— Я же говорила, что она притворяется! — голос свекрови прорезал утреннюю тишину квартиры, как нож масло. — Никакой беременности нет и не было!
Марина замерла в дверях спальни. В руке у неё дрожала распечатка из женской консультации. Результаты УЗИ. Восемь недель. Маленькое сердечко, которое билось внутри неё уже два месяца. Она прижала листок к груди и прислушалась.
Голос Валентины Петровны звучал из кухни. Она говорила по телефону — громко, уверенно, с той особенной интонацией победителя, которую Марина научилась ненавидеть за три года замужества.
— Да-да, Люд, я тебе говорю! Вчера подслушала их разговор. Она Павлику моему мозги пудрит. Беременная она, видите ли! А сама втихаря противозачаточные пьёт. Я в её сумочке видела!
Марина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Не токсикоз — чистая злость. Противозачаточные? Это были витамины для беременных, которые ей прописал врач! Фолиевая кислота, йод, железо. Она специально прятала их от свекрови, зная её привычку рыться в чужих вещах и делать поспешные выводы.
Три года. Три года она терпела. С того самого дня, как Павел привёл её в эту квартиру со словами: «Мамочка, познакомься, это Марина. Мы поженились». Валентина Петровна тогда окинула её взглядом, как оценивают товар на рынке, и процедила: «Ну что ж, посмотрим».
И она смотрела. Каждый день. Каждый час. Контролировала каждый шаг, каждую покупку, каждое решение. «Павлик, зачем тебе эта жена, если она даже борщ нормально сварить не может?» «Павлик, посмотри, как она деньги тратит — на какую-то ерунду!» «Павлик, она тебя не ценит, я же вижу!»
А Павел? Павел молчал. Или оправдывался: «Мам, ну что ты, Марина старается». Но никогда — ни разу! — не сказал: «Мама, хватит. Это моя жена, и я прошу тебя уважать её».
Марина прошла на кухню. Валентина Петровна сидела спиной к двери, продолжая вещать в трубку. На столе перед ней лежала раскрытая сумка Марины. Её личная сумка, которую она оставила в прихожей.
— А я ей говорю: внуков мне роди сначала, а потом уже права качай! — продолжала свекровь. — Три года замужем, и что? Пустоцвет! Я в её возрасте уже двоих родила!
Пустоцвет. Это слово ударило Марину сильнее пощёчины. Она сжала в руке листок УЗИ так, что костяшки пальцев побелели. Хотела ворваться, швырнуть бумагу в лицо этой ведьме, крикнуть: «Вот твой внук! Доволен?!» Но что-то остановило её. Может быть, усталость. Может быть, понимание, что это ничего не изменит.
Она тихо вернулась в спальню и села на кровать. Достала телефон и написала Павлу: «Нам нужно поговорить. Срочно. Приезжай домой».
Ответ пришёл через минуту: «Мам, я на работе. Что случилось?»
«Твоя мать роется в моей сумке и рассказывает подругам, что я притворяюсь беременной».
Три точки появились и исчезли несколько раз. Наконец пришёл ответ: «Ну мам, ты же знаешь, какая она. Не обращай внимания. Вечером поговорим».
Не обращай внимания. Марина уронила телефон на колени и закрыла лицо руками. Всегда одно и то же. Не обращай внимания. Она старше. Она мать. У неё характер. Потерпи.
Из кухни донёсся смех Валентины Петровны.
— Ой, Люд, ты права! Надо было Павлика на твоей Светке женить. Вот это была бы невестка! А эта… Сидит дома, не работает. На шее у моего сына!
Неправда. Марина работала удалённо, дизайнером. Зарабатывала не меньше Павла. Но для свекрови работа из дома не считалась настоящей работой. «Сидит в интернете целыми днями, картинки рисует», — так она это называла.
Марина встала и подошла к шкафу. Достала чемодан — тот самый, с которым приехала сюда три года назад. Начала складывать вещи. Методично, спокойно. Платья, джинсы, бельё. Косметика с туалетного столика. Документы из ящика.
Она больше не плакала. Слёзы закончились где-то на втором году брака, когда Валентина Петровна устроила скандал из-за того, что Марина купила новые шторы в гостиную без её одобрения. Павел тогда сказал: «Зачем ты её расстраиваешь? Она же хозяйка в доме».
Хозяйка. В квартире, которую купили они с Павлом в ипотеку. На которую Марина отдавала половину своей зарплаты каждый месяц. Но свекровь переехала к ним через полгода после свадьбы — «временно», пока ремонт в её квартире. Ремонт так и не начался.
Чемодан был почти собран, когда дверь спальни распахнулась. На пороге стояла Валентина Петровна. Её взгляд скользнул по разложенным вещам и остановился на чемодане.
— Ага! — торжествующе воскликнула она. — Я так и знала! Сбежать решила? А Павлика бросить? Вот твоё истинное лицо!
Марина медленно повернулась к ней. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только усталость и что-то похожее на жалость.
— Да, Валентина Петровна. Ухожу. Вы победили.
Свекровь на секунду растерялась. Она ожидала слёз, оправданий, мольбы. Но не этого спокойного согласия.
— И правильно! — быстро нашлась она. — Нечего моему сыну на шее сидеть! Найдёт себе нормальную жену, которая детей родит!
Марина застегнула чемодан. Подняла его с кровати и покатила к двери. Валентина Петровна не отступала, загораживая проход.
— А ты думала, что? Что я позволю какой-то выскочке моего сына обманывать? Я мать! Я всё про тебя знаю!
— Вы ничего обо мне не знаете, — тихо сказала Марина. — И о вашем сыне тоже. Вы видите только то, что хотите видеть. Но я больше не буду в этом участвовать.
В прихожей хлопнула дверь. Павел влетел в квартиру, запыхавшийся, с красным лицом.
— Что происходит? Марина? Мам?
Он увидел чемодан, побледнел.
— Ты куда? Марин, постой!
Валентина Петровна немедленно бросилась к сыну.
— Павлик! Она тебя бросает! Я же говорила, что она тебя не любит! Использовала и бросает!
Павел растерянно смотрел то на мать, то на жену. Марина видела эту растерянность сотни раз. Каждый раз, когда нужно было выбирать сторону, он выбирал нейтралитет. Который на деле всегда оказывался стороной матери.
— Марин, давай поговорим. Не уходи. Мам, дай нам поговорить.
— О чём тут говорить? — взвилась Валентина Петровна. — Она обманывала тебя! Говорила, что беременна, а сама противозачаточные пьёт! Я своими глазами видела!
Павел повернулся к Марине. В его глазах мелькнуло сомнение. Всего на секунду, но Марина увидела. И это решило всё окончательно.
Она достала из кармана смятый листок УЗИ и протянула ему.
— Восемь недель. Я хотела сказать тебе сегодня вечером. Красиво, с ужином. Но твоя мать решила иначе.
Павел взял листок дрожащими руками. Прочитал. Перечитал. Поднял на неё глаза.
— Ты… мы… это правда?
— Было правдой, — поправила Марина. — Теперь это только моя правда. Я не хочу, чтобы мой ребёнок рос в доме, где его мать называют пустоцветом и обманщицей.
Валентина Петровна выхватила листок у сына. Пробежала глазами, и её лицо стало багровым.
— Это… это подделка! Она специально! Чтобы нас шантажировать!
— МАМА! — впервые за три года Павел повысил на неё голос. — Хватит!
Но было поздно. Марина уже была у двери.
— Марина, постой! Пожалуйста! Мама извинится! Мам, извинись!
Валентина Петровна скрестила руки на груди.
— Не за что мне извиняться! Я правду говорю! Если она беременна, почему скрывала? Почему таблетки какие-то прячет?
— Это витамины для беременных, — устало сказала Марина. — Которые я прятала от вас, потому что вы лезете во все мои вещи. Потому что у меня в этом доме нет ничего личного. Ни пространства, ни права на собственное мнение, ни даже права на свою беременность.
Она повернулась к Павлу.
— Я снимаю квартиру на Садовой. Если захочешь увидеться — пиши. Но только ты. Один. Без мамы.
— Ты не можешь! — взвизгнула Валентина Петровна. — Это мой внук! Я имею право!
Марина посмотрела на неё долгим взглядом.
— Вы имели право на сына. И вы его получили. Целиком. Поздравляю.
Она вышла, тихо закрыв за собой дверь. Последнее, что она слышала, был крик свекрови: «Павлик! Догони её! Она украдёт ребёнка!»
В лифте Марина прислонилась к холодной стене и закрыла глаза. Страшно? Да. Больно? Невыносимо. Но впервые за три года она могла дышать полной грудью.
Телефон завибрировал. Сообщение от Павла: «Марина, пожалуйста, вернись. Мама уедет к себе. Обещаю».
Она не стала отвечать. Слишком хорошо знала цену его обещаниям. Мама никуда не уедет. Мама останется. Мама всегда остаётся.
Вечером, в съёмной квартире, Марина сидела на пока ещё чужом диване и пила чай. Квартира была маленькая, однокомнатная. Но своя. Без запаха валерьянки, которым пропитался их дом. Без вечного бормотания телевизора. Без скрипа половиц под тяжёлой поступью свекрови.
Телефон не замолкал. Павел звонил каждые полчаса. Писал длинные сообщения. Обещал, умолял, требовал. Потом начала звонить Валентина Петровна. Марина заблокировала её номер после первого же звонка.
К ночи пришло сообщение от золовки — сестры Павла, которая жила в другом городе: «Марина, мама мне всё рассказала. Держись. Ты правильно сделала. Я сбежала в восемнадцать и ни разу не пожалела».
Марина усмехнулась. Татьяна сбежала, выйдя замуж за первого встречного, лишь бы уехать подальше от материнского контроля. Они виделись два раза в год, на Новый год и день рождения Валентины Петровны. И каждый раз Татьяна шептала ей: «Беги, пока не поздно».
Оказалось, не поздно.
На следующий день Марина пошла в женскую консультацию. Врач, пожилая женщина с добрыми глазами, выслушала её историю и покачала головой.
— Милая, стресс при беременности очень вреден. Хорошо, что вы ушли. У вас есть где жить? Есть поддержка?
— Есть работа, — ответила Марина. — Остальное приложится.
Врач выписала ей новые витамины и направление на анализы.
— Приходите через две недели. И поменьше нервничайте. Думайте о малыше.
Марина вышла из консультации и столкнулась нос к носу с Павлом. Он стоял у входа, помятый, небритый, с красными глазами.
— Я всю ночь тебя искал, — сказал он вместо приветствия. — Обзвонил всех подруг. Лена сказала, что ты здесь будешь.
Предательница Лена. Придётся и её заблокировать.
— Павел, уйди.
— Нет! Мы должны поговорить! Это же мой ребёнок тоже!
Марина остановилась. Повернулась к нему.
— Да, твой. И ты сможешь его видеть. Когда он родится. По решению суда. Но я не вернусь в тот дом.
— Мама съедет! Она уже собирает вещи!
Марина рассмеялась. Горько, устало.
— Павел, она «собирает вещи» уже три года. С тех пор, как переехала к нам «на недельку». Хватит врать себе и мне.
— Но как же… как же мы? Семья? Ребёнку нужен отец!
— Ребёнку нужен отец, который защитит его и его мать. А не тот, кто при каждом конфликте прячется за мамину юбку. Прости, Павел, но ты так и не стал мужем. Ты остался сыном.
Она развернулась и пошла прочь. Он не пошёл за ней. Марина знала, что не пойдёт. Для этого нужна смелость, которой у него не было.
Прошла неделя. Марина обустраивала квартиру, работала, ходила на прогулки. Тошнота постепенно отступала. Она начала вести дневник беременности — записывала свои ощущения, клеила фото УЗИ, рисовала на полях.
На восьмой день в дверь позвонили. Марина посмотрела в глазок и обомлела. На площадке стояла Валентина Петровна. Но не одна — с ней был солидный мужчина в костюме с портфелем.
— Марина Сергеевна, откройте! — громко сказал мужчина. — Я адвокат семьи Королёвых. Нам нужно поговорить о ребёнке!
Марина не открыла. Достала телефон и набрала свою подругу-юриста.
— Алён, тут свекровь с адвокатом пришла. Что делать?
— Не открывай. Сейчас приеду.
Через сорок минут, в течение которых Валентина Петровна непрерывно звонила в дверь и кричала про свои права на внука, приехала Алёна. С ней был ещё один человек — её коллега, специалист по семейному праву.
Они вышли на площадку. Марина осталась за дверью, но слышала каждое слово.
— На каком основании вы беспокоите мою клиентку? — голос Алёны был холодным и профессиональным.
— Моя доверительница имеет право видеть внука! — ответил адвокат.
— Во-первых, ребёнок ещё не родился. Во-вторых, бабушки и дедушки имеют право на общение с ребёнком только в случае, если это не противоречит его интересам. В-третьих, моя клиентка готова предоставить доказательства систематического психологического давления со стороны вашей доверительницы.
— Какие ещё доказательства? — взвилась Валентина Петровна. — Она сама сбежала! Бросила мужа!
— У меня есть записи разговоров, — спокойно сказала Алёна, хотя Марина никаких записей не делала. — Где вы называете беременную женщину «пустоцветом» и обвиняете в обмане. Это квалифицируется как психологическое насилие.
Наступила тишина. Потом адвокат откашлялся.
— Валентина Петровна, думаю, нам стоит уйти.
— Но…
— Уйти. Немедленно.
Шаги удалились. Марина открыла дверь. Алёна улыбнулась.
— Не переживай. Больше она не придёт. А если придёт — мы подадим заявление на запретительный ордер.
Вечером позвонил Павел. Марина не хотела отвечать, но что-то в его голосе, когда он оставлял голосовое сообщение, заставило её перезвонить.
— Марина? Спасибо, что перезвонила. Я… я хотел извиниться.
Она молчала.
— Мама переехала к тёте Люде. Насовсем. Я… я сказал ей, что если она не уедет, я продам квартиру и уеду в другой город. Она выбрала уехать.
— Поздравляю, — сухо сказала Марина. — Тебе потребовалось всего три года и потеря семьи, чтобы повзрослеть.
— Марин… можно мне приехать? Поговорить?
— Нет, Павел. Пока нет. Мне нужно время. Много времени.
— Но ребёнок…
— Ребёнок родится в мае. До мая у тебя есть время доказать, что ты можешь быть отцом, а не маменькиным сынком. Начни с психотерапевта. Серьёзно.
Она отключилась. И впервые за долгое время улыбнулась. Настоящей, искренней улыбкой.
Жизнь только начиналась. Её жизнь. И жизнь маленького человечка внутри неё. Свободная от токсичной свекрови, от слабого мужа, от унижений и оскорблений.
В окно заглянуло солнце. Редкое декабрьское солнце, яркое и чистое. Марина подставила лицо его лучам и подумала: «Мы справимся, малыш. Вдвоём справимся».
И они справились.
