Двадцать лет их брака были похожи на старый, добротный книжный шкаф. Немного поскрипывали дверцы, где-то на полках скопилась пыль привычки, но он стоял прочно, наполненный общими историями, дорогими воспоминаниями и взаимным уважением. По крайней мере, так думала Анна.
В тот день она искала в кабинете мужа старые налоговые декларации. Вадим был в отъезде — срочная, незапланированная командировка в Новосибирск на три дня. Он звонил каждый вечер, жаловался на мороз и плохую гостиницу, а она сочувствовала и ждала.
Перебирая папки в ящике его стола, она наткнулась на тонкий файл с логотипом туристического агентства. Машинально открыла. Внутри лежали электронные билеты и ваучер на отель. Анна пробежала глазами по строчкам, и воздух в комнате вдруг стал плотным, как вода, мешая дышать.
Мальдивы. Трансфер на гидросамолете. Вилла на воде с собственным спуском в океан. И две фамилии: его и незнакомая женская. Ковалёва Елена. Даты поездки в точности совпадали с его «командировкой в морозный Новосибирск».
Анна опустилась в его рабочее кресло. В ушах гудело. Она смотрела на эти листы, на глянцевые картинки райского острова, и чувствовала, как ее уютный, прочный мир рассыпается в пыль. Двадцать лет. Двадцать лет доверия, общих планов, тихих семейных вечеров — все это было ложью?
Она не плакала. Внутри перегорели все предохранители, оставив лишь холодное, выжженное спокойствие. Она аккуратно положила файл на середину его массивного дубового стола, прямо поверх ежедневника. И стала ждать.
Он вернулся на следующий день, как и обещал. Уставший, с трехдневной щетиной. Привез ей в подарок сибирские кедровые орешки и теплые унты. Он обнял ее, вдыхая запах ее волос.
— Как же я соскучился. Ужасная поездка, больше никогда так не полечу.
Анна позволила себя обнять, чувствуя, как его руки, которые еще вчера, возможно, обнимали другую, кажутся ей чужими.
Вечером, когда он, приняв душ, расслабленно устроился в кресле с бокалом вина, она вошла в кабинет. Он с улыбкой посмотрел на нее.
— Что, потеряла меня?
Она молча подошла к столу. Взяла в руки предательский файл.
— Я тут случайно на твоём столе нашла билеты на Мальдивы на двоих, — сказала она, и ее губ коснулась странная, непривычная усмешка. — Как раз на те даты, когда ты уезжал в командировку.
Она протянула ему листы. Его улыбка медленно сползла с лица. Он смотрел то на билеты, то на жену, и краска бросилась ему в щеки, а потом так же быстро отхлынула, оставив после себя мертвенную бледность.
— Что это? — прохрипел он. — Какой-то спам, вирус, наверное, принтер сам распечатал…
— Спам, — горько усмехнулась я. — С именем, фамилией и паспортными данными Елены Ковалёвой. С оплатой по твоей кредитной карте. Очень подробный спам, Вадим.
Он вскочил, его спокойствие вмиг испарилось.
— Почему ты роешься в моих бумагах? Ты не имела права!
Это была последняя, отчаянная попытка перевести стрелки, сделать виноватой ее. Но Анна смотрела на него спокойно, не отводя взгляда. И в этом спокойствии была такая сила, что его агрессия захлебнулась.
Он опустился обратно в кресло. Молчал долго, глядя в одну точку. Книжный шкаф их брака рушился на ее глазах, полка за полкой, погребая под собой все, во что она верила.
— Кто она? — вопрос прозвучал тихо, без эмоций.
— Неважно, — выдохнул он.
— Мне важно. Я хочу знать, с кем ты делил виллу на воде, пока я переживала, не холодно ли тебе в Новосибирске.
Он поднял на нее глаза, полные отчаяния и стыда.
— Лена… Она с работы. Новый сотрудник.
— Давно?
— Полгода.
Полгода. Значит, это не случайная интрижка. Это роман. С планами, с совместными поездками в райские места. А ей доставались кедровые орешки и ложь.
— И что дальше, Вадим? — спросила она так же тихо. — Какие еще командировки у тебя запланированы? В Париж? В Рим? Куда вы еще не успели съездить?
Он молчал, не в силах вымолвить ни слова. Вся его солидность, его профессорская уверенность, его роль главы семьи — все это слетело с него, как мишура, оставив только растерянного, виноватого и совершенно чужого мужчину.
Анна смотрела на него, и впервые за двадцать лет не чувствовала к нему ничего. Ни любви, ни ненависти, ни жалости. Только пустоту. Огромную, холодную пустоту на том месте, где раньше был их общий мир.
Тишина в кабинете стала осязаемой. Она давила на уши, смешиваясь с тиканьем старых напольных часов в гостиной — часов, которые они покупали вместе на блошином рынке в их первый год совместной жизни. Каждый удар маятника — секунда, вычеркнутая из ее прошлой, настоящей, будущей жизни.
Вадим сидел, сгорбившись, обхватив голову руками. Он был похож на подсудимого, выслушавшего свой приговор. Анна смотрела на него, и холодное спокойствие внутри нее начало трансформироваться в нечто иное — в исследовательский, почти хирургический интерес. Если все было ложью, то ей нужно было понять ее масштабы. Ей нужно было произвести вскрытие их брака, чтобы понять, в какой именно момент он умер, а она просто не заметила и продолжала жить с трупом.
— Конференция в Сочи, в апреле, — ее голос был ровным, лишенным интонаций. — Она была там?
Он вздрогнул от неожиданности, поднял на нее глаза.
— Да.
— И тот браслет, который ты мне привез, «лучшей жене на свете», как ты сказал. Вы выбирали его вместе? Чтобы откупиться?
Он молчал, и его молчание было громче любого ответа. Анна горько усмехнулась. Теперь она поняла, почему подарок показался ей таким безличным. Наверное, они смеялись, выбирая эту безделушку в сувенирной лавке аэропорта.
— А тот уикенд в Питере в прошлом месяце? Ты сказал, встреча выпускников. Она была твоей «однокурсницей»?
— Мы случайно встретились… — начал он.
— Перестань лгать, Вадим. Хотя бы сейчас. Пожалуйста, — в ее голосе впервые прозвучала мольба. Мольба не о прощении, а о капле честности в этом океане вранья.
Он снова опустил голову.
— Да. Она была там.
— А корпоратив перед Новым годом? — продолжала она безжалостный допрос. — Ты сказал, что остался помочь с отчетами. Вы были вместе?
— Мы просто… разговорились, — пробормотал он. — Аня, ты не понимаешь…
— О, я как раз начинаю понимать, — она медленно прошлась по кабинету, проводя пальцами по корешкам книг, которые когда-то были их общими. — Я понимаю, что все эти полгода, когда я радовалась твоим успехам, волновалась за твое здоровье, ждала тебя из «командировок», я жила в декорациях. А настоящая жизнь, с настоящими чувствами, с полетами на Мальдивы, у тебя была в другом месте.
Она остановилась перед ним.
— Скажи мне, Вадим. Зачем? Двадцать лет. Разве они ничего не стоили? Неужели нельзя было просто прийти и сказать честно: «Прости, я полюбил другую»? Зачем нужно было это унизительное вранье про Новосибирск? Зачем эти кедровые орешки? Зачем эта комедия?
Он поднял на нее полное страдания лицо.
— Я боялся, — выдохнул он. — Боялся тебя потерять. Боялся все разрушить. Я думал, это пройдет. Что это просто… наваждение. Я запутался, Аня. Она… она другая. Она смотрит на меня так, как ты смотрела двадцать лет назад. Будто я центр вселенной. А у нас все стало… привычным. Спокойным. Тихим.
— То, что ты называешь привычкой, называется доверием, Вадим, — отрезала она. — А то, что ты называешь спокойствием, — это и есть семья. Это когда тебе не нужно никому ничего доказывать. Это когда тебя любят не за то, что ты «центр вселенной», а просто за то, что ты есть. Ты променял наш добротный, прочный дом на картонный шалаш, потому что в нем горел яркий костер. Только такие костры очень быстро прогорают, оставляя после себя лишь пепел и холод.
Она смотрела на него, и видела перед собой не коварного злодея, а слабого, потерянного человека, который в погоне за острыми ощущениями сжег дотла все, что у него было. И в этот момент она почувствовала не ненависть, а лишь ледяную, всепоглощающую усталость. Она устала от лжи. Устала от этого разговора. Устала от него.
— Я думаю, тебе пора собирать вещи, — сказала она так же тихо.
Он вскинул голову, в его глазах блеснул ужас.
— Что? Куда я пойду? Аня, не надо, давай… Мы можем все исправить! Я порву с ней, прямо сейчас! Ты меня больше никогда о ней не услышишь!
— Куда? — она пожала плечами. — Можешь поехать к Елене Ковалёвой. Уверен, она будет рада. У вас ведь теперь столько общих воспоминаний о Мальдивах. Можете вместе рассматривать фотографии. А исправлять тут уже нечего. Ты разбил не чашку, Вадим. Ты снес несущие стены. Дом больше не стоит.
Он понял, что это конец. Что не будет ни криков, ни уговоров, ни второго шанса. Он встал, пошатываясь, и пошел в сторону спальни.
— Наши двадцать лет… ты просто так их вычеркнешь? — бросил он ей в спину, как последний, отчаянный аргумент.
Анна подошла к окну и посмотрела на ночной город.
— Ты сам их вычеркнул, Вадим. В тот день, когда купил два билета вместо одного. Мужчина, за которого я выходила замуж, мужчина, с которым мы клеили эти обои и растили сына, никогда бы так не поступил. Он бы умер от стыда. Так что я не знаю, кто ты. Я прощаюсь не с тобой, а с иллюзией, в которой жила последние полгода. А может, и дольше. Я прощаюсь с человеком, которого ты убил своим предательством.
Она не смотрела, как он уходит. Она слышала, как он торопливо бросает вещи в чемодан, как щелкают замки, как он замирает в прихожей на несколько секунд, а потом тихо скрипит входная дверь. А потом в квартире наступила тишина. Абсолютная, оглушительная тишина.
Она стояла у окна еще очень долго. Книжный шкаф их брака рухнул. Но под его обломками она не чувствовала себя погребенной. Пустота, которая еще час назад казалась ей черной дырой, начала наполняться тихим, прохладным светом. Это была пустота не потери, а освобождения. Это был чистый лист. И впервые за много лет ей не было страшно от того, что она не знала, что будет написано на следующей странице. Она знала только одно — писать эту историю она будет сама.
