– Ну что, Ольга, – врач в старых очках положил карточку сына на стол, – иммунитет у него ни к чёрту, хватает каждую простуду, как губка воду. Надо его летом на свежий воздух вывозить, иначе он мне тут каждую осень будет лежать с бронхитом.
Ольга кивнула, комкая в руках платок, сказано-то правильно, да только куда его везти? На море денег нет, на турбазу тоже. Она молча поблагодарила врача и вышла в коридор.
Вечером за ужином зашла речь. Андрей, её муж, хмурился над тарелкой супа, вяло ковыряя картошку.
– Я понимаю, – сказал он, не поднимая глаз. – Но откуда деньги, Оль? Мне премию урезали, ты же знаешь, опять в долги лезть?
Рядом сидела его мать, Анна Степановна, подлила Андрею супа, а потом посмотрела в тарелку Ольги.
– Оленька, а ты бы картошечки поменьше ела, для фигуры полезнее, – сказала она с приторной заботой.
– Слушай, Оль, – вдруг перевела тему, покосившись на кашляющего внука. – У меня ж дача стоит. Мать моя, царство небесное, в гробу бы перевернулась, если б узнала, что земля пропадает, бурьяном зарастает. А ведь там домик цел, хотите пользуйтесь.
Ольга выронила вилку, та звякнула о тарелку, Андрей с матерью вздрогнули и посмотрели на неё.
– Правда? – недоверчиво переспросила она.
– А что такого? Смотреть больно, как земля пропадает! Но для здоровья Андрюшеньки, для внука, ничего не жалко! Мне для вас ничего не жалко!
Она ткнула пальцем в сына. – Вот, пусть Андрей тоже по выходным помогает, мужик в доме нужен.
Андрей, до этого сидевший с напряженными плечами, вдруг расслабился и откинулся на спинку стула.
– Ну… можно, чего простаивать-то? Мам, какая ты молодец!
«Я так устала, подумала я. Устала считать копейки, от этих серых стен и ощущения, что мы барахтаемся на месте».
Горы гнилого тряпья, ржавые ведра, битое стекло, трава стояла по пояс, переплетённая с крапивой. Я работала одна, в старых перчатках, таскала гнилые доски старого сарая, сорвав спину. Выкорчёвывала сухие кусты смородины.
Андрей приехал два раза, в первый раз он походил по участку, поахал: «Ого, тут работы непочатый край!». Попытался починить крыльцо, сломал молоток и уехал по срочным делам. Во второй раз привез шашлык и пиво, назвав это «моральной поддержкой».
К осени я, упрямая и злая на свою усталость, всё-таки добилась своего, на расчищенном пятачке земли уже стояла теплица, хоть и старенькая, купленная за копейки у соседей, но крепкая. Из старых досок собрала высокие грядки. В домике, пахнущем сыростью, побелила потолок и покрасила рамы окон в белый цвет. Когда уезжала в город, закрывая дачу на зиму, обернулась и увидела надежду.
«Радуйся, что им у нас нравится, говорил муж, пока его родня собирала мои помидоры, которые я растила для своего сына»
Второе лето было уже другим. На грядках, которые я всё лето укрывала скошенной травой, тугими, пупырчатыми стручками висели огурцы, помидоры наливались соком. Цветник, который я разбила на месте гнилого сарая, теперь притягивал внимание.
Огромные, тяжёлые шапки пионов клонились к земле, а флоксы пахли так сладко, что кружилась голова. Соседка, баба Маша, проходя мимо, каждый раз останавливалась и цокала языком: «Вы только посмотрите, как Оленька из болота рай сделала! Золотые руки, не то что у некоторых».
Именно в этот рай и зачастили родственники, обычно в субботу днём, когда солнце в зените и работа в самом разгаре, на дороге появлялась машина золовки. Из неё вываливалась Света с мужем и двумя вечно орущими детьми, а следом, не торопясь, выходила Анна Степановна.
– Оленька, мы на часок! – кричали они с порога. – Шашлычка привезли, на свежем воздухе посидеть!
Располагались в ухоженной, увитой диким виноградом беседке, доставали маринованные крылья, мангал, тарелки, вилки, стаканы, салфетки. Золовка, развалившись на новой лавочке, которую Андрей сколотил, командовала:
– Оль, а принеси-ка своих огурчиков малосольных! Слышала, баба Маша хвалила. А помидорчики где? А зелень прямо с грядки сорви, укропчик, петрушечку!
Я тащила с огорода полную корзину зелени и смотрела, как Света, не отрываясь от телефона, лениво отмахивается от своего ноющего ребёнка. И вдруг поняла: я здесь не хозяйка, а бесплатная прислуга на их пикнике.
Молча шла на огород, срезала лучший укроп, выбирала самые хрустящие огурцы. А потом, после их отъезда, до поздней ночи отмывала свою чистую беседку, собирая по участку салфетки и пластиковые бутылки.
Вечером, убирая гору мусора, оставленную ими, я не выдержала.
– Андрей, они даже не помогли убрать! – сказала я мужу по телефону. – Они приехали, поели, всё перевернули и уехали.
– Ну что ты, Оль, – устало отвечал он. – Они же отдыхать приехали, радуйся, что им у нас нравится, это же семья.
«Это же семья». И я почувствовала, как внутри всё сжимается от этого слова. Какое же оно лживое и удобное. Особенно когда, уезжая, Света заходила в теплицу.
– Ой, а клубника у тебя прям сахар! – пела она. – Давай я детям корзинку соберу? А то они у меня такие нежные, витамины нужны.
И собирала не корзинку, а большое эмалированное ведро. Самые крупные, спелые ягоды, которые я растила для сына.
Я молча смотрела, как она обрывает лучшие ягоды. «Ничего, – уговаривала я себя, – это временно, они начнут помогать». Какая же я была дура.
И самое страшное было не то, что они вели себя как саранча. А то, что Андрей смотрел на всё это и не видел их наглость.
«Ты у нас как Золушка, из тыквы карету сделала! Заявила свекровь, приводя покупателя на мою дачу»
Третий год стал особенным. Лето стояло тёплое, с грибными дождями по ночам и солнечными днями. Помидоры, тяжёлые, красные, как яблоки, гнули ветки до самой земли. Перцы, толстостенные и сладкие, блестели на солнце глянцевыми боками.
Ольга ходила между грядками, трогала упругие плоды, вдыхала запах ботвы и думала: «Вот они, мои детки, вырастила». Фотографировала самые красивые помидоры и отправляла подругам с подписью: «Мои сокровища!».
В тот самый день она поливала свои любимые розы, когда во двор, шурша гравием, въехал незнакомый чёрный «Форд». Он выглядел на фоне её пёстрых клумб так же неуместно, как смокинг на сенокосе.
Из машины вышла свекровь, разодетая, как на парад, в светлом костюме и шляпке. За ней — солидный, незнакомый мужик в дорогом костюме, который с хозяйским видом оглядывал её грядки.
– Олечка, здравствуй, дорогая! – громко, с театральной радостью, произнесла Анна Степановна. – Познакомься, это Пётр Иванович, он нашу дачу покупает!
Ольга застыла с лейкой в руке, вода продолжала литься, размывая землю у корней розы. Она слышала шум ветра, жужжание пчелы, но все эти звуки вдруг стали далёкими, неважными.
– Как… покупает?
– А вот так, – улыбнулась свекровь. – Спасибо тебе, дочка, что в порядок всё привела! Ты у нас как Золушка, из тыквы карету сделала. А теперь пора эту карету выгодно продать! Нашёлся хороший покупатель, деньги отличные предлагает. Так что к выходным надо бы… вещички собрать. Ну и…
Мужчина, Пётр Иванович, оглядел её налитые соком грядки и удовлетворённо кивнул.
– Да, хозяйство у вас ухоженное. То, что надо. Я как раз искал участок, чтобы сразу въехать и пользоваться.
Ольга поставила лейку на землю.
– Понятно, – произнесла она.
Андрей приехал вечером. Он избегал её взгляда, бормотал что-то невнятное, крутил в руках кепку.
– Оленька, ну пойми… Маме деньги нужны, налог на землю большой, душит… Ты ж знаешь.
– Знаю, – ответила она ровно. – Всё хорошо, мама хозяйка, ей решать.
Он посмотрел на нее сперва с облегчением, а потом с тревогой. Ждал слёз, криков, а получил эту… вежливую, холодную пустоту, открыл рот, чтобы что-то ещё сказать, но, встретившись с ней взглядом, почему-то передумал. Попытался развить тему, что они «просто пользовались».
– Пользовались, – повторила она, глядя ему прямо в глаза. И в этом простом слове было столько презрения, что он заткнулся. Три года её жизни, сил и мозолей он назвал «попользоваться».
«Нашёлся хороший покупатель, который хочет продать мою дачу, заявила свекровь, но быстро передумала, когда я выкопала весь урожай и цветы»
На следующее утро на даче было не протолкнуться. «Операция Урожай», как в шутку назвала её лучшая подруга, началась. Ольга обзвонила всех: коллег из цветочного магазина, подруг, просто хороших знакомых.
— Девчонки, налетайте! — весело кричала она в трубку. — Помидоры, перцы, огурцы всё бесплатно, хоть мешками берите, мне не жалко!
Под вечер на узкой дачной дороге выстроилась пробка, машины подъезжали одна за другой. Женщины смеялись, ахали, глядя на её урожай, и грузили в багажники ящики с помидорами, тугие кочаны капусты, мешки с картошкой. Ольга сама помогала носить вёдра, давала советы, какой сорт лучше для засолки, а какой для салата.
Лучшие кусты роз и пионов она аккуратно, с комом земли, выкопала и сложила в мешки.
— Поживёт пока у тебя, ладно? — попросила она подругу. — Им нужно переждать эту… смуту.
Картошку и кабачки, то, что тяжело было увезти, она на тачке отвезла бабе Маше.
— Забирайте, Мария Васильевна, для добрых людей ничего не жалко.
— Спасибо, доченька, — расплакалась баба Маша, обнимая её. — Бог тебе здоровья даст за твою доброту.
К вечеру пятницы от её сада не осталось и следа. Просто голая, вытоптанная земля и одиноко торчащая теплица с оборванными плетями огурцов.
В субботу снова приехал чёрный «Форд». Из него вышли свекровь, золовка и покупатель, они вошли во двор и замерли.
— Где… где всё?! — первой опомнилась и закричала Анна Степановна, показывая рукой на пустые грядки.
— Как где? — искренне удивилась Ольга, выходя из домика с коробкой своих вещей. — Вы же сказали освободить участок. Вот я и освободила, урожай раздала, цветы забрала – это мои, я на свои деньги саженцы покупала.
Золовка побелела.
— Ты что, совсем охренела?
Покупатель, Пётр Иванович, до этого улыбавшийся, нахмурился.
— Подождите, — сказал он, обращаясь к свекрови. — Анна Степановна, мы с вами договаривались на ухоженный участок с урожаем, а тут… пустырь. Меня это не устраивает, цена будет совсем не та, либо вы скидываете треть, либо я ищу другой вариант.
Свекровь затряслась от ярости, её шляпка съехала набок.
— Оля, да как ты могла! Я же на эти деньги рассчитывала!
— Я? — Ольга подняла брови.
Золовка сорвалась, обращаясь к матери:
— Я ж тебе говорила, нельзя ей доверять! Хитрая девка!
Андрей всё это время стоял в стороне и мял в руках кепку. Смотрел то на мать, с перекошенным от крика ртом, то на сестру, которая тряслась и визжала, то на Ольгу, которая стояла спокойно, вытирая руки о передник и наконец сказал.
— Это вы, мама, виноваты, — все замолчали. — Всегда вам мало, вот теперь и расхлёбывайте.
Анна Степановна схватилась за сердце, бормоча:
— Господи, позор-то какой… перед людьми…
Покупатель брезгливо отвернулся.
— Извините, я, пожалуй, поеду. Найду что-нибудь более предсказуемое.
Машина уехала, оставив их троих.
Ольга вытерла руки о передник, в последний раз посмотрела на свекровь.
— Ну что, Анна Степановна, с голой земли много не заработаешь.
И пошла в дом собирать свои вещи.
Вечером, дома, Андрей подошёл к ней, долго молчал, не зная, как начать.
— Прости, Оля, я… я позволил им топтать твой сад.
Ольга не ответила.
