиняными ногами, но он еще не был готов в этом признаться. Ему нужно было время, чтобы пережить боль и унижение..
Прошла неделя. Игорь не звонил, не извинялся, е интересовался сыном. Казалось, он испарился. Ваня стал тише и уже не огрызался, но и не разговаривал. Учился, ходил на тренировки, сидел в своей комнате. Стена между ним и матерью стала тоньше, но все еще была крепка.
А в следующую субботу Игорь снова позвонил. На этот раз его голос был полон раскаяния и энтузиазма.
— Надюша, родная! Я знаю, я гад последний! Прости меня, старика! Голова после тех переговоров до сих пор болит, но я все исправлю! В это воскресенье — футбол! «Зенит» играет! Я купил два билета, на самые лучшие места! Сына жду в двенадцать утра, хорошо?
Надя, держа трубку, смотрела на Ваню. Он делал вид, что не слушает, уткнувшись в учебник, но мать видела — он весь превратился в слух.
— Игорь… — начала она осторожно.
— Я знаю! Никаких друзей! Никаких переговоров! Только я, сын, футбол и хот-доги! Клянусь! — он был так убедителен, что, казалось, сам в это верил.
Надя медленно протянула трубку сыну.
—Тебя! Папа.
— Ага… — помолчал, слушая. — Ну… ладно… Хорошо. — Иван повесил трубку и, не глядя на мать, пробормотал: — Он в воскресенье зовет на футбол.
— Я слышала. Ты идешь?
— Не знаю, — сын пожал плечами, но по его лицу было видно, что он уже мысленно там, на стадионе, что он уже дает отцу второй шанс.
Надя вздохнула. Она понимала, что это ловушка. Но лишить сына этой надежды — значило сломать его окончательно. Ей оставалось только молиться, чтобы на этот раз Игорь действительно сдержал слово.
В воскресенье в двенадцать дня Игорь не приехал. В двенадцать тридцать Ваня начал нервно ходить из угла в угол. В час Надя не выдержала и позвонила сама. Абонент недоступен.
— Мам, может, у него связь пропала? — с надеждой спросил Ваня.
— Может быть, — грустно улыбнулась мать.
В полтретьего Игорь приехал на своей шикарной иномарке, выскочил из машины с сияющей улыбкой.
— Сынок, прости старика! Черт, аккумулятор в телефоне сел, а зарядку забыл! Потом ещё в пробке застрял, но мы успеваем! Матч же к четырем! Поехали быстро!
Ваня, сияя, кивнул и побежал к машине. Надя снова осталась у окна. Она видела, как Игорь что-то оживленно рассказывает, жестикулирует, и Ваня смеется. Машина тронулась и исчезла за поворотом.
«Может, и вправду аккумулятор?» — слабо надеялась она.
Надежда умерла ровно в четыре часа, когда позвонил Ваня. В трубке было слышно шум улицы и его сдавленный, задыхающийся от слез голос.
— Мам… он… он опять…
— Что случилось? Где ты?!
— Он… он подъехал к стадиону, начал искать парковку, и тут ему позвонили… Он сказал подождать минут пять… Я ждал… но его до сих пор нет… Я ему звоню — телефон отключен… Мам, он уехал! Он бросил меня одного перед стадионом! Матч уже начался, а я тут один стою!
Голос сына перешел в рыдания. Надя схватила ключи и сумочку.
— Никуда не уходи! Стой там, где есть люди! Я сейчас, я уже еду!
Надя мчалась по городу, нарушая все правила, её сердце колотилось где-то в горле. Перед глазами стояло испуганное, заплаканное лицо сына. Она представляла его одного в толпе чужих, разгоряченных футбольных болельщиков, и ноги сами давили на газ сильнее.
Ваня сидел на низком парапете у входа на станцию метро, поджав ноги, съежившись в своем спортивном костюме с клубной символикой. Он был похож на потерянного, обиженного щенка. Рядом шумела, радостно переговариваясь, толпа — люди шли на стадион, слышались крики, свист, гимны команд. А он сидел в самом центре этого веселья — абсолютно одинокий и несчастный.
Надя резко притормозила, бросила машину в первом попавшемся месте и выскочила.
— Ваня!
Сын посмотрел на маму. Глаза были красными, опухшими от слез, в них читалась такая глубокая боль и предательство, что у Нади сжалось сердце. Он не бросился к ней, не вскочил, а просто смотрел, и в этом взгляде была уже не детская обида, а взрослое, тяжелое разочарование.
— Он уехал, — тихо, без эмоций сказал он. — Сказал «пять минут». Я вышел из машины, чтобы не мешать… а он просто… уехал. И телефон выключен.
Надя подошла и села рядом с сыном, обняла за плечи. На этот раз он не оттолкнул ее, а обмяк и позволил себя обнять, его плечи слегка вздрагивали.
— Прости меня, мам, — прошептал сын, уткнувшись лицом в ее куртку. — Прости, что я был… таким… что я тебе…
— Тихо, сынок, тихо, — Надя гладила сына по спине, как когда-то в детстве. — Все хорошо. Я тут. Я с тобой.
Они сидели так несколько минут, а вокруг них бурлил чужой праздник. Где-то вдалеке, на стадионе, взревела толпа — забили гол. Ваня вздрогнул и вытер лицо рукавом.
— Поехали домой? — спросила Надя.
Сын молча кивнул и они пошли к машине. Ваня был подавлен и молчалив всю дорогу, смотря в окно на убегающий город.
Дома он прошел прямо в свою комнату и прилег. Надя налила теплого чаю, присела на край кровати.
— Хочешь поговорить?
— О чём тут говорить? — Иван горько усмехнулся. — Отец врал с самого начала. Никакого билета не было. Он даже не собирался идти на матч. Он позвонил сейчас и сказал: «Сынок, извини, дела образовались, но мы обязательно сходим в другой раз». А потом… он сказал, что через месяц, на каникулах, будет крутой матч в Москве. Сборная играет. И мы на него полетим. На несколько дней. Будем жить в гостинице, сходим на Красную площадь… — Ваня замолчал, снова глотая ком в горле.
Надя стиснула зубы. Гнев на бывшего мужа был таким острым, что ей захотелось что-нибудь разбить. Он не просто обманул. Он дал новую, еще более грандиозную ложь, чтобы прикрыть старую. Чтобы сын ушел не с горьким осадком, а с сладкой надеждой.
— И что ты теперь думаешь? — осторожно спросила она.
— Я думаю… — он долго молчал, собираясь с мыслями. — Я думаю, что ты была права. Отец врет все время и ему наплевать. Ему просто было удобно казаться крутым папой перед тобой и передо мной, а как только стало сложно… он сбежал.
Сказать это вслух ему, видимо, было невероятно трудно. Рушился последний оплот, последняя иллюзия, но в его голосе уже не было истерики, было горькое принятие.
— Я больше не хочу с ним видеться, — тихо, но четко сказал Ваня. — Никогда.
Надя взяла руку сына в свою.
— Знаешь, сынок… Запрещать тебе видеться с отцом я не могу и не буду. Это твое решение. И твое право — злиться на него. Я буду рядом, что бы ты ни решил.
Тван кивнул и отвернулся к стене. Больше он не плакал, а просто лежал и смотрел в одну точку, переваривая случившееся.
На следующий день Игорь, конечно же, позвонил. Надя, не говоря ни слова, протянула телефон сыну. Ваня взял трубку.
— Сынок! Ну прости старика! — заверещал в трубке жизнерадостный голос Игоря. — Дела, понимаешь! Срочный вызов! Но я же не забыл про наш план! Москва! Матч! Мы…
— Пап, — спокойно, почти обезличенно прервал его Ваня. — Всего хорошего. Не звони сюда больше.
Иван положил трубку. Его рука дрожала, но лицо было серьезным и твердым. Он совершил первый в жизни взрослый, осознанный и очень тяжелый поступок — он выстроил границу.
Игорь перезвонил еще раз, потом еще, но Ваня не брал трубку. Тогда он начал писать длинные сообщения, оправдываться, снова рисовать радужные картины московских каникул. Ваня удалил перепишу, не читая.
Целый месяц мальчик был тихим и замкнутым. Он хорошо учился, ходил на тренировки, но прежнего огонька в его глазах не было. Иван повзрослел лет на пять за эти несколько недель.
Как-то раз, за ужином, он неожиданно сказал:
— Мам, а ведь матч в Москве и правда будет. Я в интернете смотрел.
— Да? — Надя насторожилась, боясь, что сын снова начнет переживать.
— Билеты, наверное, дорогие, — добавил он и углубился в тарелку.
Надю будто осенило. Идея была настолько безумной, настолько спонтанной и прекрасной, что она даже перестала есть.
— А что… — начала она осторожно. — А что, если нам самим съездить?
Ваня поднял на нее глаза, полные недоверия.
— Куда?
— В Москву. На этот матч. Вместе.
Сын отложил вилку, не веря своим ушам.
— Ты же не любишь футбол. Ты говоришь, это скучно — два часа смотреть, как мужики бегают за мячом.
— Ну, может, я просто не смотрела его по-настоящему, — улыбнулась Надя. — А вдруг понравится? Мы же никогда никуда вместе не ездили.
Иван смотрел на маму, и в его глазах впервые за долгое время появился проблеск настоящего, живого интереса.
— Ты серьезно?
— Абсолютно! — она заразилась своей же идеей. — Давай сделаем это! Подарим себе праздник.
И понеслось. Это стало их общей тайной, их лекарством. Мама и сын вдвоем сидели вечерами за компьютером: выбирали билеты (Надя с ужасом смотрела на цены, но махнула рукой — чего не сделаешь ради счастья ребенка!), искали недорогой, но приличный отель рядом с метро, строили маршруты. Ваня, оживленный, показывал ей достопримечательности на картах, рассказывал историю стадиона. Она слушала и удивлялась, какой же он на самом деле взрослый и знающий.
Он снова стал рассказывать обо всем друзьям, только теперь говорил: «А мы с мамой летим в Москву на матч!». И в его голосе была не хвастливая бравада, а спокойная, достоинственная гордость.
Наконец настал день вылета. Ваня, конечно, не спал всю ночь. Но теперь это был приятный, праздничный мандраж. В аэропорту он старался выглядеть бывалым путешественником, таскал чемодан, показывал маме, куда проходить.
И вот они в Москве. Шумный, огромный, прекрасный город. Они ехали в метро, держась за поручни, вышли в центре и ахнули от величия Красной площади. Они были просто туристами — мама и сын, которые ели мороженое и смешно фотографировали друг друга на фоне Кремля.
А потом был стадион. Огромная, бурлящая чаша, заполненная десятками тысяч людей. Гул, который ощущался не ушами, а всем телом. Надя, никогда не понимающая футбол, смотрела на сына. Его лицо было обращено к полю, оно светилось от восторга и предвкушения. Он был абсолютно счастлив.
И когда игроки вышли на разминку, и трибуны взревели единым голосом, Надя почувствовала это. Электричество, которое бежало по толпе, энергия общего ожидания. В этот момент Иван обернулся и улыбнулся маме — своей детской, беззаботной улыбкой, которую она не видела целую вечность.
Матч начался. Ваня кричал, подпрыгивал на месте, объяснял маме правила, махал шарфом. И Надя… втянулась. Она ловила себя на том, что кричит вместе со всеми, вскакивает с места при опасном моменте у ворот, что судью посылает вместе с соседом по трибуне, толстым дядькой в клубной куртке.
Надя не просто смотрела на спортсменов, бегающих за мячом. Она видела тактику, красоту паса, отчаянную борьбу. Когда забила их команда, они оба вскочили и заорали от восторга, обнявшись, как старые друзья. В этот момент не было никаких обид, никаких разводов, никаких предательств. Были только они и эта всепоглощающая, первобытная радость.
Команда, за которую болели мама и сын, проиграла. Но даже это не омрачило настроения. Они шли по московским улицам обратно в отель, громко и возбужденно обсуждая ключевые моменты, ругая судью и хваля голкипера.
— Мам, а ты ничего так, — вдруг сказал Ваня, заходя в номер. — Болеешь нормально.
— Спасибо, сынок, — рассмеялась Надя. — Теперь я, кажется, тоже фанат.
Домой Гавриловы вернулись другими. Не мамой и сыном, которые терпят друг друга на одной территории, а командой. Они теперь могли говорить обо всем. И о футболе, и о школе, и о любых вещах, которые случились.
Как-то вечером, уже дома, Ваня сказал:
— Знаешь, я, кажется, понял одну вещь.
— Какую? — Надя присела рядом.
— Что лучше никакого отца, чем плохой. Потому что плохой — он как… как ложка дегтя в бочке меда, он все портит. Обещает и не делает. Говорит, что любит, а сам предает и из-за этого потом всем не веришь, и себе тоже.
Надя смотрела на сына и у нее навернулись гордости. Ее мальчик вырос. Прошел через боль и сделал самый главный вывод в жизни.
— Ты очень мудрый человек, Иван Гаврилов, — сказала она.
— Я твой сын, — улыбнулся он.
А потом они купили сезонные билеты на домашние матчи своей команды. Теперь это было их традицией — субботние походы на стадион вдвоем: болели, кричали, радовались и огорчались вместе.
Однажды на трибуне Надя увидела знакомую спину. Игорь был там с новыми друзьями, громко что-то доказывая, жестикулируя. Он их не заметил.
Ваня посмотрел на отца, потом на мать. Его лицо оставалось совершенно спокойным.
— Пойдем, купим попкорн, — сказал сын. — А то без него не так интересно.
Надя взяла его под руку, и они пошли прочь, в гущу счастливых, шумных болельщиков. Теперь мама и сын понимали друг друга без слов и это было самым большим счастьем.
