Тяжёлые, гнетущие дни превратились в недели. Дом, когда-то наполненный смехом и суетой, превратился в царство напряжённого молчания. Лида и Виктор существовали в параллельных мирах, пересекаясь лишь на кухне за ужином. Они разговаривали только о бытовых мелочах: «Хлеб нужно купить», «Заплати за свет». Дети чувствовали это отчуждение и тоже притихли. Иришка старалась больше времени проводить у подруг, а Толик, когда бывал дома, запирался в своей комнате, делая вид, что учёба не оставляет ему ни минуты свободного времени. Старый кот Васька, казалось, единственный, кто пытался склеить осколки их мира: он поочерёдно тёрся то о ноги Лиды, то о Виктора, громко мурлыча и заглядывая в глаза с немым укором.
Виктор несколько раз пытался возобновить тот страшный разговор, но Лида пресекала все его попытки. Она не была готова. Не была готова решать, прощать, принимать. Она просто жила, день за днём, как заведённая кукла, ходила на работу, готовила, убирала, но внутри у неё была выжженная пустыня. Образ той худенькой девушки с глазами мужа стоял перед ней днём и ночью. Дочь. Слово, которое раньше ассоциировалось только с её любимой Иришкой, теперь отдавалось болью в висках.
Однажды вечером Виктор, набравшись смелости, сел рядом с ней на диван. Телевизор что-то бубнил, создавая иллюзию жизни в замершей квартире.
— Лида, так больше не может продолжаться, — тихо начал он. — Мы мучаем друг друга и детей. Нам нужно что-то решить.
— А что тут решать? — безразлично отозвалась она, не отрывая взгляда от экрана. — Ты уже всё решил за меня. У тебя есть дочь, которой ты помогаешь. Живи и радуйся.
— Я не могу радоваться, когда моя семья рушится, — в его голосе прозвучало отчаяние. —
Я хочу, чтобы мы познакомились с ней по-настоящему. Чтобы и дети увидели её, и ты смогла спокойно поговорить уже дома. Я приглашу её на ужин в воскресенье
Лида резко повернулась к нему. Её щеки вспыхнули.
— Ты с ума сошёл? В мой дом? За мой стол? Ты приведёшь её сюда, чтобы она смотрела, как мы живём? Чтобы она знакомилась со своими братом и сестрой, о которых ты ей, наверное, уже все уши прожужжал? Никогда!
— Лида, она не виновата! — Виктор повысил голос. — Перестань видеть в ней врага! Она просто девушка, попавшая в сложную ситуацию!
— А я не попала? — закричала она, вскакивая с дивана. — Я, по-твоему, в лёгкой ситуации? Двадцать лет жить с человеком, а потом узнать, что у него есть тайна размером с взрослую дочь! Ты хоть на секунду представил, что я чувствую?
— Представил! И мне больно оттого, что я причинил тебе эту боль! Но прятаться от проблемы — не выход! Мы должны встретиться, поговорить. Все вместе. И дети тоже должны знать правду.
— Правду? Какую правду ты им скажешь? «Дети, знакомьтесь, это ваша сестричка Надя, которую папа прятал от вас почти двадцать лет»? Ты хочешь травмировать их?
— Они уже травмированы нашим молчанием! — не сдавался Виктор. — Они всё видят, всё понимают. Толик взрослый парень, он поймёт. И Иришка тоже. Может, это и к лучшему. Может, они подружатся.
— Подружатся? — Лида истерически рассмеялась. — Ты живёшь в каком-то выдуманном мире, Витя! Она придёт сюда, и всё разрушится окончательно! Я не пущу её на порог!
Спор был жарким и безрезультатным. Он закончился тем же, чем и всегда в последнее время, — Виктор ушёл курить на балкон, а Лида, глотая слёзы бессильной ярости, осталась одна. Но зёрна, брошенные мужем, уже упали в её душу. Несмотря на яростное сопротивление, мысль о встрече уже не казалась такой дикой и невозможной. Любопытство, смешанное с женской ревностью и материнским страхом, боролось с гордостью и обидой. Что, если он прав? Что, если лучше встретить опасность лицом к лицу, чем вечно жить в страхе?
Всю неделю она мучилась. Взвешивала «за» и «против». На работе, перебирая платья и блузки, она представляла, во что будет одета эта Надя. Как она будет говорить, как смотреть. В субботу, после очередного тяжёлого молчаливого ужина, она сама подошла к Виктору.
— Хорошо, — сказала она глухим, чужим голосом. — Зови свою дочь. Завтра. В пять.
Виктор поднял на неё удивлённые, полные надежды глаза. Он хотел что-то сказать, обнять её, но она отстранилась.
— Только учти. Если мне что-то не понравится, если я увижу хоть каплю фальши или наглости — это будет первый и последний раз. И тогда уже решать буду я.
***
Воскресный день был серым и промозглым, под стать настроению Лиды. С самого утра она была на ножах. Всё валилось из рук. Суп выкипел, пирог подгорел. Она накричала на Иришку за какую-то мелочь, нахамила по телефону матери, которая позвонила узнать, как дела. К пяти часам дом сверкал чистотой, на столе стоял праздничный ужин, а нервы у всех были натянуты до предела.
Виктор рассказал детям правду накануне вечером. Реакция была предсказуемой. Толик замкнулся, на все вопросы отвечал односложно: «Ясно», «Понятно». Было видно, что он обижен за мать и не хочет принимать новую родственницу. Иришка же, наоборот, проявила неожиданное любопытство.
— А какая она? Красивая? А сколько ей лет? А она в Москве учится? А на кого? — засыпала она отца вопросами.
Ровно в пять в дверь позвонили. У Лиды замерло сердце. Она стояла посреди комнаты, не в силах сдвинуться с места. Виктор пошёл открывать. В прихожей послышались тихие голоса.
— Проходи, Надя, не бойся. Вот, познакомься. Это Лида. Моя жена.
Лида заставила себя посмотреть в сторону двери. На пороге комнаты стояла она. В простом сером свитере и джинсах, со смешным рюкзачком за плечами. Худенькая, почти прозрачная, с огромными испуганными глазами — глазами Виктора. Она держала в руках торт в картонной коробке и смотрела на Лиду с такой мольбой и страхом, что вся заготовленная враждебность куда-то улетучилась. Лида ожидала увидеть кого угодно: наглую хищницу, самоуверенную столичную штучку, расчётливую интриганку. Но перед ней стоял испуганный ребёнок.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна, — прошептала Надя. — Это вам…
Она протянула торт. Лида механически взяла коробку.
— Проходи. Садись за стол.
Ужин проходил в тягостной тишине. Надя сидела, съёжившись, боясь поднять глаза. Толик демонстративно ковырялся в тарелке, показывая всем своим видом, что ему здесь не место. Виктор пытался разрядить обстановку, задавал Наде какие-то вопросы об учёбе, но разговор не клеился. И только Иришка, казалось, не чувствовала общего напряжения.
— А правда, что ты в Москве на дизайнера учишься? — звонко спросила она, нарушив тишину. — Это так интересно! Я тоже рисовать люблю. Может, покажешь как-нибудь свои работы?
Надя с благодарностью посмотрела на неё и робко улыбнулась.
— Конечно, покажу. У меня с собой есть альбом с эскизами.
После ужина Иришка утащила Надю в свою комнату. Вскоре оттуда послышался их смех. Толик, буркнув «я к себе», исчез за дверью. Лида и Виктор остались на кухне вдвоём.
— Ну вот, — с облегчением сказал Виктор. — Видишь, всё не так страшно. Иришка, кажется, нашла общий язык.
Лида молчала. Она мыла посуду, стараясь сосредоточиться на этом простом действии. Она не знала, что чувствует. Злость ушла, но на её месте не появилось ни принятия, ни радости. Только пустота и какая-то глухая тоска. Она чувствовала себя чужой в собственном доме, где её муж и её дочь обсуждали какую-то другую, незнакомую ей девушку.
Позже, когда Надя уже собиралась уходить, Лида вышла в прихожую.
— Спасибо за ужин. «Всё было очень вкусно», —тихо сказала Надя, надевая ботинки. — И… простите меня. Я правда не хотела никому мешать.
Лида посмотрела на неё. И впервые не как на соперницу или угрозу, а просто как на человека. И ей стало её жаль. Жаль эту девочку, которая в свои девятнадцать лет осталась одна, которая вынуждена была искать отца и теперь вот так униженно просить прощения за сам факт своего существования.
— Приходи ещё, — неожиданно для самой себя сказала Лида. — Иришка будет рада.
Надя подняла на неё удивлённые, влажные глаза.
— Правда?
Лида молча кивнула.
Когда за Надей закрылась дверь, Виктор подошёл и осторожно обнял Лиду за плечи.
— Спасибо тебе, — прошептал он.
Она не ответила, но и не оттолкнула его. В её душе только-только начала оттаивать маленькая льдинка. Путь к прощению и принятию обещал быть долгим и трудным, но сегодня был сделан первый, самый важный шаг.
***
Жизнь не сразу, но постепенно начала входить в новую колею. Надя стала изредка приходить в гости, по воскресеньям. Её визиты больше не вызывали у Лиды паники. Они были тихими и ненавязчивыми. Надя всегда приносила с собой что-то к чаю, помогала Лиде на кухне, а потом они с Иришкой надолго запирались в комнате, обсуждая свои девичьи секреты. Толик по-прежнему держался отстранённо, но его враждебность сменилась подчёркнутым нейтралитетом. Он здоровался, мог перекинуться парой фраз, но не более. Сердце матери чувствовало, что сын обижен и за неё, и за разрушенный привычный уклад.
Лида наблюдала за Надей. Она видела, как девушка тянется к отцу, как ловит каждое его слово, как загораются её глаза, когда он её хвалит. А Виктор… Он словно помолодел. С его лица сошло вечное напряжение, он стал больше улыбаться, шутить. Он пытался наверстать упущенные годы, быть отцом для этой взрослой, но такой ранимой девочки. И Лида, скрепя сердце, понимала его. Но женская ревность нет-нет да и поднимала голову. Ей было больно делить внимание мужа, его заботу, его время с кем-то ещё. Почему он не доверился ей сразу? Почему она должна была проходить через унижение, подозрения, боль? Эти вопросы всё ещё жили в её душе.
Переломный момент наступил неожиданно. В конце октября, когда город уже окутали холодные дожди и промозглый ветер, серьёзно заболела свекровь. Арину Борисовну скрутил жесточайший радикулит. Она не могла ни встать, ни сесть, каждый поворот отдавался адской болью. Врач прописал уколы, мази, полный покой, но кто будет за ней ухаживать? Лида работала в магазине два через два, а в свои выходные моталась к свекрови на другой конец города — привезти продукты, приготовить еду, убраться. Дети помочь не могли: у Толика была сессия, у Иришки — школа и кружки. А Виктор, как назло, в это время получил несколько подряд дальних рейсов, его почти не было дома.
Лида выбивалась из сил. Она разрывалась между работой, домом и больной свекровью. Похудела, осунулась, под глазами залегли тёмные круги. Однажды вечером, вернувшись от Арины Борисовны совершенно без сил, она застала на кухне Виктора, который как раз вернулся из поездки.
— Как мама? — спросил он.
— Плохо, — устало ответила Лида, опускаясь на стул. — Лежит, почти не встаёт. Уколы я делать не умею, приходится вызывать медсестру из поликлиники, а она приходит через раз. Еда простая нужна, диетическая, а у меня уже фантазии не хватает, что готовить. Я так больше не могу, Витя. Я просто свалюсь скоро.
Виктор виновато смотрел на неё.
— Прости, Лид. Работа такая… Может, сиделку нанять?
— На какие деньги? — горько усмехнулась она. — Ты же знаешь, у нас каждая копейка на счету.
И тут в их разговор вмешалась Надя. Она приехала в город на выходные и зашла проведать отца. Она слышала всё из прихожей.
— Лидия Ивановна, — тихо сказала она, входя на кухню. — А можно… можно я помогу? У меня как раз каникулы начинаются. Я могу пожить у Арины Борисовны. И уколы я делать умею, нас в колледже на курсах сестринского дела учили. И готовить я люблю.
Лида и Виктор удивлённо посмотрели на неё.
— Ты? — вырвалось у Лиды. — Зачем тебе это? Чужая, в общем-то, для тебя старуха…
— Она не чужая, — серьёзно ответила Надя. — Она… моя бабушка. Пожалуйста, разрешите. Для меня это не в тягость.
Лида колебалась. С одной стороны, это было бы огромным облегчением. С другой — доверить свекровь, женщину с непростым характером, этой девчонке? Но выбора, по сути, не было.
— Хорошо, — выдохнула она. — Попробуй.
***
Надя переехала к Арине Борисовне на следующий же день. Лида, приехав после работы проведать свекровь, застала удивительную картину. В квартире было чисто и уютно, пахло свежеиспечёнными яблоками и травами. Арина Борисовна полулежала на подушках, укрытая тёплым пледом, а Надя сидела рядом и читала ей вслух какой-то женский роман.
— О, Лидка, пришла, — проворчала свекровь, но в голосе её не было обычной резкости. — А мы тут читаем. Девчонка-то твоя… то есть, Витькина… шустрая оказалась. И укол сделала — я и не пикнула. И супчик такой сварила — пальчики оближешь. Говорит, знает особый рецепт, чтобы и вкусно, и для желудка полезно. С сельдереем и пастернаком. Оказывается, пастернак давление снижает, представляешь?
Лида с удивлением смотрела на них. Её властная, вечно недовольная свекровь, которая за двадцать лет ни разу не сказала ей доброго слова, сейчас рассуждала о пользе пастернака с девушкой, которую видела второй раз в жизни.
Надя осталась у Арины Борисовны на две недели. За это время она поставила её на ноги. Она не только делала уколы и готовила диетическую еду, но и делала ей массаж со специальными маслами, заваривала лечебные чаи, рецепты которых находила в интернете. А главное — она просто была рядом. Слушала её бесконечные истории о молодости, рассматривала старые фотографии, расспрашивала о садовых цветах. Она подарила старой, одинокой женщине то, чего ей не хватало больше всего, — тепло и внимание.
Когда Лида пришла в очередной раз, свекровь отвела её на кухню.
— Лида, — тихо сказала она, взяв невестку за руку, что было совсем на неё не похоже. — Ты знаешь, эта девочка… Надя… оказалась толковая, добрая. Я сама не ожидала, что к ней так привыкну. Чистая душа, светлая.
Ты не держи на неё зла. И на Витьку не держи. Он дурак, конечно, что сразу не сказал, но он не со зла, от страха. А девочка эта — она не враг тебе. Она, может, ещё и опора будет. Посмотри, как тебе легче стало. Прими её, Лида. Сердцем прими. Семья — она ведь как дерево. Иногда новая ветка вырастает, и кажется, что она лишняя, некрасивая. А потом на ней распускаются самые красивые цветы.
Лида слушала и не верила своим ушам. Эти мудрые, тёплые слова говорила её свекровь, Арина Борисовна, которую она всегда считала чёрствой и эгоистичной.
Она вернулась в комнату. Надя помогала «бабушке» (она уже так её называла) расчёсывать её седые волосы. Она делала это так нежно и аккуратно, что у Лиды защемило сердце. И в этот момент она впервые посмотрела на Надю не как на ошибку мужа, не как на угрозу своему счастью, а как на часть его жизни. А значит — и её жизни тоже. Часть их большой, сложной, несовершенной, но всё-таки семьи.
Вечером, когда Виктор вернулся домой, Лида встретила его в прихожей.
— Позвони Наде, — сказала она. — Скажи, чтобы в следующие выходные приходила к нам. С ночёвкой. Иришка давно просила. Постелем ей в её комнате.
Виктор замер, не веря своим ушам. А потом на его лице расцвела такая счастливая, такая мальчишеская улыбка, какой Лида не видела уже много-много лет. Он шагнул к ней и крепко обнял. И она, впервые за долгие месяцы, обняла его в ответ.
Впереди было ещё много всего. Нужно было как-то растопить лёд в сердце Толика. Нужно было научиться жить в этой новой реальности, где у её мужа трое детей, а не двое. Но сейчас, стоя в объятиях мужа, Лида чувствовала, что они справятся. Потому что главная битва — битва с собственной гордостью, ревностью и обидой — была ею выиграна. В их незаконченную семейную мелодию вплелась новая нота. И пусть сначала она звучала диссонансом, теперь Лида была уверена, что со временем она станет неотъемлемой частью их общей, красивой и гармоничной музыки.
