— Крис, ну ты поговоришь с родителями? Я же просил.
Голос Олега, обычно мягкий и обволакивающий, сейчас напоминал Кристине звук работающего на холостых оборотах старого мотора — монотонный, зудящий и вызывающий глухое раздражение. Она сидела в кресле с книгой, но уже минут десять читала одну и ту же страницу. Буквы плясали перед глазами, не желая складываться в слова. Она демонстративно медленно перевернула страницу, издав подчёркнуто громкий шелест, который должен был сигнализировать о её нежелании вступать в этот диалог.
— Про что поговорить, Олег? Про то, что мои родители, которые всю жизнь копили себе на спокойную старость, должны внезапно найти пару-тройку лишних миллионов на квартиру для нас? Мы это уже обсуждали.
— Ну не для нас, а для нашей будущей семьи, — поправил он, подходя к её креслу и заглядывая ей в лицо с заискивающей улыбкой. Он умел быть обаятельным, когда ему что-то было нужно, и это её бесило больше всего. — Крис, ну пойми, это же логично. У нас скоро свадьба. Мои… они помогут, чем смогут. Мама сегодня звонила, сказала, у них для нас есть особенный подарок.
Кристина оторвала взгляд от книги. Она знала, что последует дальше. Эта прелюдия была ей знакома. «Особенный подарок» от его родителей, Веры Павловны и Игоря Матвеевича, владельцев сети продуктовых магазинов «Колосок», всегда был чем-то особенным в своей бесполезности и символизме.
— Какой? — спросила она без всякого интереса, мысленно готовясь к худшему.
— Старинный сервиз! — с энтузиазмом выпалил Олег. — Мама говорит, он ещё от её бабушки остался. На двенадцать персон. Представляешь, какая память? Это же семейная реликвия!
Кристина медленно закрыла книгу и положила её на журнальный столик. Звук, с которым твёрдая обложка коснулась стеклянной поверхности, был коротким и окончательным. Привычный уют их съёмной квартиры, наполненный запахом кофе и светом торшера, мгновенно испарился, сменившись звенящим напряжением.
— Олег, ты сейчас серьёзно?
— А что такого? — он не понял перемены в её настроении, продолжая улыбаться своей отрепетированной, располагающей улыбкой. — Это очень ценная вещь, антиквариат, можно сказать.
Кристина поднялась с кресла. Она была невысокого роста, но сейчас, стоя перед ним, скрестив руки на груди, казалась гораздо выше и внушительнее. Она посмотрела ему прямо в глаза, и её взгляд был лишён привычной теплоты.
— Даже если мои родители купят нам квартиру на свадьбу, а твои тогда что? Они нам что-нибудь собираются дарить, кроме старого потресканного сервиза? Или у них как обычно: есть бизнес, но нет денег?
Улыбка наконец сползла с его лица. Он нахмурился, принимая обиженный вид. Это была его стандартная реакция на любую критику в адрес его семьи.
— Ну вот, опять ты про деньги. Я думал, мы любим друг друга, а не считаем, кто сколько вложил. Ты становишься такой меркантильной, Крис. Мои родители дарят нам символ, благословение!
— Я? Меркантильна? — она сделала шаг к нему, и он невольно отступил. — Хорошо. Давай посмотрим на это с другой стороны. Мои родители, по-твоему, должны обеспечить нас базовым активом — недвижимостью. А твои? Твои обеспечат нас воспоминаниями о своей бабушке в виде треснувших чашек? Олег, это не партнёрство. Это попытка твоей семьи поглотить меня, причём полностью за счёт моих родителей.
Он хотел что-то возразить, снова завести шарманку про любовь и высокие материи, но она остановила его взглядом.
— Хватит. Этот разговор окончен. На сегодня. Мы к нему вернёмся, Олег. Но продолжим его уже по моим правилам.
Два дня они существовали в параллельных вселенных, случайно пересекающихся на восьмидесяти квадратных метрах съёмной квартиры. Воздух между ними загустел, стал вязким и холодным, как ноябрьский туман. Они не разговаривали. Олег несколько раз пытался завести беседу на отвлечённые темы — погода, фильм, который он посмотрел один, — но натыкался на короткие односложные ответы и замолкал. Кристина двигалась по дому с тихой, отстранённой грацией. Она готовила себе кофе, не предлагая ему, ужинала, уткнувшись в экран ноутбука, и ложилась спать, поворачиваясь к нему спиной ещё до того, как он входил в спальню. Это было не молчание обиды. Это было молчание подготовки. Она накапливала силы, выстраивала стратегию, оттачивала формулировки.
На третий вечер она его подозвала. Он сидел в гостиной и бездумно щёлкал каналами на телевизоре, создавая шумовой фон, чтобы не сойти с ума от тишины.
— Олег, иди сюда. Нам нужно поговорить.
Её голос, прозвучавший из кухни, был спокоен и лишён каких-либо эмоций. Он вздрогнул. В этом тоне не было ни злости, ни обиды, и это пугало больше всего. Он выключил телевизор и пошёл на кухню. Кристина сидела за столом, перед ней стояла чашка остывшего чая. Она не смотрела на него, её взгляд был устремлён в тёмное окно.
— Я обдумала твоё… и твоих родителей… предложение, — начала она, делая отчётливую паузу. — И пришла к выводу, что ты был прав в одном. К этому вопросу действительно не стоит подходить с точки зрения эмоций.
Олег напрягся. Он почувствовал себя студентом на экзамене перед суровым профессором. Он молча сел на стул напротив.
— Давай переведём всё это на язык, который так любят в твоей семье. На язык бизнеса. У нас есть совместный проект под названием «Семья». Для его запуска требуются первоначальные инвестиции. Мои родители, как ты хочешь, вносят основной уставной капитал — квартиру. Актив, который имеет реальную, рыночную стоимость. Твои родители, как они считают нужным, вносят… сервиз. Актив, который имеет исключительно символическую ценность, причём только для них.
Она говорила медленно, чеканя каждое слово, будто зачитывала пункты договора. Олег смотрел на неё, и ему становилось не по себе. Это была не его Кристина. Это была незнакомая, жёсткая женщина с ледяными глазами.
— В любом бизнесе такое распределение долей называется не партнёрством, Олег. Это называется поглощение. Враждебное. Причём за чужой счёт.
— Кристина, что ты несёшь? Какое поглощение? Мы же любим друг друга, мы женимся! — его голос прозвучал жалко даже для него самого.
— Любовь — это прекрасно, — она наконец повернула к нему голову, и её взгляд был абсолютно пустым. — Но она не отменяет балансовый отчёт. Так вот, моё встречное предложение. Я поговорю со своими родителями. Возможно, они согласятся. Но при одном условии.
Она сделала паузу, давая ему осознать всю серьёзность момента.
— Квартира будет записана только на меня. Это будет мой личный, неделимый актив в нашем совместном предприятии. Вклад моей стороны. А ты, Олег… ты будешь в ней жить. Вместе со мной. В качестве… скажем так, не самого ценного актива.
Воздух будто выкачали из лёгких. Олег смотрел на неё, не в силах произнести ни слова. Он чувствовал, как по его лицу разливается краска унижения. «Не самый ценный актив». Это было не просто оскорбление. Это было аннулирование его как личности, как мужчины, как будущего мужа.
— Ты хоть слышишь себя? Актив? Ты меня назвала активом?
— Я хочу, чтобы ты дословно передал это своим родителям. Вере Павловне и Игорю Матвеевичу. Моё официальное встречное предложение. Пусть они оценят его с точки зрения своих бизнес-компетенций. А потом дашь мне их ответ.
Она поднялась, взяла свою чашку и молча пошла к раковине. Разговор был окончен. Она не спорила, не кричала. Она просто выставила счёт. И теперь ждала, оплатят ли его.
Он вернулся поздно, когда за окном уже давно стемнело, и город зажёг свои искусственные созвездия. Кристина услышала, как ключ скрежетнул в замочной скважине с непривычной, злой силой. Тяжёлые шаги в коридоре, звук брошенных на полку ключей — всё это было не его. Это была походка и манеры чужого человека, вселившегося в тело Олега. Он вошёл на кухню, где она так и сидела с ноутбуком, и остановился в дверном проёме, скрестив руки на груди. Его лицо было бледным, но на скулах играли жёсткие желваки.
— Я всё передал, — произнёс он глухим, безжизненным голосом.
Кристина медленно подняла на него глаза. Она ничего не спросила, просто ждала. Она знала, что он пришёл не просто доложить. Он пришёл исполнять.
— Они оценили. Твоё хамство они оценили по достоинству.
Он сделал шаг вперёд, и в его глазах, до этого растерянных и заискивающих, горел холодный, заёмный огонь. Это был взгляд его матери, Веры Павловны, — цепкий, оценивающий, не прощающий слабости.
— Так вот, твоё «встречное предложение» отклонено. Полностью. Более того, — он сделал драматическую паузу, явно наслаждаясь своей новой ролью вестника рока, — они сказали, что раз твои родители такие состоятельные, что могут позволить себе швыряться квартирами, то пусть они и свадьбу полностью оплачивают. А от нас ты не получишь ни копейки.
Он произнёс это с вызовом, будто это была его личная победа. Будто это он только что поставил на место наглую выскочку. Кристина смотрела на него, и впервые за всё время их отношений ей стало его не жаль. Она видела не Олега. Она видела марионетку, которая отчаянно пытается доказать хозяину свою преданность, дёргая за ниточки так сильно, что они вот-вот порвутся.
— Ты закончил трансляцию? — спросила она так спокойно, что он на мгновение опешил.
— Это не трансляция! — взорвался он. — Это моя позиция! Ты всё разрушила, Кристина! Всё! У нас была любовь, были планы, мы собирались пожениться! А ты всё свела к каким-то активам, к сделкам, к унижению моих родителей! Ты хоть понимаешь, что ты сделала? Ты плюнула им в душу!
Он ходил по кухне из угла в угол, как зверь в клетке, жестикулируя и разбрасывая обвинения.
— Они хотели подарить нам семейную реликвию! Ввести тебя в семью, показать, что ты теперь одна из нас! А ты что? Ты оценила это в треснувшие чашки! Тебе только деньги важны! Квадратные метры! Ты просто решила, что поймала золотую рыбку в моём лице, а когда поняла, что придётся считаться с моей семьёй, с нашими традициями, ты показала своё истинное лицо!
Кристина молча наблюдала за этим представлением. Каждое его слово было не его. «Плюнула в душу», «показала истинное лицо», «семейные традиции» — это был лексикон Веры Павловны, её любимые обороты, которые она использовала, чтобы морально уничтожить любого, кто ей не нравился. Олег впитал это, как губка, и теперь извергал на неё, даже не пытаясь придать этому собственную интонацию. Он был ретранслятором. Не самым ценным, но очень громким.
— Теперь я понимаю, о чём говорила мама, — выдохнул он, остановившись напротив неё. — Она сразу увидела твою хищную натуру. А я, идиот, не верил. Защищал тебя, говорил, что ты другая. А ты просто оказалась расчётливой и циничной. Тебе нужен был не я. Тебе нужен был трамплин, пропуск в другую жизнь. Но ты просчиталась. Наша семья — это не проходной двор.
Он замолчал, тяжело дыша. Он высказал всё, что ему велели, и даже добавил немного от себя, чтобы выглядеть убедительнее. В кухне повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов. Он ждал её реакции: слёз, криков, ответных оскорблений. Чего угодно. Но Кристина лишь чуть заметно кивнула, будто отмечая про себя очередной пункт в списке.
— Я тебя услышала, — произнесла она наконец. — Спасибо за информацию.
Его растерянность от её спокойствия длилась всего мгновение. Он не мог позволить ей так просто закончить этот разговор, оставив за собой последнее слово. Ему нужно было добиться реакции, выбить её из этой ледяной скорлупы, заставить её страдать так же, как страдал сейчас он, чувствуя себя униженным и преданным.
— Спасибо за информацию? Это всё, что ты можешь сказать? Я тебе только что объяснил, что ты разрушила наше будущее, а ты благодаришь меня за информацию?
— А за что ещё я должна тебя благодарить? — Кристина медленно закрыла крышку ноутбука. Действие было окончательным, как удар судейского молотка. — За то, что ты пришёл сюда и добросовестно, почти дословно, пересказал мне всё, что тебе вложили в голову за последние несколько часов? За то, что ты так и не смог произнести ни одной собственной мысли? Нет, Олег. За это не благодарят. Это просто принимают к сведению.
Он застыл. Её слова попали точно в цель, обезоружив его. Его праведный гнев, который он так бережно нёс сюда от родительского дома, вдруг оказался фальшивым, чужим, и он почувствовал себя голым и смешным.
— Я не… я сам так думаю, — выдавил он, но голос прозвучал неуверенно.
— Нет, не думаешь, — отрезала она. — Ты никогда не думал. Ты всегда только транслировал. Сначала — свою любовь ко мне, потом — свои просьбы, теперь — гнев своих родителей. Ты просто рупор, Олег. Качественный, громкий, но абсолютно пустой внутри.
Она встала и подошла к окну, облокотившись на холодный подоконник. Она смотрела на огни ночного города, но видела лишь отражение их провального проекта.
— Знаешь, когда я задала тебе тот вопрос несколько дней назад? «Даже если мои родители купят нам квартиру на свадьбу, а твои тогда что? Они нам что-нибудь собираются дарить, кроме старого потресканного сервиза? Или у них как обычно: есть бизнес, но нет денег?» Я ведь не ответа ждала. Я давала тебе шанс. Шанс стать партнёром. Шанс сказать: «Кристина, это бред. Мои родители неправы. Мы решим этот вопрос вместе, как двое взрослых людей».
Она повернулась к нему. В её глазах не было ни капли ненависти, только безмерная, всепоглощающая усталость.
— Но ты этот шанс провалил. Ты побежал к маме с папой, чтобы они решили за тебя. Чтобы они дали тебе слова, которые ты должен мне сказать. И они дали. И ты принёс их мне. И вот теперь ты стоишь здесь, наполненный их правотой, и пытаешься заставить меня почувствовать себя виноватой.
Она сделала шаг в его сторону. Он не отступил, но весь сжался, как будто ждал удара.
— Так вот, послушай внимательно. Дело никогда не было в квартире. И даже не в этом идиотском сервизе. Дело было в тебе. В твоей абсолютной неспособности быть мужчиной, а не сыном. Быть моим партнёром, а не курьером своих родителей. Оказалось, что ты не просто «не самый ценный актив». Ты — пассив. Обязательство. Чёрная дыра, которая засасывает чужие ресурсы — мои нервы, деньги моих родителей, — не производя ничего взамен.
Она остановилась в метре от него. Её голос стал совсем тихим, но от этого ещё более весомым.
— Поэтому я официально уведомляю тебя: наш совместный проект под названием «Семья» объявляется закрытым. Причина — полная нерентабельность и бесперспективность одного из участников.
Олег молчал. Он смотрел на неё и понимал, что это конец. Не скандальный, не истеричный, а будничный и окончательный, как росчерк пера в документе о ликвидации фирмы. Он проиграл. Проиграл не потому, что его родители не дали денег, а потому, что он сам оказался ничем.
— Ты можешь начинать собирать свои вещи, — добавила Кристина тем же ровным тоном, каким говорят о прогнозе погоды. — Не торопись. Я сегодня переночую у подруги, чтобы не мешать. Тебе нужно будет вернуть мне ключи. Можешь оставить их в почтовом ящике. Твои родители, я думаю, ждут тебя.
Она взяла с вешалки свою куртку, накинула её, сунула в карман телефон и ключи от машины. Она не посмотрела на него, проходя мимо. Для неё он уже перестал существовать в этом пространстве. Он остался стоять один посреди кухни, в чужой квартире, наполненной запахом её духов, и внезапно осознал, что его только что уволили из собственной жизни. Холодно, профессионально и без выходного пособия…
