Анна никогда не была женщиной колеблющейся. Либо да, либо нет. Либо идём в ЗАГС, либо не мешаем тапки под ногами. Выйдя замуж за Павла — такого слегка уставшего от жизни романтика, который крутился в какой-то фирме, что занималась железом, — Анна не строила себе сказочных иллюзий. Хотела простого: дом, работа, сын растёт, по выходным — мясо на даче, если ветер не мешает.
Но всё пошло вкривь да вкось в тот день, когда Павел, чуть запинаясь, сказал свою знаменитую фразу:
— Мама приедет на недельку. У неё там батареи меняют.
И вот тут «неделька» оказалась словом растяжимым, как резинка на старых трусах. То ли год, то ли вечность. Потому что Галина Сергеевна въехала в их трёхкомнатную, как кошка, нашедшая мягкий коврик: сразу когти вонзила, тихо, но намертво.
В первый же вечер она поставила свои зубные протезы в стакан на раковине и, деловым голосом, произнесла:
— Здесь у вас, конечно, уютно… но плиту менять надо. Газ травит. А кафель дешёвый, видно, что ремонт женская рука лепила.
Анна промолчала. Но где-то внутри щёлкнуло. Даже не плитой — рубильником.
Сын Павла от первого брака, Артём, мальчик на удивление разумный, для десяти лет даже слишком. Он говорил «спасибо», убирал за собой чашку и однажды спросил:
— Тётя Аня, а вы с папой на работу ходите, потому что вам дома скучно?
Анна вздохнула, потрепала его по макушке и ответила:
— Нет, милый. Мы работаем, чтобы твоя бабушка могла ругать чужую плитку.
Понедельник. Первый акт
Анна вернулась домой после планёрки — позже обычного. Дверь в квартиру распахнута. Из коридора пахло странной смесью: жареная селёдка вперемешку со свежей краской. «Прямая дорога в дурдом без пересадок», — потом она скажет подруге.
— Добрый вечер, Анна Сергеевна, — произнесла Галина таким тоном, будто хозяйка квартиры — квартирантка, задолжавшая три месяца.
— Угу… краска? — Анна ткнула носом в воздух.
— Ну да. Я тут на балконе порядок навела. Старое ободралось, я всё грунтовкой прошлась да беленьким закрасила. Светло теперь. А то как в подвале у вас.
— Без моего разрешения? — Анна сжала губы.
— А чего спрашивать? Это ж теперь и мой дом. Я тут живу, значит, и порядок могу наводить. Всё же для семьи…
Тишина повисла тяжёлая, звонкая, как натянутая струна.
— Галина Сергеевна, вы уверены, что живёте здесь?
— А где же мне быть? Там трубы вскрыты, грязь, сантехники. Я в свои шестьдесят три по углам скакать не собираюсь. Да и Павлик сказал — «живи, мама, сколько надо».
Анна ушла в спальню, аккуратно прикрыла дверь. Через минуту снова приоткрыла и крикнула:
— Плиту не трогайте. А то ещё подключите её к стиралке.
Вторник. Артём и разговор на кухне
Утро началось с грохота кастрюль и звона разбитой чашки.
— Это не я! — сразу выкрикнул Артём, едва заметил Анну.
— Спокойно. Я привыкла. Скоро буду завтракать прямо из половника — быстрее выйдет.
Они сели на кухне. Галина ушла в магазин, ворча на «молоко по девяносто, будто с Мальдив везут». Анна наливала себе кофе и спросила мальчика:
— Знаешь, что такое наследство?
Артём кивнул.
— Это когда кто-то умирает, и тебе остаётся квартира. Или машина. Или собака.
— Вот именно. Только взрослые иногда начинают делить всё раньше времени.
— Бабушка сказала, что эта квартира теперь и моя тоже. Потому что вы замуж за папу вышли.
Анна едва не захлебнулась кофе.
— Да? И что же ещё она сказала?
— Что вы без нас давно бы спились. Потому что работа — это не всё. А мы вам «уют» даём.
Анна посмотрела в окно: на капоте её машины примостилась кошка. Символично.
— Скажи бабушке, что уюта у нас столько, что я всерьёз подумываю снять койку в монастыре.
Среда. Возвращается Павел
Павел явился домой поздно. Как всегда — без звонка, но с коробкой торта.
— Я купил «Прагу»! — сказал с торжеством, будто Эверест босиком одолел.
— А мозги ты где оставил? — устало спросила Анна.
— Что?
— Ты говорил — мама на неделю. Уже третья пошла. Она перекрасила балкон, выбросила мои книги, Артёму советует, какие комнаты брать после «наследства». Ты понимаешь, что она уверена: я уже одной ногой в гробу?
— Ну… она порядок любит…
— Нет, Паша. Она любит, чтобы ты снова стал маминым мальчиком. Только теперь — в моей квартире. И новая жена, которая, по вашей семейной логике, должна передать всё твоему сыну. Только я тебе не нотариус.
Павел замер. Торт поставил на стол и сел рядом.
— Но Артёму ведь нужно жильё. У него без этого будущего нет.
— Ты уже говоришь её словами. Слышишь себя, Паша?
Он промолчал. Анна тоже. В комнате повисло молчание — тёплое и густое, как свежее молоко в кастрюле, которое давно сняли с огня.
— Я не хочу ссориться, — тихо сказал он.
— А я не хочу чувствовать себя дурой. Знаешь, сколько я вкладывала в эту квартиру? В каждый угол, в каждую полку. А теперь у меня ходит женщина, которая называет меня «пришлой», а себя — хозяйкой очага. Я не в какой-то телешоу попала, верно? — голос Анны был ровный, но с железной кромкой.
Павел посмотрел на неё, потом опустил глаза.
— Может, обсудим? Вчетвером? — робко предложил он.
Анна рассмеялась, коротко и горько.
— Ага. Прекрасная мысль. Только не ждите, что я буду обсуждать свою собственную квартиру на семейном совете, где трое будут решать, сколько мне оставить себе.
Пятница. Нарастает накал.
— Ты просто эгоистка, — ввалилась в кухню Галина, не стучась. — Думаешь только о себе. А мы тебя в семью приняли. С сыном, с внуком, с заботами.
Анна молча поставила тарелку в раковину, пальцы были тёплые, как раньше, когда она аккуратно мыла чашки.
— А может, ты хочешь, чтобы я квартиру на Артёма переписала? Прямо сейчас? Или подождём, когда я совсем стану овощем? — Анна смотрела прямо, без скруглений.
— Вот опять. Всё в штыки. Я от души… — Галина расплывалась в обличительном «я».
— Вы от души вселились и остались. Вы от души устроили переворот в моей жизни. И всё это — под аплодисменты торта и с внуком, которого мне подложили как косточку в компоте.
— Ты злая, Анна, — пробормотала свекровь.
— Нет. Я просто устала. Я знаю свою цену. Эта квартира — мой труд, не ваша подушка безопасности.
Дверь хлопнула. Галина ушла. Артём сидел в комнате с наушниками, Павел молчал в прихожей, как человек, потерявший маршрут.
— Я подам на развод, если ты не уберёшь её из нашей жизни, — произнесла Анна спокойно, без угроз, но с твердым решением. — Не потому что не люблю. А потому что люблю себя.
Павел долго молчал. Потом сказал:
— Я подумаю.
Анна кивнула коротко.
— Только не думай слишком долго. Я тоже могу передумать — не разводиться, а уехать. И не одна.
Она ушла в спальню, закрыла дверь и легла. На душе было тревожно, но, одновременно, легче — будто с плеч упала старая ворохлая шаль.
Утро понедельника началось с необычной тишины — такой, что на секунду показалось, всё вокруг замерло и ждёт удара грома. Никаких духовых запахов из кухни, ни звона кастрюль, ни стука тапок. Даже Артём сидел так тихо за планшетом, что Анна проверила: не завис ли он.
Выяснилось, что Галина уехала к подруге в Климовск. На два дня.
— А что случилось? — спросила Анна, наливая кофе и впервые за целую вечность не морщась от перегретого масла.
— Ну… ты же хотела, чтобы она ушла. Вот она и уехала — подумать, — ответил Павел, словно объясняя работяге в цехе простую бытовую арифметику.
— То есть вместо того, чтобы ты сам поговорил с мамой, она сама уехала? Подумать? Как в сериале: «сердце матери — всё может простить». Два дня на Климовск и обратно. — Анна улыбнулась, полусухо.
— Анют, давай без яда. Я между вами как футбольный мяч. Сюда плохо, туда больно, — жалостливо сказал Павел.
Анна села за стол. Смотрела на него долго и внимательно, с такой усталой, но честной теплотой, как говорят о старом хорошем предмете мебели, который ещё держит дорогу.
— А ты сам-то чего хочешь, Паша? Не как сын. Не как отец. А как муж. Ты вообще ещё мой муж или уже агент риэлторской конторы? — спросила она прямо.
Он задумался. Не над вопросом, а над формулировкой.
— Мне просто хочется, чтобы все были счастливы, — ответил он вяло.
— Ну, тогда пусть счастливо живёт с вами мама, а я пошлю счастье к кому-нибудь другому.
Он поднял глаза.
— Ты серьёзно?
Анна поставила чашку на блюдце так, что звук прозвучал решительно.
— На грани. И ещё: мне на прошлой неделе звонил нотариус. — Она чуть улыбнулась, как будто произнесла чужое имя. — Умер дальний родственник. В Сочи у него была квартира. По завещанию — мне. Представляешь? Я тут воюю за трёшку в Бутово, а на юге — свободная двушка с балконом и видом на море.
— Ты уедешь? — прошептал он.
— Я ещё думаю. Но уже интересно. Там — юг, свобода, я. А здесь — коммунальная драма и наследники, которые ещё таблицу умножения толком не знают, а уже мечтают о квадратных метрах.
Вторник. Возвращение.
Галина вернулась, как будто ничего и не было. В пакете из супермаркета — мандарины, копчёная скумбрия и папка с нотариальными бумагами.
— Ты что, собираешься завещание писать? — не выдержала Анна, подняв бровь.
— А что? — спокойно ответила свекровь. — Я ответственная. Если что, Павлик и Артём должны быть застрахованы.
— Отлично. Только не забывайте — они и так защищены: моим ремонтом, моими деньгами, моей ипотекой, которую я выплатила досрочно ещё до того, как вы сюда вселились. — голос Анны был прост и точен.
Павел встал между ними — посредник без галстука, с усталым видом.
— Девочки, хватит, пожалуйста, — попытался он сгладить углы.
— Девочка у тебя в детском саду, — отрезала Анна. — А я — женщина, которая вклала в этот дом всё. И теперь меня хотят выставить, как старую мебель. Сначала ваша мама, а потом, глядишь, и внук в суд подаст.
— Не перегибай, — тихо сказал Павел.
— Перегиб — это когда свекровь лезет в еду. А когда она лезет в собственность — это уже совсем другое. — Анна говорила спокойно, всё ещё сдержанно, но каждый её звук был костью.
Галина фыркнула.
— Да кому ты нужна, Анна. Ты с работы не вылезешь, с мужем ругаешься. Благодари, что Артём хоть что-то тебе дал. А Павлик с тобой только из жалости.
Пауза. Тишина, как стекло.
Анна улыбнулась холодной, расчётливой улыбкой.
— Слушайте внимательно, Галина Сергеевна. Ещё одно слово про «жалость» — и я вызову полицию, чтобы вас вывели отсюда, как незаконного жильца. Вы не прописаны. Вы не платите. Вы не хозяйка.
— Ты же сама впустила! — закричала свекровь.
— Впустить — не значит оставить навсегда. Я думала, вы человек. Оказалось — мина замедленного действия. — Анна спокойно сложила руки на столе.
Павел встал, лица побледнело.
— Хватит. Я… я съеду. Вместе с мамой и Артёмом, — сказал он тихо, словно признавая поражение и делая шаг наружу из привычного круга.
Анна смотрела на него и на сумку, что лежала у дверей, и в её взгляде было и сожаление, и прощание, и почти благодарность за то, что наконец-то что-то решилось.
Анна посмотрела на Павла так, как смотрят на дырку в носке в самый неподходящий момент — вроде бы не смертельно, но неприятно до слёз.
— Съедешь?
— Да. Ты права. Это твоя квартира. А мы… лишние.
Она молчала долго, словно переваривала слова. Потом кивнула.
— Иди. Только не делай вид, что это жертва. Герои рядом со своими женщинами стоят, а не чемоданы к маме пакуют.
Вечер. Чемоданы
Колёса чемодана громко тарахтели по паркету. Анна стояла у окна, пила чай, делая вид, что это обычный вечер. Артём подошёл несмело, будто боялся задеть её дыхание.
— Тётя Аня… вы не сердитесь?
Она повернулась к нему. И впервые за две недели улыбнулась — искренне, по-настоящему.
— Нет, Артём. Это не твоя вина. Ты хороший мальчик. Просто взрослые иногда творят глупости. Особенно, когда уверены, что всё понимают лучше всех.
Он кивнул. Потом пробормотал:
— Мне будет вас не хватать. У вас чай вкусный. И квартира тёплая.
Анна тронула его за плечо.
— Запомни, милый: жильё — это важно. Но куда важнее — с кем ты в нём живёшь.
Павел вышел последним. Мял кепку в руках, будто школьник на выговоре.
— Если передумаешь… я всегда рядом.
Анна посмотрела прямо, спокойно.
— Ты рядом с мамой. А со мной рядом — я сама. И этого мне хватает.
Хлопнула дверь. Тишина. Вдох.
Анна прошла по квартире: ни запаха жареной рыбы, ни стука тапок, ни чужих комментариев о ремонте. Только она и её стены. Вышла на балкон, вдохнула воздух. Над Бутово горели фонари, как маленькие сигналы: «Всё будет. По-другому. Но будет.»
Две недели спустя
Четырнадцать дней тишины.
Анна спала, сколько хотела, завтракала без суеты, вечерами включала музыку и шла по дому в халате. Заказывала доставку, смотрела фильмы — и впервые за долгое время никто не вздыхал ей в спину: «О, хозяйка пришла…»
Работа спорилась. Телефон звонил реже. Павел не докучал. Один раз позвонил Артём — поздравил с праздником, сказал, что скучает. Анна ответила тепло, но коротко.
Она училась жить заново. Без чужих правил. Без вечного «ты должна». Без бессрочного семейного шантажа.
Внезапная встреча
Воскресенье. Анна вышла в аптеку — натёрла ногу в новых кроссовках. Стояла у витрины, выбирала пластырь, когда услышала знакомый голос:
— Ого… а вот и ты.
Она обернулась. Павел. Без мамы. В старой куртке, с пакетом, из которого торчал лук-порей. Анна мысленно усмехнулась: с кем же он теперь живёт, что даже порей покупает?
— Привет, — кивнула она коротко.
— Я заходил к тебе. Звонил.
— Не открыла, не ответила. Это знак, Паша.
Он сглотнул.
— Я ушёл от мамы.
Анна приподняла бровь.
— Поздравляю. Тебе ведь уже сорок один? Ну хоть не ночевал под дверью, как в прошлый раз.
— Ты не понимаешь. Я ушёл насовсем. И понял, что ты была права.
— Ах, я была права! — Анна засмеялась сухо. — Это как грамоту после пожара. Спасибо, конечно. Только у меня теперь всё спокойно: ни криков, ни «Анна, ты нас разлучаешь!», ни намёков, что я у ребёнка кусок будущего отбираю.
Он подошёл ближе. От него пахло кофе — пытался перебить свой вечный запах усталости.
— Ань, я не могу без тебя. Мама говорит, что я предатель. А я понял — ты и есть семья. Она — манипулятор. Я готов всё исправить.
Анна посмотрела прямо.
— Исправить? И как ты себе это представляешь? Придёшь с извинениями за каждый раз, когда молчал, пока меня жрали заживо?
Он потупился.
— Я не знал, как…
— Вот именно! Ты никогда не знал. Как защитить, как выбрать, как сказать правду. Всегда был между. А я хочу — рядом. Или никак.
— Я могу быть рядом. Я понял.
— Ты понял только тогда, когда остался один.
Он опустил глаза.
Анна шагнула назад. В её взгляде не было ни злости, ни нежности — только спокойная ясность.
— Слушай. У меня скоро сделка в Сочи. Там — новая квартира. Там солнце, море и пустые стены. Но без чужого диктата и вечного суда за спиной.
— Я не про маму. Я про нас.
— А нас уже нет, Павел. Было. Но прошло. Ты неплохой. Но не для меня.
Он стоял, как мальчишка у доски. И тихо сказал:
— Я буду ждать. Если передумаешь…
Анна не ответила. Просто ушла. Лёгкой походкой человека, который наконец-то вынес из жизни всё лишнее.
Эпилог. На юг
Сочи встретил её солнцем и запахом кофе. Квартира оказалась пустая, белая, с окнами на парк и лёгкий морской воздух.
Анна поставила коробку на пол. Вдохнула.
Она была дома. По-настоящему.
Телефон завибрировал. СМС от Павла:
«Прости, что не смог. Спасибо, что была.»
Анна улыбнулась. Напечатала ответ:
«Прощаю. Но назад — нет. Никогда.»
И впервые за долгое время почувствовала: жизнь — её. Целиком.
