Вероника вздрогнула. Этот вопрос прозвучал резко, неожиданно, хотя она знала — разговор о переезде не пройдет гладко. Напротив нее, за кухонным столом, сидела Людмила Алексеевна — всегда уверенная в своей правоте женщина. Отец наливал себе чай и делал вид, что его не существует.
— А причем здесь это? — спокойно ответила Вероника.
— Как при чем? Ты будешь делить квартиру с каким-то непонятным мужиком. Он же обдерет тебя, как липку. Так что вот как мы поступим. Ты переведешь все накопления мне, а я их сохраню, — объяснила Людмила Алексеевна.
— Что с ними может случиться? Деньги лежат на счету, привязанному к моей карте. И вообще я Леше доверяю. Что за глупости ты говоришь? — нахмурилась Вероника.
— Никаких глупостей. Вот лучше бы брала пример со старшей сестры Ани. Та и замуж вышла, и квартиру с Кириллом они купили в ипотеку. А ты все скачешь. Не нужна тебе никакая машина. Деньги надо в нужное дело направлять.
— Я уже совсем потеряла суть разговора. Но, кажется, ты снова нашла момент, чтобы похвалиться старшей дочерью, — Вероника встала из-за стола. — Ладно, я лучше пойду туда, где мне больше рады.
— Ну конечно, иди! Только потом с соплями и слюнями ко мне не приходи. Я тебя утешать не буду, когда твой так называемый парень бросит тебя ни с чем.
Вероника кивнула и ушла из квартиры родителей. Егор Андреевич только мельком глянул на спину дочери из гостиной и отвернулся.
— Ну ты видел, какова наглячка! Все ей не так! Родители, видите ли, плохого советуют! Приползет еще! — хмыкнула женщина.
— Мы должны любить обеих дочерей одинаково, Люд, — осторожно вставил Егор Андреевич, глядя на экран телевизора. — Вероника ведь взрослая уже. И если решила жить с этим… Лешей, значит, ей так комфортно.
— Да что ты говоришь, — отмахнулась Людмила Алексеевна. — Любить одинаково… Да кого она любит, кроме себя? Думает, раз диплом есть, то уже вся такая независимая. А он! Этот Леша! Квартира у него, говорит… Да я на его родителей посмотрела бы. Наверняка эту квартиру снимает. Только и умеют что лапшу вешать на уши!
Егор Андреевич вздохнул и ничего больше не ответил. Он уже давно понял: спорить с женой — бессмысленно. Она и с Вероникой ссорится не потому, что не любит, а потому, что хочет ее контролировать. Так было всегда. А Младшая дочь никогда не поддавалась на манипуляции и всегда делала, как считала нужным.
А в это время Вероника возвращалась домой — в тот самый дом, где ее ждали.
Леша встретил ее в прихожей. Волновался, это было видно сразу.
— Ну как все прошло? — осторожно спросил он, помогая ей снять куртку.
— Как ты думаешь? — вздохнула Вероника. — Я дочка, которая все делает неправильно. И сейчас стало только хуже. Но ты не переживай так. Я уже к этому привыкла. Так что твоей вины в этом нет.
— Да? Я бы не хотел, чтобы ты ссорилась с родителями из-за меня.
— Да все нормально. Давай лучше закажем что-нибудь поесть. Что-то я от этих нервов жутко проголодалась.
В квартире было неуютно. Леша жил здесь уже два года, но было видно, что женской руки не хватает. Родители ему подарили квартиру на восемнадцатилетие, решив, что сын должен жить отдельно. С тех пор Леша так и не купил новый тюль в комнату. Так и жил в пустыми окнами.
— Может, зря я ей сказала, что ты хозяин квартиры. Мать теперь думает, что ты меня разводишь, — сказала Вероника, усевшись на диван.
— Пусть думает, — пожал плечами Леша. — Главное, что ты знаешь правду.
— Ну да… Но моя мама… она, знаешь, такой человек.
— Какой такой? — усмехнулся Алексей.
— Очень неприятный! — резюмировала Вероника. — От нее можно ожидать чего угодно.
На следующее утро в родительской квартире снова звенел голос Людмилы Алексеевны — теперь уже в адрес старшей дочери. Аня пришла с Алисой — вялая девочка сидела у окна и грустно смотрела во двор.
— Мам, у нас все очень плохо, — сказала Аня, устало глядя в чашку. — Платеж по ипотеке в этом месяце — тридцать пять тысяч. У Кирилла на работе урезали премии. А я уже третий раз за месяц сижу с Алисой на больничном. В сад она почти не ходит.
— Анечка, ну не расстраивайся. Кирилл поднапряжется и все сделает. Ты еще в декрет не собралась? Или второго пока не планируете? — ласково заговорила Людмила Алексеевна. — А то можно получить деньги и тогда бы ипотеку закрыли.
— Мам, ты слышишь, что я говорю? У нас нет денег! Мы не справляемся! Какой еще ребенок? Нам бы Алису прокормить и одеть. Мы хотели взять двушку, компактную, с нормальным ежемесячным платежом. Это ты нас уговорила на три комнаты и сто квадратных метров! И что? Кому это надо? У нас одна комната вообще без мебели и ремонта, потому что денег нет.
Людмила Алексеевна побледнела, но упрямо поджала губы.
— Ты должна быть благодарна, что у тебя есть крыша над головой! А не в мужика какого-то вкладываешься, как твоя сестра! Вот уж где дура дурой.
— Мама! — Аня встала. — Знаешь что… может, она и не дура. Может, она хотя бы живет спокойно, а не выживает. И муж ее не ноет, что устал все это тащить на себе. И ребенок не болеет. Ты считаешь ее плохой дочерью, а меня — примером. А мы обе просто устали. Только она сделала, как хотела. А я послушала тебя на свою голову, потому что боялась расстроить.
Людмила Алексеевна замолчала. Аня забрала дочь, надела куртку и, не оборачиваясь, вышла из квартиры.
Прошло пару дней. Вероника только вернулась с работы, как телефон завибрировал. На экране — «Мама».
— Да? — ответила она коротко.
— Ну что, подумала насчет денег? — без лишних приветствий спросила Людмила Алексеевна. — У тебя даже прав нет. Какая еще машина?
— Мам, я же уже сказала: я не передумаю. Это мои деньги. Я их сама заработала, сама откладывала. И я решаю, куда их потратить, — спокойно ответила Вероника.
На том конце повисло напряженное молчание. Потом мать резко выдохнула:
— Как знаешь. Но не говори потом, что я тебя не предупреждала.
И с этими словами она повесила трубку.
Вероника положила телефон на тумбочку и вздохнула. Она уже устала от бесконечных моральных атак от матери. Но в этот раз не дрогнула. В первый раз в жизни чувствовала себя взрослой.
На следующий день ей позвонила Аня. Голос у сестры был взволнованным.
— Вероника, привет… Можно мы встретимся ненадолго? Только ты и я, — она замялась, — мне нужно поговорить. Пожалуйста.
— Конечно, — откликнулась Вероника. — Скажи, куда, и я подъеду.
Они встретились в маленьком кафе недалеко от офиса Вероники. Аня пришла без Алисы, в старом пальто и потухшим взглядом.
— Прости, что вот так, — начала она, едва заказав напиток. — Но мне правда больше не к кому идти.
— Говори, Ань. Что случилось?
— Все. Все случилось. Мы в полном провале. Кирилл чуть ли не каждый день говорит, что устал. Я на грани. Мама продолжает настаивать на том, что у нас все хорошо и нужно держаться. Но я больше не могу. Я ненавижу эту квартиру. Нам нечем платить ипотеку. Алиса все время болеет. А Кирилл… я даже не уверена, что он меня еще любит.
Аня утерла глаза, достала из сумки салфетку и выдохнула:
— Мне нужно семьдесят тысяч. Только на два платежа, чтоб продержаться до того, как мы продадим квартиру. А потом что-то придумаем. Но если сейчас просрочим — то все…
Вероника долго смотрела на сестру. Потом медленно кивнула, достала телефон и перевела сто тысяч.
— Просто потому, что ты — моя сестра, — сказала она. — Но я прошу только одно: больше не живи чужой жизнью. Маминым мнением ипотеку не выплатишь и семью не спасешь. Делай так, как считаешь нужным.
Аня расплакалась. Она взяла Веронику за руку и прошептала:
— Прости меня за все. Я столько лет думала, что ты плохая сестра. А оказалось — ты единственный человек, кто остался со мной в самый трудный момент. А мама… я просто устала поддерживать этот статус идеальной дочери.
Когда Вероника вернулась домой, Леша уже ждал ее с теплым ужином. Кроме того, пока он ждал любимую, Алексей заказал через маркетплейс новый тюль молочного оттенка.
— У нас скоро будет обновление, — улыбнулся он. — А то говоришь, что у меня неуютно.
Вероника обняла его и подумала, что чувствует себя счастливой именно сейчас, в этом самом моменте. А об остальном она подумает позже.
Прошло три недели. Аня почти не звонила — только изредка присылала короткие сообщения с благодарностями, а Вероника и не настаивала.
И вот, в один из вечеров, телефон Людмилы Алексеевны ожил. Она с раздражением посмотрела на экран — Аня.
— Ну наконец-то, — проворчала она, нажимая на зеленую трубку. — Ты куда пропала-то? Я тебе третий день дозвониться не могу. У вас там все нормально?
— Мам, у нас все отлично, — прозвучал спокойный голос Ани. — Мы переехали.
— Что?! — Людмила Александровна подалась вперед. — Куда вы переехали?
— В новую квартиру. Мы продали ту, большую. И купили двушку. Переехали два дня назад.
— Без моего ведома? — выдохнула мать. — Ты с ума сошла?! Как можно было провернуть такое за моей спиной?! Ты бы хоть посоветовалась, обсудила! Мы же всегда все решали вместе!
— Вот именно, — спокойно ответила Аня. — Ты постоянно говоришь, как мне жить. Я устала от твоего влияния. Мы с Кириллом больше не хотим быть проектом «идеальной семьи» по твоим лекалам. Нам нужна была передышка, стабильность, и мы ее получили. Здесь две комнаты, все уютно, и Алиса наконец-то начала нормально спать.
— Но вы же потеряли в квадратных метрах! — выкрикнула Людмила Алексеевна. — Ты хоть представляешь, сколько вы теряете?
— Мам, мы наконец-то живем, а не выживаем, — тихо ответила Аня. — И не переживай, мы не потерялись. Мы просто перестали спрашивать у тебя разрешение на каждое движение.
И с этими словами она повесила трубку.
Людмила Алексеевна замерла с телефоном в руке. Егор Андреевич, сидящий рядом с газетой, поднял глаза:
— Что, переехали?
— Представляешь, да! Все за моей спиной! Как будто я никто и звать меня никак!
— Может, и к лучшему, — пожал плечами он. — Умнее становятся, когда сами начинают решать. Надо порадоваться за них. Все-таки обе дочери теперь устроены.
— Ну-ну, — хмыкнула она.
Но больше не сказала ни слова. И впервые за много лет осталась без возможности вмешаться. Аня — переехала, Вероника — начала учится в автошколе и уже присматривала автомобиль. А Людмила Алексеевна поняла, что в их жизни действительно что-то меняется — даже без ее одобрения.
Прошло полгода.
Жизнь потихоньку выровнялась. Аня с Кириллом обжились в новой квартире. Она стала спокойнее, у Алисы прошли постоянные простуды, и теперь девочка ходила в садик с удовольствием. Кирилл устроился на подработку, и напряжение в семье постепенно сошло на нет.
Однажды вечером Аня пришла в гости к Веронике. Принесла с собой коробку вкусных конфет и конверт.
— Не буду говорить пафосных речей, — сказала она, усевшись за кухонный стол. — Но я должна вернуть тебе хоть часть того, что ты тогда сделала. Тут пятьдесят — больше пока не получилось.
— Ань, да не надо, — покачала головой Вероника. — Я ведь не давала их в долг.
— Знаю. Но хочу, чтобы ты взяла. Просто… не хочу быть должна тебе.
Вероника взяла конверт, улыбнулась, потом сделала глубокий вдох:
— Знаешь… ты первая, кому я это скажу. Мы с Лешей подали заявление в ЗАГС. Через два месяца — наша свадьба.
Аня распахнула глаза, а потом со смехом и слезами одновременно вскочила и обняла сестру:
— Серьезно?! Господи, Вероника! Это же такое счастье!
— Вот и я так думаю, — засмеялась Вероника, — только никому пока не говори. Даже маме, особенно маме.
Через два месяца состоялась свадьба. Теплая, светлая, без лишней помпезности. Вероника была в лаконичном платье цвета шампанского, Леша — в темно-коричневом костюме с голубым галстуком. Его родители сияли от радости, обнимали невестку и шептали ей, что теперь она — часть семьи.
А вот Людмила Алексеевна на свадьбе выглядела так, будто пришла на пoхopoны. Ни один тост, ни одна улыбка не изменили ее каменное лицо. Она ни разу не сказала: «Поздравляю». А когда Егор Андреевич поднял бокал за молодоженов, она только фыркнула.
— А что ей не так-то? — спросила Аня на ушко сестре, когда они вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.
— Просто я счастлива, — усмехнулась Вероника. — А мама не может этого допустить. Она же говорила, что Леша — оборванец. А в итоге он стал моим мужем.
Сестры переглянулись и засмеялись, а потом просто обнялись. Ведь теперь они знали: какая бы ни была мать, у них всегда будет настоящая, не притворная поддержка. И в этом было настоящее счастье.
