— Простите, вы ошиблись квартирой, — голос Алины прозвучал на удивление ровно, хотя внутри все сжалось в ледяной комок.
Женщина лет шестидесяти, с лицом, испещренным сеткой усталых морщин, оторвалась от распаковки клетчатой сумки прямо посреди гостиной. Она смерила Алину тяжелым, оценивающим взглядом. Рядом с ней на диване, закинув ногу на ногу, сидел хмурый мужчина лет сорока с залысинами и дешевой сигаретой в углу рта. Дым медленно плыл к потолку, и Алина поморщилась. В их квартире никогда не курили.
— Это шестьдесят седьмая квартира? — спросила женщина без тени смущения, ее голос был низким и немного охрипшим.
— Да, шестьдесят седьмая, — подтвердила Алина, делая шаг вперед. Ее рука все еще сжимала ручку двери. — Но я повторяю, вы, вероятно, ошиблись. Здесь живем мы с мужем.
Мужчина на диване усмехнулся, выпустив колечко дыма. — Ну так а мы к кому, по-твоему, приехали? К Илюше. Сыну моему.
Сыну? У Ильи не было матери. Она умерла много лет назад, еще до их знакомства. Он сам рассказывал. И уж точно у него не было брата, который выглядел так, будто только вчера освободился из мест не столь отдаленных.
— Какому Илюше? — Алина почувствовала, как пол уходит из-под ног. — Моего мужа зовут Илья. Но его мать… она умерла.
Женщина выпрямилась. В ее взгляде не было сочувствия, только глухое раздражение, словно Алина мешала ей заниматься важным делом.
— Это я, Тамара Павловна, его мать. Живехонька, как видишь. А это Валек, брат его. Илюша нас сам позвал. Сказал, поживете у меня, пока не устроитесь. Мы из Воронежа приехали. Так что давай, дочка, не стой в дверях, проходи. Устала, небось, с работы.
Алина медленно вошла в квартиру, закрывая за собой дверь. Гостиная, ее уютная, светлая гостиная, была завалена какими-то узлами, старыми чемоданами, перевязанными веревкой, и теми самыми клетчатыми баулами, которые она видела только на вокзалах. Воздух был пропитан чужим запахом — смесью поезда, табака и чего-то еще, незнакомого и неприятного.
— А что тут происходит? Вы кто? Где мой муж? — слова, крутившиеся в голове, наконец вырвались наружу сдавленным шепотом.
— Да тебе русским языком говорят, — огрызнулся Валентин, туша сигарету о блюдце, которое Алина привезла из Португалии. — Семья мы. Илюхина. Он сам нас привез утром, вещи помог занести и на работу уехал. Сказал, жена к вечеру будет, познакомитесь. Вот, знакомимся.
Алина достала телефон. Пальцы дрожали и не слушались. Она набрала номер Ильи. Длинные, мучительные гудки. Никто не отвечал. Еще раз. Снова гудки и тишина.
— Он не берет трубку, — растерянно проговорила она.
— Так работает, поди, — пожала плечами Тамара Павловна. — Занят. Ты не кипятись. Сказал приедет — значит, приедет. Мы люди не гордые, в уголке посидим. Катька вон, в комнате устроилась.
— Катька? Какая еще Катька? — у Алины закружилась голова.
Из дальней комнаты, которую они с Ильей использовали как кабинет, вышла девочка-подросток. Худенькая, стриженная под мальчика, в растянутой футболке и с наушниками на шее. Она смерила Алину колючим, недетским взглядом и, ничего не сказав, прошла на кухню. Через секунду оттуда донесся звук открываемого холодильника.
Алина почувствовала, как внутри нарастает волна холодного бешенства. Это был не просто сюрприз. Это было вторжение. Нашествие. Илья, ее тихий, спокойный, предсказуемый Илья, не мог этого сделать. Он не мог привести в их дом, в их гнездо, совершенно чужих людей и просто исчезнуть.
— Послушайте, — Алина постаралась придать голосу твердость. — Я не знаю, кто вы и что вам наговорил мой муж, но вы не можете здесь оставаться. Это недоразумение. Когда Илья вернется, мы во всем разберемся, а пока…
— А пока мы чаю попьем, — перебил ее Валентин, поднимаясь с дивана. Он был на голову выше Алины и смотрел на нее сверху вниз с откровенной насмешкой. — Хозяйка, небось, голодных родственников чаем-то угостит? Или у вас тут не принято?
Он прошел мимо нее на кухню, едва не задев плечом. Алина осталась стоять посреди гостиной, превращенной в филиал Курского вокзала. Она смотрела на свои шторы, на книжные полки, на фотографии в рамках — на все то, что составляло ее мир, ее жизнь. И в этом мире теперь хозяйничали чужие, пахнущие поездом и табаком люди, называвшие себя семьей ее мужа. Мужа, который врал ей. Врал с самого начала.
Вечер превратился в тягучий, липкий кошмар. Илья так и не появился. На звонки он не отвечал. Алина отправила ему с десяток сообщений, полных гнева, страха и недоумения. Ответ пришел только около полуночи — короткое, бездушное смс: «Прости. Так надо. Все объясню потом».
«Потом» не наступало. Алина заперлась в спальне, придвинув к двери кресло. Она слышала, как за стеной ее незваные гости расположились на ночь. Тамара Павловна и Катя заняли диван в гостиной, а Валентин, недолго думая, устроился в кабинете, на небольшом диванчике для гостей. Алина слышала их приглушенные разговоры, покашливание Тамары Павловны, тихую музыку из наушников Кати. Она чувствовала себя пленницей в собственном доме.
Всю ночь она не спала, прокручивая в голове их с Ильей жизнь. Пять лет брака. Тихая, размеренная жизнь. Илья работал инженером в проектном бюро. Спокойный, немногословный, домашний. Он всегда говорил, что из родни у него никого нет. Родители погибли в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким, его воспитывала тетка, которая тоже давно умерла. Он так трогательно рассказывал о своем одиноком детстве, что Алина, у которой была большая и дружная семья, жалела его и старалась окружить теплом и заботой.
И все это было ложью? Грубой, примитивной ложью? Зачем?
Утром она вышла из спальни с твердым решением выставить их вон. С полицией, со скандалом — как угодно. Но на кухне она застала Тамару Павловну. Та стояла у плиты и жарила яичницу на ее любимой сковородке.
— О, проснулась, — беззлобно сказала она. — Садись, сейчас позавтракаем. Валек в магазин сбегал, хлеба купил.
Алина застыла на пороге. Эта женщина вела себя так, будто они сто лет жили вместе.
— Я не буду с вами завтракать, — отрезала Алина. — Я хочу, чтобы вы собрали свои вещи и ушли. Прямо сейчас.
Тамара Павловна вздохнула, выключила плиту и повернулась к ней. Ее лицо выглядело еще более усталым при дневном свете.
— Дочка, ты пойми. Нам идти некуда. Илюша знает. У нас квартиру в Воронеже за долги отняли. Мы на улице остались. Он единственный, кто у нас есть. Нашел нас месяц назад, сам. Через какие-то архивы. Сказал, что поможет.
— Поможет? — Алина горько усмехнулась. — Вот так? Привезя вас в мой дом за моей спиной? И скрывшись, как трус?
— Он не трус, — в голосе Тамары Павловны впервые прозвучали жесткие нотки. — Он просто… мягкотелый. Всегда таким был. Боялся тебя расстроить, наверное. Думал, мы приедем, ты увидишь, что мы люди нормальные, и смиришься.
— Нормальные люди не вламываются в чужой дом!
В кухню вошел Валентин. Он жевал хлеб и с неприязнью смотрел на Алину.
— Че ты орешь с утра пораньше? Это и его дом тоже, или я чего-то не понимаю? Он свою семью привез, имеет право. А не нравится — можешь сама на выход. Мы тебя не держим.
Это было последней каплей. Алина развернулась и пошла к выходу.
— Я сейчас вызову полицию, — бросила она через плечо.
— Вызывай, — донеслось ей в спину. — Посмотрим, что они скажут, когда узнают, что мы тут с разрешения хозяина. Сына и брата.
На улице Алина судорожно вдохнула холодный осенний воздух. Она набрала 112, но, когда оператор ответил, она не смогла произнести ни слова. А что она скажет? «Здравствуйте, ко мне приехала семья мужа, о которой я не знала, а муж пропал»? Это звучало как бред сумасшедшей. Они просто не станут в это ввязываться. Это семейные разборки.
Она поехала на работу. В аптеке, среди знакомых полок с лекарствами, ей на несколько часов удалось отвлечься. Она работала механически, отпуская препараты, давая консультации, но как только появлялась свободная минута, реальность наваливалась снова.
Вернувшись вечером домой, она обнаружила, что ничего не изменилось. Только мусора стало больше. Валентин смотрел по телевизору футбол, громко комментируя игру и попивая пиво прямо из бутылки. На кухонном столе стояла кастрюля с чем-то пахнущим вареным луком. Катя сидела в кресле и читала одну из книг Алины, беззастенчиво загнув уголок страницы.
Алина молча прошла в свою комнату. Она больше не пыталась звонить Илье. Она ждала. Ждала, когда этот фарс закончится.
Прошло три дня. Три дня ада в отдельно взятой квартире. Алина жила как в тумане. Она уходила на работу рано утром, возвращалась поздно вечером, почти не ела и спала урывками. Ее присутствие в доме игнорировали. Родственники мужа обживались, вели себя по-хозяйски, но, справедливости ради, в ее спальню не совались.
Она узнавала о них обрывки информации из их разговоров. Валентин где-то перебивался случайными заработками, кажется, не совсем законными. Катя была дочерью их умершей сестры, и Тамара Павловна была ее опекуном. Жили они бедно, постоянно в долгах. Илья, видимо, предстал перед ними сказочным принцем из Москвы, который решит все их проблемы.
На четвертый день Илья вернулся.
Алина услышала, как щелкнул замок, и вышла в коридор. Он стоял, виновато глядя в пол. Похудевший, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Он выглядел как побитая собака.
Из гостиной тут же вышли Тамара Павловна и Валентин.
— Илюша! Вернулся! — радостно воскликнула мать. — А мы уж думали, случилось чего.
— Где ты был? — голос Алины был тихим и бесцветным.
Илья поднял на нее глаза. В них стояли слезы.
— Алин, прости. Я… я не мог. Я снял номер в гостинице. Мне нужно было подумать.
— Подумать? — она усмехнулась. — Ты притащил в наш дом выводок каких-то… людей, врал мне пять лет, а потом сбежал «подумать»? Ты серьезно?
— Не смей так говорить о моей матери! — вдруг взвился Валентин.
— А ты вообще молчи! — рявкнула на него Алина, и он от неожиданности отступил. Вся та ярость, что копилась в ней эти дни, нашла выход. — Я хочу услышать объяснения. От него.
Они все прошли в гостиную. Алина села в кресло, напротив Ильи. Тамара Павловна и Валентин остались стоять у стены, как группа поддержки. Катя выглянула из комнаты, но мать шикнула на нее, и девочка исчезла.
— Говори, — приказала Алина.
Илья начал рассказывать. Его голос дрожал, он постоянно сбивался. История была одновременно и простой, и чудовищной.
Его родители не погибали в аварии. Отец ушел из семьи, когда Илье было пять лет. Мать, Тамара, осталась одна с тремя детьми. Жили впроголодь. Через год она не выдержала и отдала Илью в детский дом. Просто привела за руку и написала отказ. Сказала, что не может прокормить.
— Я помню этот день, — шептал Илья. — Она сказала, что скоро заберет меня. Я ждал. Каждый день ждал. Год, два, десять… Она не пришла.
Он вырос в детдоме с клеймом «отказника». Он ненавидел свою мать, свою семью, свою жизнь. Когда выпустился, он уехал в другой город, потом в Москву. Он выдумал себе новую биографию. Биографию сироты, которого можно пожалеть, но не презирать. Он так сжился с этой ролью, что почти сам в нее поверил.
— А месяц назад… — он сглотнул. — Мне стало интересно. Просто узнать, живы ли они. Я нанял человека. Он их нашел в Воронеже. И рассказал, как они живут. Что сестра умерла, что мать воспитывает ее дочку, что их выселяют из квартиры за долги… И меня накрыло. Я почувствовал такую вину… Будто это я их бросил, а не они меня. Я поехал туда. Увидел их… Они меня даже не сразу узнали.
Он замолчал, глядя на свои руки.
— Я хотел им помочь. Дал денег, но это капля в море. И тогда я… я предложил им поехать ко мне. Сказал, что у меня большая квартира, что мы все поместимcя. Я хотел… я не знаю, чего я хотел. Наверное, искупить вину. Стать для них спасителем. Тем, кем для меня никто не стал.
— А обо мне ты подумал? — тихо спросила Алина.
— Я боялся, — прошептал он. — Я знал, что ты не поймешь. Ты выросла в нормальной семье. Ты не знаешь, что это такое. Я думал, они приедут, ты к ним привыкнешь… Я знаю, это было глупо и подло. Прости меня, Алин.
Он смотрел на нее с мольбой. Тамара Павловна плакала, вытирая глаза кончиком платка. Валентин хмуро смотрел в окно.
Алина молчала. Она смотрела на Илью, и видела перед собой не своего мужа, а совершенно чужого, слабого, запутавшегося человека. Человека, который построил их жизнь на лжи. Не на какой-то мелкой, бытовой лжи, а на тотальном, всеобъемлющем обмане. Ее любовь, ее жалость, ее забота — все это было адресовано выдуманному персонажу. А настоящий Илья все это время прятался за его спиной.
И сейчас, когда маска была сорвана, она поняла, что не чувствует к этому настоящему Илье ничего. Ни жалости, ни злости. Только пустоту. Ледяное, звенящее отчуждение.
— Ты не просто мне солгал, Илья, — сказала она наконец, и ее голос прозвучал спокойно и отстраненно. — Ты украл у меня пять лет жизни. Ты позволил мне любить того, кого не существует.
Она встала.
— Ты сделал свой выбор. Ты привез сюда свою семью. Живи с ними.
Она пошла в спальню. Никто не пытался ее остановить. Она молча достала с антресолей чемодан и начала методично складывать в него свои вещи. Только самое необходимое. Одежду, документы, ноутбук. Она не плакала. Слезы кончились еще в первую ночь.
Через полчаса она вышла с чемоданом в коридор. Илья стоял там же, прислонившись к стене.
— Алина… куда ты? Не уходи. Мы все решим. Я отправлю их… куда-нибудь. Сниму им квартиру…
— Нет, — она покачала головой. — Ты ничего не отправишь. Это твоя семья. Ты нашел их. Теперь это твоя ответственность. А у меня своя жизнь. И в ней больше нет места для тебя и твоих призраков из прошлого.
Она открыла дверь. На лестничной клетке было тихо.
— Прощай, Илья.
Она вышла и закрыла за собой дверь. Она не оглянулась. Спускаясь по лестнице, она слышала, как за дверью кто-то приглушенно зарыдал. Кажется, это был он.
На улице шел мелкий холодный дождь. Алина подняла воротник пальто, выкатила на дорогу чемодан и подняла руку, ловя такси. Она не знала, куда поедет. Может быть, к родителям. Может быть, в гостиницу, как он. Это было неважно.
Важно было только одно: она была свободна. Свободна от лжи, от чужой боли, от человека, которого она, как оказалось, никогда не знала. Впереди была неизвестность, но она почему-то не пугала. Любая неизвестность была лучше, чем та жизнь, которая только что рухнула за ее спиной. Машина плавно тронулась, увозя ее прочь. В зеркале заднего вида она в последний раз увидела окна своей бывшей квартиры. В них горел свет. Там начиналась новая, чужая для нее история.
