Вечер опускался на маленький городок медленно, нехотя, словно старая кошка, ищущая тёплое место для сна. Августовское солнце, уже не такое яростное, как в июле, лениво скользило по крышам пятиэтажек, окрашивая окна в медовый цвет. Лида стояла у плиты и помешивала в сковороде жарящуюся картошку с грибами. Аромат разносился по всей квартире, смешиваясь с запахом свежескошенной травы, доносившимся из открытого окна. Всё, как всегда.
Всё как тысячи других вечеров за двадцать лет их с Виктором совместной жизни
Но что-то неуловимое, какая-то тонкая трещинка на привычной глади бытия, уже несколько месяцев не давало ей покоя.
— Мам, а папа скоро? — Иришка, их младшая, пятнадцатилетняя егоза с двумя тугими косичками, заглянула на кухню, дожевывая на ходу яблоко.
— Должен уже быть, доченька. Поезд у него по расписанию давно пришёл. Может, в депо задержался.
Но Лида знала, что дело не в депо. Виктор, машинист локомотива, человек старой закалки, всегда был пунктуален донельзя. Его жизнь, как и его работа, подчинялась строгому графику. А в последнее время этот график стал давать сбои.
Он начал задерживаться, ссылаясь на совещания, наряды, какие-то внезапные проверки и дополнительные рейсы, за которые хорошо платили.
Стал нервным, дёрганым. Телефон, который раньше мог валяться где угодно, теперь был его вечным спутником. Он уносил его с собой даже в ванную, что выглядело до смешного нелепо для пятидесятидвухлетнего солидного мужчины.
— Толик дома? — спросила Лида, стараясь придать голосу беззаботность.
— В своей комнате, в компьютере сидит. Сказал, не трогать, он к сессии готовится.
Старший, Анатолий, студент-первокурсник, был полной противоположностью сестре — серьёзный, немногословный, весь в себе. Лида вздохнула. Дети выросли, у них своя жизнь, свои секреты. А у мужа, кажется, они тоже появились.
Дверь в квартиру хлопнула. На пороге стоял Виктор. Усталый, осунувшийся, с глубокими тенями под глазами. Он молча разулся, повесил куртку на крючок и прошёл на кухню.
— Привет, — буркнул он, не глядя на Лиду.
— Привет. Устал? Ужин почти готов. Картошечка твоя любимая, с лисичками, мы в воскресенье с Иришкой собирали.
— Не хочу, — отрезал он и, взяв из холодильника бутылку кефира, направился в зал.
Лида замерла с лопаткой в руке. Не хочет? Он обожал её картошку. Мог съесть целую сковородку и попросить добавки. Обида подкатила к горлу горячим комком. Она выключила плиту и молча села на табуретку. Старый кот Васька, почувствовав неладное, потёрся о её ноги, замурлыкал, пытаясь утешить.
Позже, когда дети уже разошлись по своим комнатам, а Виктор лежал на диване, уставившись в телевизор, Лида попыталась завести разговор.
— Вить, что-то случилось? Ты сам не свой в последнее время.
— Всё нормально, — не поворачивая головы, ответил он. — Устал просто. Рейсы тяжёлые.
— Может, в отпуск съездим? Хоть на недельку. На дачу к твоей маме, там речка, лес…
— Некогда мне по отпускам ездить, — раздражённо бросил он. — Работать надо.
Разговор не клеился. Между ними выросла стеклянная стена, и каждое слово, ударяясь о неё, возвращалось обратно, не достигнув цели. Ночью Лида долго не могла уснуть. Она слушала ровное дыхание мужа рядом и чувствовала себя бесконечно одинокой. Он был здесь, на расстоянии вытянутой руки, и в то же время — за тысячи километров.
Её взгляд упал на его телефон, лежавший на тумбочке. Он светился тусклым светом, показывая время. И вдруг экран снова загорелся. Сообщение. Лида невольно затаила дыхание. Она никогда не позволяла себе читать чужую переписку, считая это низостью. Но сейчас что-то подтолкнуло её. Тревога, ставшая её постоянной спутницей, оказалась сильнее принципов.
Она осторожно, боясь разбудить Виктора, взяла телефон. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышен на всю квартиру.
Сообщение было от банка. «Перевод на сумму 25 000 рублей выполнен. Получатель: Кравцова Надежда Игоревна».
Лида похолодела. Надежда… Какое красивое имя. И, очевидно, очень дорогое. Двадцать пять тысяч. Это почти вся её зарплата в магазине одежды, где она работала продавцом. В голове промелькнула банальная, уродливая мысль: любовница. Молодая, требующая денег на наряды и развлечения. Картина рисовалась сама собой: её Виктор, её тихий, домашний Витя, который ворчал на неё за покупку новой кофточки, отдает такие деньги какой-то девице.
Она положила телефон на место, и её пальцы дрожали. Сон как рукой сняло. Всю ночь она пролежала с открытыми глазами, прокручивая в голове последние месяцы. Его отстранённость, эти внезапные «совещания», вечно занятый телефон… Всё сходилось. Как же она была слепа!
Утром Виктор, как ни в чём не, бывало, собирался на работу. Насвистывал какую-то мелодию, выбирал рубашку. Лида смотрела на него, и внутри всё кипело от гнева и обиды. Хотелось кричать, бить посуду, выставить его за дверь с одним чемоданом. Но она сдержалась. Ей нужны были доказательства. Не просто догадки, а факты.
***
Началось Лидино собственное, горькое расследование. Днём, когда Виктора не было дома, она села за старенький ноутбук и, с трудом вспомнив пароль, вошла в личный кабинет мужа на сайте банка. Руки тряслись так, что она несколько раз неправильно ввела данные. Наконец, страница загрузилась.
История операций. Она открыла вкладку и начала листать. Вот он, этот ночной перевод. А вот ещё один, две недели назад. И ещё, и ещё… Регулярно, два раза в месяц, в одни и те же числа, вот уже четыре месяца подряд, на карту той самой Надежды Игоревны уходили приличные суммы. По двадцать, по двадцать пять тысяч. Общая сумма заставила Лиду ахнуть. На эти деньги можно было бы съездить всей семьёй на море, о котором так мечтала Иришка. Или поменять наконец старые окна на даче.
Любопытство, смешанное со страхом, заставило её копать дальше. Она ввела в поиске «Надежда Кравцова» и быстро нашла страницу в социальной сети.
Молоденькая девушка, лет девятнадцати-двадцати. Милое личико, большие, доверчивые глаза, русая коса до пояса. Студентка какого-то столичного вуза. На фотографиях она была то с подружками в кафе, то с книжкой в парке, то на фоне университета. Никаких дорогих курортов, брендовых вещей, ничего, что указывало бы на жизнь содержанки. Обычная девчонка. И от этого становилось только хуже. Значит, всё серьёзно. Не просто интрижка.
В груди похолодело. Лида представила, как Виктор, её Виктор, смотрит на эту девушку с нежностью, как покупает ей подарки, как беспокоится о её учёбе. А она, Лида, все эти годы была лишь удобной ширмой, хозяйкой в доме, матерью его детей?
Вечером, когда муж вернулся, она встретила его ледяным молчанием. Он заметил её состояние, попытался заговорить.
— Лид, ты чего? Случилось что?
Она молча поставила перед ним тарелку с борщом.
— У тебя совесть есть, Виктор? — голос её дрожал.
Он удивлённо поднял на неё глаза.
— Ты о чём?
— О Надежде Игоревне. Хороша собой? Молодая, наверное?
Виктор побледнел. Ложка выпала из его руки и со звоном ударилась о тарелку.
— Откуда ты… Ты лазила в моём телефоне?
— А мне и не нужно было в нём лазить! — взорвалась Лида. — Ты сам себя выдал! Своей ложью, своими вечными задержками, своим телефоном в ванной! Кто она? Давно это у тебя?
Он молчал, опустив голову. Его молчание было красноречивее любых слов.
— Я всё отдам! — кричала Лида, уже не сдерживая слёз. — Квартиру разменяем, дачу продадим! Только видеть тебя не хочу! Предатель!
Дети, услышав крики, выскочили из комнат. Иришка испуганно смотрела то на мать, то на отца. Толик, нахмурившись, встал рядом с Лидой, словно защищая её.
— Пап, ты чего? «Что случилось?» —спросил он.
Виктор поднял на них затравленный взгляд.
— Дети, идите к себе. Это наш с мамой разговор.
— Нет уж! — не унималась Лида. — Пусть знают, какой у них отец! Пусть знают, что он променял нас на молодую вертихвостку!
— Замолчи, Лида! — вдруг закричал Виктор так, что все вздрогнули. — Ты ничего не знаешь! Ничего!
Он схватил куртку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью. Лида осталась стоять посреди кухни, раздавленная и опустошённая. Иришка плакала, уткнувшись ей в плечо. Толик молча обнял их обеих. Семья, её крепость, её тихая гавань, рушилась на глазах.
***
Виктор не вернулся ни в тот вечер, ни на следующий день. Телефон его был отключен. Лида ходила по квартире как тень, механически делая какие-то домашние дела, но мысли её были далеко. Она перебирала в памяти их совместную жизнь, год за годом, пытаясь понять, где, в какой момент она упустила его, когда он стал чужим.
Она вспомнила, как они познакомились на танцах в городском парке. Он, молодой машинист, серьёзный и немногословный, и она, юная хохотушка, продавец в книжном магазине. Он так красиво ухаживал, дарил полевые ромашки, читал ей стихи. Потом была скромная свадьба, рождение Толика, потом Иришки. Жили небогато, но дружно. Вместе клеили обои в своей первой квартире, вместе сажали картошку на дачном участке, вместе радовались успехам детей. Казалось, так будет всегда.
На третий день позвонила свекровь, Арина Борисовна. Женщина она была властная, резкая, но сына своего любила до беспамятства.
— Лидка, привет! А где Витька мой? Звоню ему, а он недоступен. Что у вас там стряслось?
Лида не хотела выносить сор из избы, но сдержаться не смогла. Горечь и обида прорвались наружу.
— А Витька ваш, Арина Борисовна, нашёл себе пассию молодую! Деньги ей шлёт, а от нас нос воротит!
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Ты что такое городишь? — наконец произнесла свекровь. — Витька? Да он на других баб никогда и не смотрел! Это ты, небось, напридумывала себе, со своей ревностью!
— Напридумывала? — задохнулась Лида. — У меня доказательства есть! Переводы банковские! Я всё видела!
— Ох, Лидка, Лидка… Язык твой — враг твой. Доведёшь мужика, уйдёт ведь, — проворчала Арина Борисовна и, не попрощавшись, повесила трубку.
Лида швырнула телефон на диван. Ну конечно, она во всём виновата! Сын её — ангел, а невестка — мегера ревнивая. Поддержки ждать было неоткуда.
Она решила действовать. Нужно было поговорить с этой девушкой, с этой Надей. Посмотреть ей в глаза. Может быть, тогда она что-то поймёт. Лида снова зашла на её страницу. Город проживания — Москва. Это усложняло дело. Но в одном из постов Надя писала, что на каникулы приезжает к бабушке в их родной городок. И даже указала улицу. Старый частный сектор на окраине.
Лида оделась, сунула в сумку кошелёк и поехала по указанному адресу. Она сама не знала, что скажет, когда встретит её. Будет кричать? Плакать? Умолять оставить её семью в покое?
Дом она нашла быстро. Небольшой, но ухоженный, с резными наличниками и палисадником, полным цветущих флоксов и георгинов. Лида постояла у калитки, не решаясь войти. Сердце бешено колотилось. Что она здесь делает? Зачем ей это унижение?
И в этот момент калитка открылась, и на улицу вышла она. Надя. В простом ситцевом платьице, с корзинкой в руках. Она была ещё худее и моложе, чем на фотографиях. Увидев Лиду, она удивлённо остановилась.
— Здравствуйте. Вы к кому-то?
Лида сглотнула подступивший к горлу ком.
— Я… я к тебе, Надя.
Девушка нахмурилась, в её больших серых глазах мелькнул испуг.
— Мы знакомы?
— Я жена Виктора, — выпалила Лида.
Лицо Нади мгновенно изменилось. Краска схлынула с её щёк, губы задрожали. Она попятилась назад, словно хотела спрятаться в доме.
— Я… я не понимаю…
— Всё ты понимаешь! — Лида шагнула к ней. — Зачем ты лезешь в нашу семью? Денег мало? Мой муж не олигарх! У него двое детей, которых надо растить!
— Пожалуйста, не кричите, — прошептала Надя, оглядываясь по сторонам. — Бабушка услышит, у неё сердце больное. Давайте отойдём.
Они отошли в сторону, под старую раскидистую яблоню.
— Я не лезу в вашу семью, — тихо сказала Надя, глядя в землю. — Я вообще ничего не хотела. Это он сам…
— Сам? — усмехнулась Лида. — Сам начал тебе деньги переводить? Сам от жены и детей бегает? Совести у тебя нет!
— Вы не знаете всей правды, — подняла на неё глаза Надя, и в них стояли слёзы. — Поверьте, я бы всё отдала, чтобы этого не было.
— Какой правды я не знаю? — не унималась Лида. — Что ты спишь с моим мужем?
— Он мой отец, — прошептала Надя. Лида вдруг поняла: Наде девятнадцать.
Лида замерла. Она ослышалась? Что за бред?
— Что? Какой ещё отец? Ты в своём уме?
— Мою маму звали Жанна. Жанна Кравцова. Они встречались, когда он был ещё совсем молодой, до вас. Потом они расстались, а мама узнала, что беременна. Она не стала ему ничего говорить, уехала в другой город и вырастила меня одна. Она умерла полгода назад от болезни. И перед смертью всё мне рассказала. Оставила его фотографию и письмо. Сказала, если будет совсем тяжело, чтобы я нашла его.
Надя говорила сбивчиво, глотая слёзы. А Лида стояла и не могла произнести ни слова. Мир вокруг неё качнулся и поплыл. Дочь? У Виктора есть взрослая дочь? Этого не может быть. Это какая-то злая, нелепая шутка.
— Врёшь, — просипела она. — Ты всё врёшь, чтобы денег побольше вытянуть.
— Я могу показать вам письмо, — всхлипнула Надя. — И фотографии. Я на него очень похожа, все говорят.
Лида посмотрела на неё внимательнее. И только сейчас увидела то, что было на поверхности, но что её гнев и ревность не давали разглядеть. Эти серые глаза с поволокой, форма подбородка, упрямая линия губ… Это был Виктор. Виктор в молодости.
Она развернулась и, ничего не сказав, почти побежала прочь от этого дома, от этой девушки, от этой страшной, невозможной правды.
***
Виктор вернулся домой на следующий день. Тихий, виноватый, постаревший, казалось, на десять лет. Он нашёл Лиду на кухне. Она сидела за столом и бездумно смотрела в окно, где ветер трепал листья старого тополя.
— Лида, — начал он, — прости меня. Я должен был всё рассказать тебе сразу. Я трус.
Она медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни слёз, ни гнева. Только холодная, бесконечная усталость.
— Это правда?
Он кивнул.
— Правда. Я и сам узнал всего несколько месяцев назад. Она нашла меня. Прислала письмо, фотографии… Я сначала не поверил. Поехал в тот город, где Жанна жила. Нашёл её соседей, подруг. Все подтвердили.
Он сел напротив, сцепив руки на столе. Его пальцы, привыкшие к рычагам управления локомотивом, мелко дрожали.
«Жанну я любил», —тихо сказал он. — Это было ещё до нашей свадьбы, Лида. Мы встречались недолго, глупая, шальная первая любовь. А потом мы расстались. Сказали, уехала куда-то с семьёй. Я погоревал и забыл.
А потом встретил тебя, и…
Он замолчал, не в силах продолжать.
— А она, оказывается, была беременна, — закончила за него Лида безжизненным голосом. — И ничего тебе не сказала. Почему?
— Гордая была, — вздохнул Виктор. — В письме написала, что не хотела меня привязывать ребёнком. Думала, я её разлюбил, раз письма редкие стали. А я просто в части был, где с почтой туго. Вот так, из-за какой-то ерунды, жизнь и сломалась.
— Это не жизнь сломалась, Виктор. Это ты её сломал. Мне. Нашим детям.
— Лида, я клянусь, я не знал! Я сам в шоке был, когда всё выяснилось. Эта девочка, Надя… Она ведь ни в чём не виновата. Она одна на всём свете осталась. Мать умерла, из родни — только старенькая бабушка. Она учится, старается, подрабатывает где-то, но денег всё равно не хватает. Я… я не мог её бросить. Я должен был ей помочь. Это мой долг.
— А твой долг перед этой семьёй? Перед Толиком и Ирой? Ты о них подумал? Ты отрывал деньги от них, чтобы отдать ей! Врал мне, изворачивался, как мальчишка!
— Я боялся, — признался он. — Боялся твоей реакции. Боялся всё разрушить. Думал, как-нибудь всё утрясётся, найду способ тебе рассказать…
— Нашёл, — горько усмехнулась она. — Лучше не придумаешь.
Они долго сидели в тишине, нарушаемой только тиканьем старых часов на стене. Каждый думал о своём. Лида пыталась осознать, принять эту новую реальность. У её мужа есть другая жизнь, о которой она не знала. Другая дочь. Часть его прошлого, которая внезапно ворвалась в их настоящее и грозила разрушить будущее.
Что делать дальше? Простить? Но как простить такую ложь? Выгнать? Но куда она пойдёт? Да и любила она его, несмотря ни на что. Любила этого уставшего, виноватого мужчину, с которым прожила больше двадцати лет.
— Что ты собираешься делать дальше? — наконец спросила она.
— Я не знаю, — честно ответил Виктор. — Я хочу, чтобы ты меня поняла, Лида. Я не хочу терять тебя и детей. Но и от неё я отказаться не могу. Она моя дочь. Моя кровь.
— Значит, будешь жить на две семьи? — в её голосе зазвенел металл.
— Нет! Что ты такое говоришь! Я просто хочу ей помогать. Поддерживать, пока она на ноги не встанет. Может быть… может быть, вы познакомитесь? Она хорошая девочка, Лида. Ты бы видела её глаза…
— Я видела, — отрезала она. — Твои глаза, Виктор.
Лида встала и вышла из кухни. Разговор был окончен, но вопросы остались. Главный из них — как жить дальше с этой правдой — висел в воздухе, тяжёлый и удушливый, как предгрозовая туча. Было ясно одно: как прежде уже не будет никогда. В их семейную мелодию, такую привычную и родную, ворвалась чужая, незнакомая нота, и теперь нужно было либо научиться играть по-новому, либо разбить инструмент вдребезги.
Тяжёлые, гнетущие дни превратились в недели. Дом, когда-то наполненный смехом и суетой, превратился в царство напряжённого молчания. Лида и Виктор существовали в параллельных мирах, пересекаясь лишь на кухне за ужином. Они разговаривали только о бытовых мелочах: «Хлеб нужно купить», «Заплати за свет». Дети чувствовали это отчуждение и тоже притихли. Иришка старалась больше времени проводить у подруг, а Толик, когда бывал дома, запирался в своей комнате, делая вид, что учёба не оставляет ему ни минуты свободного времени. Старый кот Васька, казалось, единственный, кто пытался склеить осколки их мира: он поочерёдно тёрся то о ноги Лиды, то о Виктора, громко мурлыча и заглядывая в глаза с немым укором.
Виктор несколько раз пытался возобновить тот страшный разговор, но Лида пресекала все его попытки. Она не была готова. Не была готова решать, прощать, принимать. Она просто жила, день за днём, как заведённая кукла, ходила на работу, готовила, убирала, но внутри у неё была выжженная пустыня. Образ той худенькой девушки с глазами мужа стоял перед ней днём и ночью. Дочь. Слово, которое раньше ассоциировалось только с её любимой Иришкой, теперь отдавалось болью в висках.
Однажды вечером Виктор, набравшись смелости, сел рядом с ней на диван. Телевизор что-то бубнил, создавая иллюзию жизни в замершей квартире.
— Лида, так больше не может продолжаться, — тихо начал он. — Мы мучаем друг друга и детей. Нам нужно что-то решить.
— А что тут решать? — безразлично отозвалась она, не отрывая взгляда от экрана. — Ты уже всё решил за меня. У тебя есть дочь, которой ты помогаешь. Живи и радуйся.
— Я не могу радоваться, когда моя семья рушится, — в его голосе прозвучало отчаяние. —
Я хочу, чтобы мы познакомились с ней по-настоящему. Чтобы и дети увидели её, и ты смогла спокойно поговорить уже дома. Я приглашу её на ужин в воскресенье
Лида резко повернулась к нему. Её щеки вспыхнули.
— Ты с ума сошёл? В мой дом? За мой стол? Ты приведёшь её сюда, чтобы она смотрела, как мы живём? Чтобы она знакомилась со своими братом и сестрой, о которых ты ей, наверное, уже все уши прожужжал? Никогда!
— Лида, она не виновата! — Виктор повысил голос. — Перестань видеть в ней врага! Она просто девушка, попавшая в сложную ситуацию!
— А я не попала? — закричала она, вскакивая с дивана. — Я, по-твоему, в лёгкой ситуации? Двадцать лет жить с человеком, а потом узнать, что у него есть тайна размером с взрослую дочь! Ты хоть на секунду представил, что я чувствую?
— Представил! И мне больно оттого, что я причинил тебе эту боль! Но прятаться от проблемы — не выход! Мы должны встретиться, поговорить. Все вместе. И дети тоже должны знать правду.
— Правду? Какую правду ты им скажешь? «Дети, знакомьтесь, это ваша сестричка Надя, которую папа прятал от вас почти двадцать лет»? Ты хочешь травмировать их?
— Они уже травмированы нашим молчанием! — не сдавался Виктор. — Они всё видят, всё понимают. Толик взрослый парень, он поймёт. И Иришка тоже. Может, это и к лучшему. Может, они подружатся.
— Подружатся? — Лида истерически рассмеялась. — Ты живёшь в каком-то выдуманном мире, Витя! Она придёт сюда, и всё разрушится окончательно! Я не пущу её на порог!
Спор был жарким и безрезультатным. Он закончился тем же, чем и всегда в последнее время, — Виктор ушёл курить на балкон, а Лида, глотая слёзы бессильной ярости, осталась одна. Но зёрна, брошенные мужем, уже упали в её душу. Несмотря на яростное сопротивление, мысль о встрече уже не казалась такой дикой и невозможной. Любопытство, смешанное с женской ревностью и материнским страхом, боролось с гордостью и обидой. Что, если он прав? Что, если лучше встретить опасность лицом к лицу, чем вечно жить в страхе?
Всю неделю она мучилась. Взвешивала «за» и «против». На работе, перебирая платья и блузки, она представляла, во что будет одета эта Надя. Как она будет говорить, как смотреть. В субботу, после очередного тяжёлого молчаливого ужина, она сама подошла к Виктору.
— Хорошо, — сказала она глухим, чужим голосом. — Зови свою дочь. Завтра. В пять.
Виктор поднял на неё удивлённые, полные надежды глаза. Он хотел что-то сказать, обнять её, но она отстранилась.
— Только учти. Если мне что-то не понравится, если я увижу хоть каплю фальши или наглости — это будет первый и последний раз. И тогда уже решать буду я.
***
Воскресный день был серым и промозглым, под стать настроению Лиды. С самого утра она была на ножах. Всё валилось из рук. Суп выкипел, пирог подгорел. Она накричала на Иришку за какую-то мелочь, нахамила по телефону матери, которая позвонила узнать, как дела. К пяти часам дом сверкал чистотой, на столе стоял праздничный ужин, а нервы у всех были натянуты до предела.
Виктор рассказал детям правду накануне вечером. Реакция была предсказуемой. Толик замкнулся, на все вопросы отвечал односложно: «Ясно», «Понятно». Было видно, что он обижен за мать и не хочет принимать новую родственницу. Иришка же, наоборот, проявила неожиданное любопытство.
— А какая она? Красивая? А сколько ей лет? А она в Москве учится? А на кого? — засыпала она отца вопросами.
Ровно в пять в дверь позвонили. У Лиды замерло сердце. Она стояла посреди комнаты, не в силах сдвинуться с места. Виктор пошёл открывать. В прихожей послышались тихие голоса.
— Проходи, Надя, не бойся. Вот, познакомься. Это Лида. Моя жена.
Лида заставила себя посмотреть в сторону двери. На пороге комнаты стояла она. В простом сером свитере и джинсах, со смешным рюкзачком за плечами. Худенькая, почти прозрачная, с огромными испуганными глазами — глазами Виктора. Она держала в руках торт в картонной коробке и смотрела на Лиду с такой мольбой и страхом, что вся заготовленная враждебность куда-то улетучилась. Лида ожидала увидеть кого угодно: наглую хищницу, самоуверенную столичную штучку, расчётливую интриганку. Но перед ней стоял испуганный ребёнок.
— Здравствуйте, Лидия Ивановна, — прошептала Надя. — Это вам…
Она протянула торт. Лида механически взяла коробку.
— Проходи. Садись за стол.
Ужин проходил в тягостной тишине. Надя сидела, съёжившись, боясь поднять глаза. Толик демонстративно ковырялся в тарелке, показывая всем своим видом, что ему здесь не место. Виктор пытался разрядить обстановку, задавал Наде какие-то вопросы об учёбе, но разговор не клеился. И только Иришка, казалось, не чувствовала общего напряжения.
— А правда, что ты в Москве на дизайнера учишься? — звонко спросила она, нарушив тишину. — Это так интересно! Я тоже рисовать люблю. Может, покажешь как-нибудь свои работы?
Надя с благодарностью посмотрела на неё и робко улыбнулась.
— Конечно, покажу. У меня с собой есть альбом с эскизами.
После ужина Иришка утащила Надю в свою комнату. Вскоре оттуда послышался их смех. Толик, буркнув «я к себе», исчез за дверью. Лида и Виктор остались на кухне вдвоём.
— Ну вот, — с облегчением сказал Виктор. — Видишь, всё не так страшно. Иришка, кажется, нашла общий язык.
Лида молчала. Она мыла посуду, стараясь сосредоточиться на этом простом действии. Она не знала, что чувствует. Злость ушла, но на её месте не появилось ни принятия, ни радости. Только пустота и какая-то глухая тоска. Она чувствовала себя чужой в собственном доме, где её муж и её дочь обсуждали какую-то другую, незнакомую ей девушку.
Позже, когда Надя уже собиралась уходить, Лида вышла в прихожую.
— Спасибо за ужин. «Всё было очень вкусно», —тихо сказала Надя, надевая ботинки. — И… простите меня. Я правда не хотела никому мешать.
Лида посмотрела на неё. И впервые не как на соперницу или угрозу, а просто как на человека. И ей стало её жаль. Жаль эту девочку, которая в свои девятнадцать лет осталась одна, которая вынуждена была искать отца и теперь вот так униженно просить прощения за сам факт своего существования.
— Приходи ещё, — неожиданно для самой себя сказала Лида. — Иришка будет рада.
Надя подняла на неё удивлённые, влажные глаза.
— Правда?
Лида молча кивнула.
Когда за Надей закрылась дверь, Виктор подошёл и осторожно обнял Лиду за плечи.
— Спасибо тебе, — прошептал он.
Она не ответила, но и не оттолкнула его. В её душе только-только начала оттаивать маленькая льдинка. Путь к прощению и принятию обещал быть долгим и трудным, но сегодня был сделан первый, самый важный шаг.
***
Жизнь не сразу, но постепенно начала входить в новую колею. Надя стала изредка приходить в гости, по воскресеньям. Её визиты больше не вызывали у Лиды паники. Они были тихими и ненавязчивыми. Надя всегда приносила с собой что-то к чаю, помогала Лиде на кухне, а потом они с Иришкой надолго запирались в комнате, обсуждая свои девичьи секреты. Толик по-прежнему держался отстранённо, но его враждебность сменилась подчёркнутым нейтралитетом. Он здоровался, мог перекинуться парой фраз, но не более. Сердце матери чувствовало, что сын обижен и за неё, и за разрушенный привычный уклад.
Лида наблюдала за Надей. Она видела, как девушка тянется к отцу, как ловит каждое его слово, как загораются её глаза, когда он её хвалит. А Виктор… Он словно помолодел. С его лица сошло вечное напряжение, он стал больше улыбаться, шутить. Он пытался наверстать упущенные годы, быть отцом для этой взрослой, но такой ранимой девочки. И Лида, скрепя сердце, понимала его. Но женская ревность нет-нет да и поднимала голову. Ей было больно делить внимание мужа, его заботу, его время с кем-то ещё. Почему он не доверился ей сразу? Почему она должна была проходить через унижение, подозрения, боль? Эти вопросы всё ещё жили в её душе.
Переломный момент наступил неожиданно. В конце октября, когда город уже окутали холодные дожди и промозглый ветер, серьёзно заболела свекровь. Арину Борисовну скрутил жесточайший радикулит. Она не могла ни встать, ни сесть, каждый поворот отдавался адской болью. Врач прописал уколы, мази, полный покой, но кто будет за ней ухаживать? Лида работала в магазине два через два, а в свои выходные моталась к свекрови на другой конец города — привезти продукты, приготовить еду, убраться. Дети помочь не могли: у Толика была сессия, у Иришки — школа и кружки. А Виктор, как назло, в это время получил несколько подряд дальних рейсов, его почти не было дома.
Лида выбивалась из сил. Она разрывалась между работой, домом и больной свекровью. Похудела, осунулась, под глазами залегли тёмные круги. Однажды вечером, вернувшись от Арины Борисовны совершенно без сил, она застала на кухне Виктора, который как раз вернулся из поездки.
— Как мама? — спросил он.
— Плохо, — устало ответила Лида, опускаясь на стул. — Лежит, почти не встаёт. Уколы я делать не умею, приходится вызывать медсестру из поликлиники, а она приходит через раз. Еда простая нужна, диетическая, а у меня уже фантазии не хватает, что готовить. Я так больше не могу, Витя. Я просто свалюсь скоро.
Виктор виновато смотрел на неё.
— Прости, Лид. Работа такая… Может, сиделку нанять?
— На какие деньги? — горько усмехнулась она. — Ты же знаешь, у нас каждая копейка на счету.
И тут в их разговор вмешалась Надя. Она приехала в город на выходные и зашла проведать отца. Она слышала всё из прихожей.
— Лидия Ивановна, — тихо сказала она, входя на кухню. — А можно… можно я помогу? У меня как раз каникулы начинаются. Я могу пожить у Арины Борисовны. И уколы я делать умею, нас в колледже на курсах сестринского дела учили. И готовить я люблю.
Лида и Виктор удивлённо посмотрели на неё.
— Ты? — вырвалось у Лиды. — Зачем тебе это? Чужая, в общем-то, для тебя старуха…
— Она не чужая, — серьёзно ответила Надя. — Она… моя бабушка. Пожалуйста, разрешите. Для меня это не в тягость.
Лида колебалась. С одной стороны, это было бы огромным облегчением. С другой — доверить свекровь, женщину с непростым характером, этой девчонке? Но выбора, по сути, не было.
— Хорошо, — выдохнула она. — Попробуй.
***
Надя переехала к Арине Борисовне на следующий же день. Лида, приехав после работы проведать свекровь, застала удивительную картину. В квартире было чисто и уютно, пахло свежеиспечёнными яблоками и травами. Арина Борисовна полулежала на подушках, укрытая тёплым пледом, а Надя сидела рядом и читала ей вслух какой-то женский роман.
— О, Лидка, пришла, — проворчала свекровь, но в голосе её не было обычной резкости. — А мы тут читаем. Девчонка-то твоя… то есть, Витькина… шустрая оказалась. И укол сделала — я и не пикнула. И супчик такой сварила — пальчики оближешь. Говорит, знает особый рецепт, чтобы и вкусно, и для желудка полезно. С сельдереем и пастернаком. Оказывается, пастернак давление снижает, представляешь?
Лида с удивлением смотрела на них. Её властная, вечно недовольная свекровь, которая за двадцать лет ни разу не сказала ей доброго слова, сейчас рассуждала о пользе пастернака с девушкой, которую видела второй раз в жизни.
Надя осталась у Арины Борисовны на две недели. За это время она поставила её на ноги. Она не только делала уколы и готовила диетическую еду, но и делала ей массаж со специальными маслами, заваривала лечебные чаи, рецепты которых находила в интернете. А главное — она просто была рядом. Слушала её бесконечные истории о молодости, рассматривала старые фотографии, расспрашивала о садовых цветах. Она подарила старой, одинокой женщине то, чего ей не хватало больше всего, — тепло и внимание.
Когда Лида пришла в очередной раз, свекровь отвела её на кухню.
— Лида, — тихо сказала она, взяв невестку за руку, что было совсем на неё не похоже. — Ты знаешь, эта девочка… Надя… оказалась толковая, добрая. Я сама не ожидала, что к ней так привыкну. Чистая душа, светлая.
Ты не держи на неё зла. И на Витьку не держи. Он дурак, конечно, что сразу не сказал, но он не со зла, от страха. А девочка эта — она не враг тебе. Она, может, ещё и опора будет. Посмотри, как тебе легче стало. Прими её, Лида. Сердцем прими. Семья — она ведь как дерево. Иногда новая ветка вырастает, и кажется, что она лишняя, некрасивая. А потом на ней распускаются самые красивые цветы.
Лида слушала и не верила своим ушам. Эти мудрые, тёплые слова говорила её свекровь, Арина Борисовна, которую она всегда считала чёрствой и эгоистичной.
Она вернулась в комнату. Надя помогала «бабушке» (она уже так её называла) расчёсывать её седые волосы. Она делала это так нежно и аккуратно, что у Лиды защемило сердце. И в этот момент она впервые посмотрела на Надю не как на ошибку мужа, не как на угрозу своему счастью, а как на часть его жизни. А значит — и её жизни тоже. Часть их большой, сложной, несовершенной, но всё-таки семьи.
Вечером, когда Виктор вернулся домой, Лида встретила его в прихожей.
— Позвони Наде, — сказала она. — Скажи, чтобы в следующие выходные приходила к нам. С ночёвкой. Иришка давно просила. Постелем ей в её комнате.
Виктор замер, не веря своим ушам. А потом на его лице расцвела такая счастливая, такая мальчишеская улыбка, какой Лида не видела уже много-много лет. Он шагнул к ней и крепко обнял. И она, впервые за долгие месяцы, обняла его в ответ.
Впереди было ещё много всего. Нужно было как-то растопить лёд в сердце Толика. Нужно было научиться жить в этой новой реальности, где у её мужа трое детей, а не двое. Но сейчас, стоя в объятиях мужа, Лида чувствовала, что они справятся. Потому что главная битва — битва с собственной гордостью, ревностью и обидой — была ею выиграна. В их незаконченную семейную мелодию вплелась новая нота. И пусть сначала она звучала диссонансом, теперь Лида была уверена, что со временем она станет неотъемлемой частью их общей, красивой и гармоничной музыки.
