«Твое место здесь, в уголке. Сиди и молчи», — прошипела тетка, брезгливо указывая на крошечный столик у самого входа на кухню. Я стояла посреди сверкающего ресторана в своем единственном приличном платье, и щеки горели от унижения. Мои богатые родственники устроили званый ужин для «важного человека», от которого зависела судьба их бизнеса, а меня, простую медсестру, позвали для массовки. На роль постыдной бедной родственницы, которую лучше спрятать от чужих глаз. Я послушно села, глотая слезы, и даже не подозревала, что всего через час весь этот пафосный мир рухнет. И эта нарядная, высокомерная женщина будет в ужасе смотреть, как жизнь ее гостя зависит только от моих рук.
***
Звонок тети Тамары застал меня в ординаторской, сразу после двенадцатичасовой смены. Ноги гудели, спина ныла, а единственным желанием было добраться до своей съемной однушки на окраине города и рухнуть в кровать. Я только что ассистировала на сложной операции, потом бегала по палатам, ставила капельницы, делала перевязки и успокаивала плачущую старушку, у которой подскочило давление. Обычный день медсестры в обычной городской больнице.
«Анечка, деточка, здравствуй!» — зазвучал в трубке приторно-сладкий голос Тамары Игоревны. Этот голос я научилась распознавать с детства. Он появлялся тогда, когда ей от меня что-то было нужно, но просьбу требовалось замаскировать под великое одолжение мне же.
«Здравствуйте, тетя Тома», — устало ответила я, присаживаясь на жесткий стул и потирая виски.
«Как твои дела, как работа? Все бегаешь, спасаешь людей? Умничка ты моя». Я молчала. Мои «успехи» ее никогда не интересовали. Моя работа для нее была чем-то вроде постыдной болезни, о которой в приличном обществе не говорят. Медсестра. Не врач, не заведующая отделением, а простая медсестра с зарплатой, на которую в их кругу можно было разве что пообедать.
После смерти родителей, когда мне было десять, тетя Тамара и дядя Витя взяли меня к себе. Они обеспечили меня крышей над головой и едой, но никогда не давали забыть, что я — приживалка, вечное напоминание о ее менее удачливой сестре, моей маме. Я выросла в их роскошном доме, как сорняк в ухоженном саду, который терпят, но при каждом удобном случае норовят выполоть. Как только мне исполнилось восемнадцать, я съехала в общежитие медучилища с огромным облегчением.
«Аня, я звоню по делу, — быстро перешла она к сути. — У нас сегодня очень важное мероприятие. Ужин в «Версале». Будет Владимир Петрович Багров. Ты не знаешь, конечно… Это очень серьезный человек, от него зависит новый проект Виктора. Можно сказать, наше будущее на ближайшие лет десять. Мы должны произвести идеальное впечатление».
Я слушала и не понимала, при чем здесь я. Ресторан «Версаль» был самым дорогим в городе. Местом, куда я не могла бы позволить себе зайти даже на чашку кофе.
«Так вот, — продолжала тетя, — мы пригласили самых близких. Семья должна быть в сборе, ты же понимаешь. Это создает образ… стабильности, крепких уз. Так что будь добра, приведи себя в порядок и приезжай. В семь вечера. И, Анечка…» — в ее голосе снова появились ледяные нотки. — «Надень то черное платье, что я тебе дарила три года назад. Оно скромное, неброское. И поменьше говори. Просто сиди, улыбайся. Твое присутствие — это формальность. Поняла?»
Поняла ли я? О, я поняла все. Меня звали не как племянницу. Меня звали как предмет мебели, элемент декорации под названием «дружная семья». Моя роль — молчаливая бедная родственница, которую великодушно приютили и даже выводят в свет. Это было унизительно до дрожи в коленях. Хотелось крикнуть в трубку все, что я о ней думаю, и бросить ее. Но я не смогла. Старая детская привычка подчиняться, страх окончательно разорвать единственную ниточку, связывающую меня с семьей, оказался сильнее.
«Я поняла, тетя Тома. Я буду», — тихо ответила я.
«Вот и умница. Не опаздывай».
Короткие гудки. Я сидела, глядя в стену. Приглашение на казнь. Именно так это ощущалось. Я должна была прийти в логово снобов, которые презирают меня и мой образ жизни, и играть роль благодарной сиротки. Я посмотрела на свои руки — с коротко остриженными ногтями, с едва заметными следами от йода. Руки медсестры. Руки, которые сегодня держали хирургические инструменты, измеряли пульс, ставили уколы. Эти руки были моим единственным достоянием. И именно их я должна была спрятать под столом, чтобы не портить аппетит «важным гостям».
Я тяжело вздохнула, поднялась и пошла домой. Впереди меня ждал душ, то самое черное платье и несколько часов публичного унижения.
***
Ресторан «Версаль» ослеплял. Хрустальные люстры, свисающие с высоких потолков, отражались в начищенном до блеска мраморном полу. Официанты в белоснежных перчатках бесшумно скользили между столиками, накрытыми крахмальными скатертями. Воздух был пропитан ароматами дорогих духов и изысканной еды. Я почувствовала себя чужой в ту же секунду, как швейцар распахнул передо мной тяжелую дубовую дверь.
Мое простое черное платье, которое три года назад казалось мне верхом элегантности, здесь выглядело как униформа горничной. Я нервно сжимала в руках маленький клатч, чувствуя на себе оценивающие взгляды.
«Аня! Наконец-то!» — тетя Тамара подплыла ко мне, источая аромат дорогих духов. На ней было платье из переливающейся ткани, а шею и уши украшали бриллианты, стоимость которых равнялась моей годовой зарплате. Она окинула меня быстрым взглядом, в котором читалось облегчение: «Выглядишь прилично. Не позоришь».
«Здравствуйте», — прошептала я.
«Пойдем, я покажу твое место».
Она провела меня через весь зал, мимо центрального стола, где уже сидел дядя Витя и моя кузина Кристина, к самому дальнему углу. Там, почти у входа на кухню, стоял маленький круглый столик на одну персону. Он был накрыт так же, как и остальные, но его уединенность кричала о своем предназначении — для тех, кто не вписывается в общую картину.
«Вот, располагайся», — с фальшивой улыбкой сказала тетя. — «Здесь тебе будет уютно, никто не будет отвлекать. Основной стол у нас, к сожалению, переполнен, сама понимаешь, гости».
Ложь была настолько очевидной, что у меня перехватило дыхание. За большим столом было как минимум два свободных места. Меня просто не хотели сажать рядом с «важными людьми». Меня спрятали, как прячут поношенную вещь перед приходом гостей.
«Тетя Тома, но…» — начала я, но она меня перебила.
«Анечка, не начинай. Мы же договорились. Просто посиди здесь тихонько. Официант принесет тебе все то же, что и нам. Ты ни в чем не будешь нуждаться».
Она развернулась и ушла, оставив меня стоять у этого позорного столика. Щеки горели. Хотелось провалиться сквозь землю, убежать, исчезнуть. Я видела, как Кристина, моя ровесница, посмотрела в мою сторону и что-то шепнула своему кавалеру, после чего они оба тихонько хихикнули. Дядя Витя виновато отвел взгляд.
Сжав зубы, я села. Лучше уж так, чем устраивать сцену и давать им еще один повод для насмешек. Я буду невидимкой. Призраком на этом празднике жизни.
Через несколько минут прибыли главные гости — Владимир Петрович Багров с женой. Багров был грузным мужчиной лет шестидесяти с красным, одутловатым лицом и властным взглядом. Его жена, Елена, выглядела как дорогая кукла — идеальная укладка, безупречный макияж, натянутая улыбка.
Вся моя «семья» тут же вскочила, рассыпаясь в любезностях. Дядя Витя суетился, пододвигая стул для Багрова, тетя Тамара щебетала комплименты его жене, Кристина хлопала нарощенными ресницами. Это было жалкое и унизительное зрелище. Они лебезили перед этим человеком, потому что от него зависели их деньги.
Я сидела в своем углу и наблюдала. Меня никто не замечал, и это давало мне возможность видеть все без прикрас. Весь вечер был театром одного актера — Багрова. Он говорил громко, перебивал, отпускал сомнительные шутки, и все смеялись. Он рассказывал о своих сделках, о своих яхтах, о своих связях. Дядя Витя смотрел на него с подобострастием, ловя каждое слово.
Официант принес мне салат с креветками и авокадо. Я ковыряла его вилкой без всякого аппетита. Еда казалась безвкусной, вино — кислым. Я чувствовала себя экспонатом в кунсткамере, диковинкой, которую выставили напоказ, но велели не двигаться. И с каждой минутой во мне закипала тихая, холодная ярость.
***
Время тянулось, как расплавленный сыр. За главным столом сменили уже третье блюдо. Разговоры текли рекой, подогреваемые дорогим французским вином. Я сидела в своем углу, превратившись в слух и зрение. Мне было отчетливо видно, как напряжены мои родственники. Дядя Витя то и дело промокал лоб салфеткой, хотя в зале работал кондиционер. Его улыбка была намертво приклеена к лицу, но в глазах плескалась тревога.
Тетя Тамара играла роль идеальной хозяйки вечера. Она поддерживала светскую беседу, смеялась шуткам Багрова даже тогда, когда они не были смешными, и бросала на мужа ободряющие взгляды. Кристина пыталась очаровать Багрова, рассказывая о своих «успехах» в институте и планах на будущее, которые сводились к открытию салона красоты.
«Владимир Петрович, вы просто должны попробовать этот соус! Наш шеф-повар стажировался в Париже!» — ворковала тетя.
«Да-да, все очень вкусно, Тамара Игоревна, — басил Багров, небрежно отправляя в рот огромный кусок стейка. — Но давайте к делу. Виктор, твой проект… Я изучил документы. Все сыро. Очень сыро. Инвестиции нужны большие, а гарантий никаких».
Улыбка дяди Вити дрогнула. «Владимир Петрович, но мы все просчитали! Рентабельность…»
«Рентабельность на бумаге и рентабельность в жизни — это две большие разницы, мой друг, — отрезал Багров. — Я привык доверять не цифрам, а людям. Мне нужно быть уверенным, что я доверяю свои деньги надежному партнеру. Человеку, у которого все под контролем. И семья, и бизнес».
Он обвел стол тяжелым взглядом, и в этот момент я поняла весь ужас их положения. Этот ужин был не просто встречей. Это были смотрины. Багров оценивал их, как покупатель на рынке оценивает товар. Он смотрел на их дорогие наряды, на лесть, на слаженность их семейного «спектакля», и решал, стоят ли они его денег. И моя роль «бедной родственницы в углу» была частью этой оценки — демонстрацией того, что семья настолько крепка, что заботится даже о своих самых незаметных членах.
От этой мысли мне стало дурно. Они не просто унижали меня, они использовали мое унижение в своих корыстных целях.
«У нас прекрасная, крепкая семья, Владимир Петрович, — поспешно вставила тетя Тамара, бросив мимолетный взгляд в мою сторону. — Мы всегда поддерживаем друг друга. Вот, даже племянницу нашу, Анечку, пригласили. Она у нас девочка скромная, работает… помогает людям». Она произнесла это с такой интонацией, будто речь шла о волонтерстве в приюте для бездомных животных.
Багров мельком глянул в мою сторону. Его взгляд был пустым и безразличным. Я была для него частью интерьера. Он снова повернулся к дяде Вите.
«Ладно. Я подумаю, — наконец, сжалился он. — Убедите меня. У вас есть время до десерта».
Дядя Витя облегченно выдохнул. Тетя Тамара заулыбалась еще шире. Первый раунд был пройден. Официанты начали убирать тарелки из-под горячего, готовясь подавать десерт. Напряжение немного спало.
Я допила свой бокал воды и посмотрела на часы. Девять вечера. Еще немного, и этот кошмар закончится. Я вернусь в свою маленькую квартирку, надену старую футболку и буду просто Аней, а не молчаливой декорацией.
Кристина, заметив мой взгляд, демонстративно отвернулась и что-то прошептала своему спутнику. Я знала, что завтра она будет рассказывать всем подругам, как ее двоюродная сестра-нищенка сидела в углу на шикарном ужине.
В этот момент Багров громко рассмеялся очередной шутке дяди Вити. Его лицо, и без того красное, налилось багровым цветом. Он откинулся на спинку стула, и смех внезапно оборвался, перейдя в хриплый кашель.
***
Кашель Багрова становился все более странным, удушливым. Он схватился рукой за воротник дорогой рубашки, пытаясь ослабить узел галстука. Его лицо из багрового начало стремительно синеть. Улыбки на лицах моих родственников застыли, превратившись в гримасы недоумения.
«Владимир Петрович, вам плохо? Воды?» — обеспокоенно спросила тетя Тамара.
Багров не ответил. Он широко открыл рот, пытаясь вдохнуть, но из горла вырывался лишь тихий свистящий хрип. Его глаза испуганно расширились. Он начал заваливаться набок.
«Володя! Что с тобой?!» — вскрикнула его жена Елена, вскакивая со своего места.
И тут началась паника.
Дядя Витя, белый как полотно, заметался вокруг гостя. «Доктора! Здесь есть доктор?! Вызовите скорую!»
Кристина завизжала. Ее кавалер растерянно хлопал глазами. Гости за соседними столиками начали оборачиваться, некоторые испуганно вскакивали. Официанты, обученные сохранять спокойствие, тоже растерялись. Один бросился к телефону, другой подбежал к столу, не зная, что предпринять.
«Он задыхается! Помогите!» — кричала Елена, тряся мужа за плечо, что только ухудшало ситуацию.
Владимир Петрович сполз со стула на пол. Его тело начало подергиваться в конвульсиях.
Я смотрела на эту сцену из своего угла, и время для меня как будто замедлилось. Весь мир сузился до лежащего на полу человека и хаотично мечущихся вокруг него людей. Я видела страх и беспомощность в глазах дяди Вити, который понимал, что на его глазах рушится не только его бизнес-план, но и, возможно, умирает человек. Я видела ужас на лице тети Тамары, которая смотрела на Багрова так, словно это не человек, а ее будущее, бьющееся в агонии на дорогом ковре.
«Что делать? Боже мой, что же делать?!» — причитала она, заламывая руки.
В их мире, где все можно было купить, где любая проблема решалась деньгами или связями, они столкнулись с тем, что было им неподвластно. Со смертью. И они оказались абсолютно беспомощны. Их деньги, их статус, их дорогие наряды — все это стало бессмысленным хламом в одно мгновение.
А я… я смотрела на Багрова, и мой мозг, натренированный годами работы, уже ставил предварительный диагноз. Асфиксия? Анафилактический шок? Инфаркт? Закупорка дыхательных путей? Я видела синюшность кожных покровов, слышала характерный хрип, замечала положение тела. Секунды утекали. Скорая, даже если ее вызвали мгновенно, будет ехать по вечерним пробкам минимум минут пятнадцать-двадцать. У этого человека не было столько времени. У него были минуты. Может быть, одна.
Внутри меня что-то щелкнуло. Страх, унижение, обида — все это ушло на второй план. Остался только профессиональный долг. Осталась медсестра Аня, которая знала, что делать.
Я резко отодвинула свой стул. Звук проскрежетал по мраморному полу, заставив нескольких человек обернуться. Я поднялась и решительным, быстрым шагом направилась к центру зала. К эпицентру хаоса.
***
«Разойдитесь! Все назад!» — мой голос прозвучал неожиданно громко и твердо. Голос, которым я отдавала распоряжения в реанимации.
На секунду все замерли и посмотрели на меня. На лице тети Тамары отразилось изумление, смешанное с раздражением. «Аня, не мешай! Тут такое…»
«Я сказала, отойдите!» — рявкнула я, отталкивая в сторону растерявшегося официанта. Я опустилась на колени рядом с Багровым. Его лицо было уже сине-фиолетовым, глаза закатились, дыхания почти не было слышно.
«Он подавился! — быстро определила я. — Кто-нибудь, помогите мне его перевернуть!»
Дядя Витя, парализованный страхом, смотрел на меня как на привидение. Я не стала ждать. Схватив грузного мужчину за плечи, я с трудом попыталась приподнять его торс. Один из официантов, молодой парень, опомнился первым и бросился мне помогать.
«Переверните его на бок, лицом вниз!» — командовала я.
Мы вдвоем навалились и смогли повернуть обмякшее тело. Я сложила ладонь лодочкой и нанесла пять резких, сильных ударов между лопаток. Никакого эффекта. Пульс на сонной артерии был нитевидным, еле прощупывался. Время уходило.
«Не помогает! Нужно делать прием Геймлиха! Кладите его на спину!»
Снова мы с официантом перевернули тяжелое тело. Я встала на колени позади его головы, проверила ротовую полость — ничего не видно. Значит, инородное тело глубже. Нужно действовать немедленно.
«Тетя, не стойте! Звоните в скорую еще раз! Скажите, что у мужчины асфиксия, обструкция дыхательных путей, он без сознания! Пусть едет реанимационная бригада!» — крикнула я, не глядя на нее.
Затем я села верхом на бедра Багрова, лицом к его голове. Это выглядело дико в интерьере роскошного ресторана, но мне было все равно. Я положила основание одной ладони на его живот, между пупком и мечевидным отростком. Вторую ладонь положила сверху. И начала делать резкие, сильные толчки вверх, в сторону диафрагмы. Раз. Два. Три.
Мышцы живота у Багрова были плотными, как камень. Мои руки, уставшие после смены, начинали дрожать от напряжения. Но я не останавливалась. Я представляла, как воздух из легких под давлением должен вытолкнуть кусок, застрявший в горле.
Четыре. Пять.
И вдруг из его рта вместе с хрипом вылетел и шлепнулся на ковер небольшой кусок мяса.
Багров судорожно, громко вдохнул. Потом еще раз. Его грудная клетка вздымалась и опускалась. Лицо из синюшного начало медленно розоветь. Он еще был без сознания, но он дышал. Сам.
Я сползла с него на пол, тяжело дыша. Вокруг стояла мертвая тишина. Все — моя семья, гости, персонал ресторана — смотрели на меня с широко раскрытыми глазами. Смотрели на мои руки. На те самые руки, которые я прятала под столом, стыдясь своей работы.
«Поверните его на бок, чтобы не захлебнулся, если будет рвота», — уже спокойнее сказала я официанту, который смотрел на меня с нескрываемым восхищением. — «И принесите воды и салфеток».
Я подняла глаза и встретилась взглядом с тетей Тамарой. Она стояла бледная, с дрожащими губами. В ее глазах больше не было ни высокомерия, ни презрения. Только шок. И что-то еще, чего я никогда раньше не видела. Может быть, страх. А может, запоздалое прозрение. Она смотрела на меня так, будто видела впервые в жизни.
***
Через несколько минут, которые показались вечностью, в зале послышался топот и резкие голоса. Ворвалась бригада скорой помощи — двое фельдшеров и врач с реанимационным чемоданчиком.
«Где больной?» — бросил врач на ходу.
«Здесь, — я поднялась навстречу. — Мужчина, около шестидесяти лет. Асфиксия в результате обструкции дыхательных путей инородным телом. Подавился едой. Инородное тело извлечено с помощью приема Геймлиха. Был без сознания, цианоз. Сейчас дыхание спонтанное, пульс восстанавливается».
Врач, мужчина средних лет с уставшими глазами, окинул меня быстрым профессиональным взглядом. Он не спросил, кто я. Он понял все по четкости моего доклада.
«Коллега, спасибо, — коротко кивнул он. — Вы молодец. Спасли ему жизнь».
Он опустился к Багрову, который уже начал приходить в себя и стонать. Бригада начала действовать слаженно и быстро: измерили давление, подключили кислородную маску, поставили катетер.
А я отошла в сторону. Моя работа была сделана. Адреналин начал отступать, и я почувствовала дикую усталость. Ноги подкашивались. Я подошла к своему столику в углу, оперлась на него и сделала большой глоток холодной воды, оставшейся в бокале.
В зале постепенно возобновлялся гул. Гости, оправившись от шока, возбужденно перешептывались, бросая на меня любопытные взгляды. Персонал ресторана суетился, помогая медикам. Багрова аккуратно уложили на носилки. Его жена Елена, плача, шла рядом, держа его за руку. Когда они проходили мимо меня, она остановилась на секунду.
«Спасибо… — прошептала она, глядя на меня со слезами на глазах. — Спасибо вам… Как вас зовут?»
«Анна», — тихо ответила я.
«Я никогда этого не забуду, Анна».
Она поспешила за носилками. Через минуту они исчезли за дверью. Все было кончено.
В зале воцарилась неловкая тишина. Праздник был безнадежно испорчен. Дядя Витя стоял посреди зала, растерянно глядя на то место на ковре, где только что лежало тело Багрова. Его проект, его будущее — все это сейчас уехало в реанимобиле, и неизвестно, в каком состоянии вернется.
А потом ко мне подошла тетя Тамара. Она двигалась медленно, неуверенно, словно по тонкому льду. Ее лицо было бледным, идеальная прическа растрепалась. Она остановилась в паре шагов от меня, у моего столика-изгоя.
Она молчала, просто смотрела на меня. Я видела, как в ее глазах борются привычный снобизм и только что пережитый ужас. Она открыла рот, потом закрыла. Казалось, она не знала, какие слова подобрать. Слова «спасибо» или «прости» застряли у нее в горле, потому что она никогда в жизни не произносила их в мой адрес.
«Аня… — наконец выдавила она. Голос был хриплым. — Ты… ты…»
Она не договорила. Просто смотрела на меня, и в этом взгляде было все: потрясение, растерянность и, возможно, первая в ее жизни крупица уважения. Не ко мне как к племяннице, а ко мне как к человеку, который смог сделать то, чего не могли сделать все они, вместе взятые, со всеми их деньгами и связями.
Я молча смотрела на нее в ответ. Мне не нужны были ее извинения. Не сегодня. Сегодня я впервые за много лет почувствовала не унижение, а собственную силу. И эта сила не имела ничего общего с деньгами.
***
Я ушла из ресторана, не попрощавшись. Никто не пытался меня остановить. Я просто взяла свой клатч, накинула пальто и вышла в прохладную ночную свежесть. Хаос и позолота «Версаля» остались за спиной. Всю дорогу домой в такси я смотрела в окно на огни ночного города и думала о том, как один вечер может изменить все.
Следующие два дня прошли в тумане. Я ходила на работу, делала свои обычные дела, но чувствовала себя другим человеком. Что-то внутри меня выпрямилось, расправило плечи. Унизительная роль «бедной родственницы» больше не давила на меня. Я спасла человеку жизнь. Это было просто, ясно и неоспоримо.
На третий день позвонил дядя Витя. Я уже приготовилась к неловкому разговору, но его голос в трубке был непривычно тихим и серьезным.
«Аня, здравствуй.»
«Здравствуйте», — ответила я.
«Звонил помощник Багрова. Его перевели из реанимации в обычную палату. Состояние стабильное. Врачи сказали, что если бы не первая помощь, его бы не довезли до больницы». Он помолчал. «Владимир Петрович первым делом спросил про девушку, которая его спасла. Он хочет тебя видеть, когда ему станет лучше».
Я молчала.
«Аня… — дядя Витя запнулся. — Спасибо тебе. Я… мы… мы вели себя ужасно. Я понимаю, что никакие слова этого не изменят, но… прости нас. Если сможешь».
Это было первое искреннее извинение, которое я слышала от него за всю свою жизнь.
«Все в порядке, дядя Витя», — сказала я, и это была правда. Все действительно было в порядке. Обида, копившаяся годами, куда-то испарилась. Осталась только пустота и легкость.
«И вот еще что, — добавил он. — Багров сказал, что хочет обсудить мой проект. Сказал, что человек, у которого в семье есть такие люди, как ты, заслуживает доверия».
Я усмехнулась про себя. Какая ирония. Они презирали меня за мою работу, а в итоге именно моя работа спасла их репутацию и их бизнес.
Вечером того же дня на пороге моей съемной квартиры появилась тетя Тамара. Без бриллиантов, в простом кашемировом костюме, с уставшим лицом. Она держала в руках большой торт из дорогой кондитерской.
«Можно?» — тихо спросила она.
Я молча посторонилась, пропуская ее в свою крохотную кухню. Она села на табуретку и поставила торт на стол.
«Я не умею говорить такие вещи, Аня, ты знаешь, — начала она, не глядя на меня. — Я всю жизнь гналась за деньгами, за статусом… Думала, что это главное. Что это делает человека сильным. А в тот вечер… я увидела, что такое настоящая сила. Она не в деньгах. Она в… в твоих руках».
Она, наконец, подняла на меня глаза, и я увидела, что они влажные.
«Прости меня, — прошептала она. — За все».
Я села напротив нее. Между нами на столе стоял дурацкий дорогой торт, символ ее старого мира. Но сейчас он казался просто тортом. Я налила в две чашки чай.
Я не знала, сможем ли мы когда-нибудь стать настоящей семьей. Слишком много лет было потрачено на унижения и обиды. Но я знала одно: в тот вечер в ресторане «Версаль» умерла та забитая девочка-сирота, которую можно было посадить в угол. А вместо нее родилась Анна. Медсестра. Женщина, которая знала цену жизни и цену себе. И этот новый рассвет был только моим.
