Марина сварила кофе, впервые за долгое время наслаждаясь тишиной и ароматом любимого напитка. Свекровь объявила, что на выходные забирает Андрея «поговорить о делах компании», хотя все понимали – она просто хотела кормить сына котлетами и жаловаться на невестку.
– Слава богу, хоть выдохну, – Марина улыбнулась, поймав собственное отражение в окне кухни.
Прошло семь лет, а она всё еще радовалась редким выходным без вечного напряжения. Лидия Петровна умела создавать атмосферу экзамена одним взглядом на кухонный стол или мимолетным комментарием о «странных привычках» невестки.
Звонок телефона прервал ее мысли.
– Да помню я, Дрюш. Уже иду разбирать. Как твоя мама?
– Нормально. Опять говорит, что ты слишком сильно солишь суп, который я беру на работу.
– Серьезно? Она пробовала суп, который я готовлю тебе?
– Нет, но она видит по моему лицу. Ладно, не начинай. Ты лучше займись чердаком.
Марина закатила глаза. Ей сорок два, у нее два высших образования, успешная карьера, но каждый разговор со свекровью возвращал ее в позицию нашкодившей школьницы.
– Твоя мама – экстрасенс. Она единственная в мире человек, способный увидеть избыток соли в супе по выражению лица едока. Поразительно!
– Мариш. Не начинай, – в голосе мужа зазвучали раздраженные нотки. – Просто разбери чердак, хорошо?
Она поднялась по узкой лестнице. Пыльное помещение встретило ее запахом старой бумаги и забытых вещей. Восемнадцать коробок – целая жизнь, упакованная в картон.
– Вот дурацкое занятие, – пробормотала Марина, открывая первый ящик с надписью «Документы 2000-2016».
Через час сортировки она нашла старую записную книжку Андрея, потом конверт с их свадебными фотографиями. Она выглядела счастливой, хотя свадьба была скромной – Лидия Петровна тогда заявила, что «приличные люди не устраивают цирк».
В последней коробке лежали письма – настоящие, бумажные. Андрей писал их матери, когда уезжал в командировки. Марина улыбнулась – какой странный, трогательный обычай. Она никогда не читала чужую переписку, но одно письмо выпало из конверта прямо ей в руки.
«Мама, ты как всегда права насчет Марины…»
Она замерла. Письмо датировалось первым годом их брака.
«…характер у нее действительно сложный. Я понимаю твое беспокойство. Часто думаю, что женитьба была вынужденным шагом. Марина абсолютно неприспособлена к семейной жизни, хотя старается. Конечно, я ей этого не говорю. Спасибо, что поддерживаешь меня. Знаю, если вдруг решусь уйти, ты поймешь первая…»
Марина перечитала письмо трижды. Руки дрожали, во рту пересохло. Она вспомнила, как в первый год брака плакала по ночам от замечаний свекрови, как Андрей повторял: «Она желает нам добра, просто не умеет иначе».
– Вынужденный шаг? – прошептала она в пустоту чердака. – Семь лет. Семь лет этого спектакля.
Солнечный луч пробивался сквозь маленькое окно, освещая пылинки в воздухе. Марина села на старый стул, прижимая письмо к груди. За окном пели птицы, где-то вдалеке сигналила машина. Мир продолжал существовать, хотя ей казалось, что все внутри рухнуло.
– Знаешь что, Лидия Петровна? – тихо произнесла Марина, аккуратно складывая письмо. – Кажется, я наконец понимаю, почему суп всегда слишком соленый.
Неделя после находки тянулась мучительно. Марина улыбалась мужу, готовила ужины, обсуждала ремонт, но каждый жест Андрея теперь виделся иначе.
«Всегда был на стороне мамы, а я верила, что просто избегает конфликтов», — мысль преследовала ее, пока она складывала его рубашки.
Телефон зазвонил в самый неподходящий момент — руки в мыльной пене, на плите убегающий суп.
— Да, Лидия Петровна.
— Мариночка, — голос свекрови звучал подозрительно ласково. — Андрюша говорит, вы чердак разобрали? Нашли мою старую шкатулку с брошами?
— Нет, там только документы, фотографии и… письма, — Марина выключила воду.
Пауза затянулась.
— Какие еще письма? — тон свекрови изменился.
— Разные. Андрей вам часто писал, оказывается.
— А, эти. Ты их читала?
Марина сжала губы. «Семь лет ты все знала. Семь лет смотрела на меня как на временное недоразумение».
— Только случайно попавшееся, где Андрей пишет, что брак со мной — ошибка.
— Боже, Марина! — свекровь нервно засмеялась. — Это было миллион лет назад! Он был молод, неопытен…
— Ему было тридцать восемь.
— Ты делаешь из мухи слона! У всех бывают сомнения. Ты что, никогда не жаловалась подругам на Андрея?
Марина помолчала. Может, права свекровь? Каждый имеет право на слабость. Но внутренний голос возражал: «Это не минутная слабость. Это твоя жизнь».
— Лидия Петровна, я подумаю над вашими словами.
Вечером, когда Андрей вернулся, Марина встретила его с письмом в руках.
— Это что? — он нахмурился.
— Твое письмо маме. Первый год нашей жизни.
Андрей взял листок, пробежал глазами, побледнел.
— Мариш, ты что? Это было давно. Я злился, ты тоже была не подарок. Помнишь, как психовала из-за каждого замечания мамы?
— Да, психовала. Потому что чувствовала это все, — она обвела рукой письмо. — Только не знала, что это правда.
— Какая правда? Что тогда было сложно? Да, было! Мы притирались. Но я же остался!
Марина впервые заметила эту фразу: «я остался». Словно одолжение.
— Дрюш, а скажи честно, — она смотрела прямо в глаза, — ты любишь меня? Сейчас, не тогда. По-настоящему?
— Что за детский вопрос? Конечно! — он раздраженно бросил письмо на стол. — Семь лет живем, а ты копаешься в старье!
— Прости, я плохо расслышала. Любишь?
Андрей замолчал. В тишине кухни стало слышно тиканье часов.
— Мариш, любовь — это для романов. Мы семья. Я привык к тебе, ты ко мне. Чего еще?
Она кивнула.
— Мама тебе сказала про письмо?
— Да, звонила. Психует, — он фыркнул. — Боится, что ты драму устроишь.
Марина подошла к окну. За стеклом осенний ветер гонял листья. Где-то там, за пределами их квартиры, существовал другой мир. Мир, где она могла быть собой.
— Я не буду устраивать драму, Дрюш. Просто съеду на следующей неделе.
— Что?! Из-за одного письма?
— Нет. Из-за семи лет жизни с человеком, который меня терпит. И его мамой, которая меня ненавидит.
Две недели спустя Марина стояла посреди маленькой съемной квартиры. Вокруг громоздились коробки – куда меньше, чем она ожидала. Удивительно, как мало вещей оказалось действительно ее собственных.
– Ну и… как тебе? – спросила Лена, лучшая подруга, помогавшая с переездом.
– Странно. Маленько, но мое, – Марина провела рукой по подоконнику. – Представляешь, Андрей даже не спорил, когда я сказала, что ухожу. Только спросил, не рано ли для кризиса среднего возраста.
– Козел, – резюмировала Лена, распаковывая посуду. – Как это вообще – бросить карьеру юриста и начать все с нуля?
– Знаешь, легче, чем я думала, – Марина улыбнулась. – В понедельник иду на собеседование в компанию Светы. Она давно звала. Меньше денег, но без постоянных нервов.
Телефон завибрировал – уже пятый раз за день.
– Лидия Петровна? – понимающе кивнула Лена.
– Ага. Теперь я вроде как неблагодарная истеричка, бросившая идеального мужчину из-за «какой-то бумажки».
– А Андрей?
– Молчит. Мама теперь его главный адвокат.
Марина взглянула на часы. Скоро прибудет грузчик с последними вещами. Странное чувство потери смешивалось с непривычной легкостью.
Вечером, когда Лена ушла, она наконец распаковала коробку с фотоальбомами. Семь лет улыбок, объятий, совместных поездок. Была ли это полностью ложь? Она отложила альбом и достала телефон.
«Дрюш, нам нужно поговорить по-взрослому. Без твоей мамы.»
Ответ пришел через минуту: «Хорошо. Завтра в 7 в нашем кафе.»
«В смысле нашем? Ты о ‘Брауни’? Это не наше кафе, а твое с мамой любимое место.»
«Какая разница? В 7.»
Марина выдохнула. Даже сейчас он не слышал ее.
На следующий день она пришла в кафе первой. Андрей опоздал на пятнадцать минут – как обычно.
– Выглядишь уставшей, – сказал он вместо приветствия. – Мама говорит, ты совершаешь ошибку.
– Твоя мама… – начала Марина, но осеклась. – Нет, Дрюш. Не о ней. О нас. Я подала на развод.
Он поперхнулся кофе.
– Что?! Я думал, ты просто… ну, демонстрируешь характер.
– Семь лет демонстрации достаточно, – она улыбнулась. – Знаешь, все эти годы я думала, что проблема во мне. Я старалась стать удобной, незаметной. А теперь понимаю – я просто не твой человек. И ты не мой.
– Марин, это бред. У нас стабильная семья. Ты что, нашла кого-то? – в его глазах мелькнуло что-то похожее на ревность.
– Да. Себя.
Андрей откинулся на спинку стула. Впервые за долгое время он смотрел на нее по-настоящему.
– И что дальше? Съемная квартира, новая работа? В твоем возрасте все начинать сначала?
– В моем возрасте, – она сделала глоток чая, – самое время жить не по чужим правилам.
– Мама говорит…
– Дрюш, – Марина прервала его. – Именно об этом я и говорю. У тебя всегда будет мама. А у меня теперь буду я.
Домой она шла пешком. Мелкий дождь барабанил по зонту, прохожие спешили укрыться. Телефон звонил – свекровь, наверняка. Марина не взяла трубку.
На собеседовании через два дня ей улыбнулась удача. Новый начальник был лучше.
– Честно говоря, мне плевать на ваш семейный статус, – сказал он, когда резюме смотрел. – Меня интересует ваш опыт и желание работать. Когда можете приступить?
– Хоть завтра, – улыбнулась Марина, чувствуя, как внутри растет что-то новое и сильное.
Прошло полгода. Марина сидела на балконе своей квартиры, наслаждаясь первым весенним солнцем. Рядом на столике стояла чашка кофе – теперь она всегда пила его с корицей, как любила, а не «как в приличных домах» по рецепту свекрови.
Телефон завибрировал – пришло сообщение от Лены: «Готова к сегодняшнему?»
«Готова. Бумаги подписаны еще вчера», – отправила Марина, улыбаясь.
Развод оформили без лишней драмы. Андрей сначала пытался давить – то обещаниями «все исправить», то угрозами оставить без копейки. Но когда понял, что она не вернется, просто отступил. А вот Лидия Петровна развернула настоящую кампанию – звонила общим знакомым, жаловалась на «предательство», даже приходила на новую работу Марины с требованием «образумить невестку».
Звонок в дверь прервал воспоминания. На пороге стояла Света с пакетом из супермаркета.
– Ты чего раньше пришла? – удивилась Марина.
– Решила заскочить до остальных. Как настроение в день финального освобождения?
– Удивительно спокойное, – Марина забрала пакет. – Словно давно все отболело.
В холодильник отправлялись бутылка шампанского и закуски – сегодня девочки решили отметить окончательное закрытие «брачной главы» в жизни Марины.
– А знаешь, что самое странное? – Марина выкладывала сыр на тарелку. – Я даже благодарна тому письму. Без него так и жила бы, считая себя вечно виноватой.
– Знак судьбы, – кивнула Света, нарезая фрукты. – Кстати, помнишь Игоря с работы? Который постоянно кофе тебе предлагает?
– Боже, Свет, даже не начинай! – рассмеялась Марина. – Мне и так хорошо.
– Да я просто к слову. Он нормальный мужик.
– Вот именно – нормальный. А мне теперь нужно только выдающееся.
Звонок телефона прервал их смех. Андрей. Марина глубоко вздохнула и ответила:
– Да, Дрюш. Что-то срочное?
– Мариш, – его голос звучал необычно растерянно. – Я тут разбирал вещи и нашел твои серьги. Бабушкины, с гранатами. Хочешь, завезу?
– Спасибо. Оставь у консьержа, я заберу.
– Ты как… вообще?
Марина помолчала, глядя на подругу, которая делала страшные глаза и жестами показывала «пошли его».
– Хорошо, Дрюш. У меня все хорошо.
– Мама говорит, тебе, наверное, одиноко…
– Передай маме, что мне отлично. Правда. Спасибо за серьги.
Она положила трубку и покачала головой:
– Не меняются некоторые вещи.
Вечером, когда собрались подруги, Марина впервые за долгое время чувствовала себя по-настоящему свободной. Они смеялись, вспоминали истории, строили планы.
– За новую жизнь! – подняла бокал Лена.
– И за письмо, которое все изменило, – добавила Марина.
Ночью, оставшись одна, она вышла на балкон. Город светился тысячами огней. Где-то там, в одном из окон, наверняка не спала Лидия Петровна, строя планы по спасению сына от последствий развода. Где-то там был Андрей, возможно, уже с новой женщиной, которая будет пытаться соответствовать его представлениям о правильной жизни.
А здесь, на этом маленьком балконе, стояла она – Марина, которая наконец научилась говорить «нет» тому, что ее разрушает, и «да» собственным желаниям.
Утром на работе коллеги заметили ее особенное настроение.
– Что-то случилось? – спросил Игорь, протягивая ей чашку кофе.
– Да, – улыбнулась Марина. – Я наконец-то полностью свободна.
– От прошлого?
– От страха быть собой.
Она взяла кофе и впервые за долгое время подумала: «А может, и правда пригласить его в кино? Почему бы и нет?»
Жизнь продолжалась – теперь на ее, Марининых, условиях. И это было лучшее, что случилось с ней за последние сорок два года.
