Марина сидела в кресле посреди гостиной и думала именно о том, как странно устроены человеческие судьбы. Половина жизни уже прожита, а ощущение, ну как бы это сказать, ощущение, что ты не живешь, а просто функционируешь.
— Мариш, а где мои носки? — донёсся из спальни голос Андрея.
Она закрыла глаза.
— В шкафу! — крикнула она и тут же подумала: «А почему я кричу? Почему он не может сам посмотреть?»
Но Андрей уже спускался по лестнице, застёгивая рубашку.
— Кофе будет? — спросил он, даже не взглянув на неё.
И вот тут что-то щёлкнуло.
— Сделай сам, — сказала Марина.
Андрей остановился. Посмотрел на неё так, будто она вдруг заговорила на китайском.
— Что?
— Сделай себе кофе сам. Руки есть, голова есть, турка на месте.
— Мариш, я спешу.
— А я не спешу, что ли? — Голос её дрогнул. — Я что — не работаю? Я что — не устаю?
Он пожал плечами, как будто это было очевидно.
— Ну ты же жена. Поухаживай.
Марина работала бухгалтером. Дома готовила, стирала, убирала. По выходным — на дачу, полоть грядки. Вечерами — погладить белье, приготовить всё на завтра.
А Андрей? Андрей работал. И всё. Остальное — «не его». Потому что он — мужчина, а она — женщина, и у каждого есть «своё».
— Понятно, — тихо сказала она.
И пошла на кухню. Поставила турку на плиту.
***
В тот вечер, когда она пришла домой после отчётного дня — уставшая, измученная цифрами и дедлайнами — Андрей сидел перед телевизором.
— Мариш, а поужинать что-нибудь есть? — спросил он, не отрывая глаз от экрана.
Она стояла в дверном проёме и смотрела на него. На этого человека, с которым прожила двадцать лет. Который ни разу не подумал: «А может, жена устала? А может, ей тоже хочется просто сесть и отдохнуть?»
— Разогрей что-нибудь сам, — сказала она.
— Мариш, ну я даже не знаю, где что лежит.
— Андрей, — её голос стал странно спокойным, — я прошу тебя: разогрей ужин сам. Я очень устала.
Он обернулся. И на его лице было такое выражение, как будто она попросила его полететь на Луну.
— Ты что, серьёзно? Мариш, я же мужчина! Я деньги зарабатываю, а кухня — это твоё дело. Я не собираюсь по кухне бегать, как домохозяйка какая-то!
Вот тут-то и произошло то самое.
Она поняла: для него она — не человек. Она — повариха, уборщица, прачка, которая ещё и деньги зарабатывает на стороне.
Марина пошла в спальню. Достала чемодан. И начала складывать вещи.
— Мариш, ты чего? — Андрей стоял в дверях, и впервые за долгое время выглядел растерянным.
— Я ухожу, — сказала она, не останавливаясь.
— Куда?
— К сестре.
— Надолго?
Она подняла на него глаза. И произнесла те слова:
— Я устала тебя обслуживать, Андрей. Очень устала.
***
Сестра Лена встретила её в дверях своей квартиры, окинула взглядом чемодан и устало-понимающе вздохнула:
— Наконец-то.
— Что — наконец-то?
— Наконец-то ты его бросила, этого барина твоего.
И правда — барин. Марина впервые подумала об Андрее именно так. Барин. Которому нужна прислуга, а не жена.
Первый вечер у Лены был как детокс какой-то. Они сидели на кухне, пили чай с печеньками.
— А когда ты последний раз с Андреем о чём-то говорила? — спросила Лена. — Не о бытовухе. О жизни?
Марина задумалась. И не вспомнила.
— Господи, — прошептала она, — мы же превратились в соседей по коммуналке. Он — «передай соль», я — «ужин готов». И всё.
— Мариш, а ты помнишь, какая ты была раньше? До замужества?
Вот это был удар под дых. Потому что Марина не помнила. Совсем. Как будто та девушка — весёлая, читающая, мечтающая — просто растворилась. Исчезла. Превратилась в жену-мать-домохозяйку-работницу.
— Я я не знаю, — растерянно сказала она.
— А я помню! — Лена подскочила и достала с полки старый альбом. — Смотри!
На фотографиях была совсем другая Марина. Глаза горят, улыбка настоящая, не натянутая. В руках — книги, гитара, кисти.
— Ты же рисовала! — воскликнула Лена. — У тебя талант был настоящий! Помнишь, как ты мечтала поступить в художественный?
— Андрей сказал, что это несерьёзно, — машинально ответила Марина. — Что нужно думать о стабильности.
— Андрей сказал, Андрей решил, Андрей посчитал, — Лена покачала головой. — Мариш, а ты сама что думала?
И тут Марина заплакала. Не от горя — от злости. На себя. За то, что позволила. За то, что согласилась. За то, что двадцать лет жила чужой жизнью.
А что в это время происходило с Андреем?
Первые три дня он был в полной уверенности: Марина «покапризничает» и вернётся. Ну подумаешь, поссорились! Бывает.
Он даже гордился собой: не стал унижаться, звонить, упрашивать. Мужик же!
Но на четвёртый день у него закончились чистые рубашки.
Андрей стоял перед шкафом и тупо смотрел на гору грязного белья. Как это постирать? Где кнопка включения у этой машины? А порошок куда сыпать?
Он покрутил ручки, понажимал кнопки. Наконец машинка загудела.
Но когда Андрей ее открыл… Его любимая белая рубашка стала розовой. Оказывается, нельзя стирать белое с красным. Кто бы мог подумать?!
На работу пришлось идти в мятой рубашке. Коллеги удивлённо поглядывали, но ничего не говорили.
Дома — ещё веселее. В холодильнике — пустота. Ну то есть совсем. Даже хлеба нет.
Андрей впервые в жизни пошёл в магазин за продуктами. Вернулся с пакетом пельменей, хлебом и майонезом. Пельмени варил сорок минут — думал, чем дольше, тем лучше. В итоге получилась каша.
К концу первой недели квартира выглядела как квартира холостяка-разгильдяя. Грязная посуда горой, носки валяются где попало, кровать не заправлена.
— И как Марина всё это успевала? — думал Андрей, рассматривая бардак.
А ещё он вдруг понял: ему скучно. Очень скучно. Раньше приходил домой — там Марина, ужин, разговоры (пусть о мелочах, но всё-таки). А теперь — тишина. Только телевизор и одиночество.
На работе тоже стало сложнее. Коллеги привыкли, что Андрей всегда подтянут, рубашки отглажены, костюм в порядке. А тут…
— Слушай, а ты в порядке? — спросил начальник. — Что-то ты последнее время, того.
— Жена уехала к родственникам, — соврал Андрей.
— А, понятно. Тяжело одному-то, да?
Тяжело? Это мягко сказано!
Но самое страшное случилось на десятый день. Андрей заболел. Обычная простуда — температура, насморк, слабость.
Раньше в таких случаях Марина приносила чай с мёдом, укутывала пледом, покупала лекарства.
А теперь он лежал один, в грязной постели, и думал: «А если будет хуже? А если серьёзно заболею? Кто будет ухаживать?»
И тут до него дошло: он полностью зависел от Марины. Как ребёнок от мамы.
— Это же ненормально, — прошептал он в пустую квартиру.
Через две недели позвонила мама Андрея.
— Сынок, как дела? Марина как?
— Да нормально.
— А почему голос какой-то хриплый? И Марина трубку не берёт.
Пришлось признаться.
— Что?! — мать взвизгнула. — Как это ушла?! Почему?!
— Да ерунда какая-то. Обиделась.
— На что обиделась?!
И Андрей попробовал объяснить. Про кофе, про ужин, про то, что он «не домохозяйка».
Долгая пауза.
— Сынок, — сказала мать очень серьёзно, — а ты случайно не дурак?
— Мам?!
— Нет, я серьёзно спрашиваю. Ты женщину прогнал за то, что она устала тебя обслуживать? Ты понимаешь, что наговорил?
— Но ведь я зарабатываю.
— И она зарабатывает! И дом ведёт! И за тобой убирает! Сынок, ты же не инвалид! У тебя руки-ноги есть!
Андрей молчал.
— Слушай меня внимательно, — продолжала мать. — Если ты не образумишься — останешься один. Навсегда. Потому что в наше время женщины терпеть не будут. И правильно делают!
После этого разговора Андрей впервые серьёзно задумался. А что, если Марина не вернётся? Что, если она найдёт кого-то другого?
И тогда ему стало страшно.
Марина находит себя
Лена сидела напротив сестры и смотрела, как Марина рисует. Да-да, рисует! Впервые за двадцать лет. Простым карандашом, на листке из блокнота, но… Боже, как горели её глаза!
— Знаешь, — сказала Лена, помешивая сахар, — а он звонил.
Марина оторвалась от рисунка.
— Кто?
— Андрей. Спрашивал, как ты. Голос какой-то потерянный.
— И что ты ответила?
— Сказала, что ты живая-здоровая. И что, если хочет поговорить — пусть сам звонит.
Марина кивнула и снова склонилась над листом. Рисовала окно. Старое, деревенское, с резными наличниками. То самое, что помнила из детства у бабушки.
— Мариш, — Лена помолчала. — А ты его простишь?
— Не знаю, — честно ответила Марина. — Я даже не знаю, что значит «простить» в данном случае. Простить что? То, что он меня двадцать лет не видел? То, что я для него — служанка, а не человек?
— А если он изменится?
— Лен, — Марина отложила карандаш. — А ты веришь, что люди меняются? Вот так — раз, и поменялись?
— Не знаю. Но может, стоит дать шанс?
— А может, не стоит тратить жизнь на эксперименты?
Тем временем у Андрея происходило что-то невообразимое.
Он учился. В сорок семь лет! Купил книгу «Домоводство для начинающих» и изучал её как учебник по ядерной физике.
«Глава первая. Стирка белья». «Глава вторая. Приготовление простых блюд». «Глава третья. Уборка помещений».
Смешно? Да, наверное. Но Андрей не смеялся. Он понял: всё это время он был недоразвитым. Да-да, именно так. Взрослый мужик, который не умеет сварить яйцо всмятку!
Первые блины были комом. Вернее, углями. Потом — чуть лучше. К концу недели он освоил яичницу и гречку. Маленькая победа, но победа!
И вот в один из вечеров, когда Андрей стоял у плиты и жарил котлеты (!) — по рецепту из интернета, — в дверь позвонили.
— Открывай, сынок, — раздался знакомый голос.
Мама. С полными сумками продуктов и с таким выражением лица!
— Мам, я же говорил, что у меня всё нормально.
— Нормально? — Она окинула взглядом квартиру. — Это ты называешь нормально?
И правда, выглядело всё специфически. Чисто, но как-то по-холостяцки. Как будто тут живёт человек, который играет в «дом», а не живёт в нём.
— Садись, — сказала мама. — Поговорим.
О, этот тон. Андрей его помнил с детства. Когда мама говорила «поговорим», значит, будет серьёзный разбор полётов.
— Сынок, — начала она, наливая чай, — ты понимаешь, что натворил?
— Мам, мы просто поссорились.
— Поссорились?! — Мама хлопнула ладонью по столу. — Андрей, я Марину двадцать лет знаю! Она же золото, а не женщина! И ты её за что?!
— Но ведь я зарабатываю больше, я кормилец семьи…
— Стоп. — Мама подняла руку. — Прекрати. Сейчас же прекрати эту чушь нести!
Андрей замолчал. Мама была в гневе — а это значило, что лучше помолчать.
— Слушай меня внимательно, — продолжала она. — Твой отец тоже был «кормильцем». Но он никогда не говорил мне: «Это не моё дело». А ты что сделал? Превратил жену в прислугу!
— Но.
— Но что?! Она работает наравне с тобой! Зарабатывает! А дома — стирает, готовит, убирает. За кем? За великим барином, который «не домохозяйка»?!
Андрей молчал. В горле стоял комок.
— Знаешь, что мне Марина сказала на прошлой неделе? — Мама смотрела на него пристально. — Что она не помнит, когда ты последний раз спросил: «Как дела? Устала? Чем помочь?» Не помнит, Андрей! За двадцать лет!
— Я не думал…
— Вот именно! Не думал! — Мама встала. — А теперь думай. Быстро. Пока не поздно.
— А если уже поздно?
— Может быть. — Мама пожала плечами. — Может, она уже поняла, что может жить без тебя. И неплохо жить.
— Что мне делать?
— Для начала — измениться. По-настоящему. А потом пойдёшь к ней. На коленях. И будешь просить прощения. И объяснять, что понял. И доказывать, что способен быть мужем, а не барином.
— А если она не поверит?
— Её право. — Мама собрала сумку. — У неё теперь есть выбор. Чего раньше не было.
После ухода матери Андрей долго еще сидел на кухне, смотрел в окно и думал.
На следующий день он пошёл в магазин.
Не за пельменями. Он изучал рецепты в интернете всю ночь. Покупал продукты для борща. Того самого, который Марина готовила по воскресеньям.
Три часа он возился на кухне. Жарил, варил, пробовал. Получилось… ну почти съедобно.
Потом убрался во всей квартире. По-настоящему. Пропылесосил, помыл полы, протер пыль.
А вечером набрал номер Лены.
— Алло? — осторожно ответил голос.
— Лена, это Андрей. Можно с Мариной поговорить?
Пауза.
— Подожди.
Ещё одна пауза. Длинная.
— Слушаю, — сухо сказала Марина.
— Мариш, — Голос сорвался. — Можно мне к вам приехать?
— Зачем?
— Поговорить. Я многое понял.
— Андрей, если ты думаешь, что я вернусь, потому что ты научился варить пельмени…
— Нет! — перебил он. — Не поэтому. Я, Мариш, я понял, что был неправ. Очень неправ. И хочу всё исправить.
Долгая тишина.
— Приезжай, — тихо сказала Марина. — Но я ничего не обещаю.
— Спасибо, — прошептал Андрей. — Спасибо.
Он положил трубку и подумал: «А вдруг действительно поздно? А вдруг она уже решила?»
Но нужно было ехать.
Андрей стоял у двери квартиры Лены с букетом ромашек — Марина любила именно их, не розы — и чувствовал себя как школьник перед экзаменом.
Дверь открыла Лена. Окинула его взглядом с ног до головы.
— Похудел, — констатировала она. — И выглядишь неважно.
— Где Марина?
— На кухне. Рисует.
Рисует?! Андрей удивился. Марина не рисовала уже солько? Да никогда он её рисующей не видел!
Он прошёл на кухню. Марина сидела спиной к нему, склонившись над альбомом. Волосы собраны в небрежный пучок, на плечах — старый свитер.
Она обернулась. И он увидел её глаза. Не усталые, не потухшие — а как у той девушки, в которую он когда-то влюбился.
— Привет, — сказала она спокойно.
— Привет. — Он протянул ромашки. — Это тебе.
— Спасибо. — Марина поставила букет в банку с водой. — Садись.
Они сели друг напротив друга. Как на переговорах.
— Я, — начал Андрей и сразу сбился. — Мариш, я понял. В общем, я был дураком.
— Да, был, — согласилась она без злости.
— Я научился готовить. Убираться. Стирать даже. — Он говорил быстро, как будто боялся, что его не дослушают. — И понял, как это тяжело — всё успевать. Работать и дом вести.
— Подожди. — Она подняла руку. — Я не злюсь. Правда. Я даже благодарна. За то, что ты меня выгнал из зоны комфорта. Я поняла: могу жить сама. И неплохо жить.
Андрей побледнел.
— То есть, ты не вернёшься?
— Не знаю, — честно ответила Марина. — Возможно. Но с условием.
— С каким?
— Если ты хоть раз скажешь что-то вроде «это женское дело» — я ухожу навсегда. Без разговоров.
— Понял. — Андрей кивнул.
Полгода спустя они действительно жили по-новому. Готовили по очереди, убирались вместе, а по вечерам разговаривали. О книгах, планах, мечтах.
— Знаешь, — сказала как-то Марина, рассматривая свою новую картину, — хорошо, что я тогда ушла.
— Почему?
— Потому что иначе мы бы так и жили. Ты — барином, я — прислугой. До самой старости.
Андрей опустил голову.
