Ольга привычно вытерла руки о фартук, посмотрела в окно — серое небо, капли по стеклу, как следы уставших слёз. Осень. Сама в ней как будто застряла: ни веселья, ни тепла, ни надежды. За спиной — тихое похрапывание мужа, на полу — брошенные ботинки, на плите — суп, который никто не похвалит.
Раньше всё было по-другому. В начале семейной жизни Игорь приносил кофе в постель и говорил, что она самая красивая женщина на свете. А теперь… Теперь он даже не смотрит на неё, когда здоровается.
— Мам, я портфель собрала! — раздался голос дочки.
— Умница, иди одевайся, скоро выходить, — отозвалась Ольга, стараясь придать голосу бодрость.
Она проводила ребёнка до школы и, как всегда, зашла на второй этаж — к Валентине Петровне.
Валентина Петровна была словно из другого времени: аккуратный халат, волосы в пучок, запах аптечного мыла и ментоловых капель. Жила одна, тихо, но следила за всеми: кто пришёл, кто ушёл, кто кому улыбнулся на лестнице.
— Оль, чай будешь? Только заварила. Печенье с маком, как ты любишь, — ласково предложила она.
— Да давай, — улыбнулась Ольга, — а то у меня дома… холодно как-то.
— Холодно? — Валентина прищурилась. — У вас что, с Игорем опять молчание ледникового периода?
Ольга смущённо хмыкнула и взяла чашку.
— Он стал какой-то… чужой. Не ругаемся даже, просто живём, как соседи. Иногда ловлю себя на мысли, что скучаю по нему, даже когда он сидит рядом.
Соседка согласно кивнула и щёлкнула выключателем на электрическом чайнике.
— Мужики — они как обувь: если не натирает, значит, не новая. А ты у нас привыкла быть в удобных тапочках. Вот и забыла, как ходят на каблуках.
— Валентина Петровна, — усмехнулась Ольга, — вы, кажется, в юности психологом были?
— Я была разведёнкой с фантазией, вот и вся моя квалификация, — усмехнулась та в ответ. — Но, между прочим, наблюдательной. Смотрю вот на твоего Игоря…
Она замолчала и откусила печенье, как бы подбирая слова.
— Что с ним? — нахмурилась Ольга. Вы что-то заметили?
— Да нет, просто он стал часто в «седьмую» заходить. Там, где та девочка новая живёт. Молодая, стройная… волосы длинные. Я-то подумала — может, по работе? Хотя… какой там офис в девять вечера?
Ольга замерла. Сердце провалилось куда-то в живот.
— Он к ней ходит? Часто?
— Ну… я не сплетничаю, ты ж знаешь. Просто наблюдение. Может, и правда по делу. Ты не накручивай себя раньше времени, милая.
Ольга усмехнулась — криво, безрадостно.
— Не накручивать? Валентина Петровна, я, между прочим, ему борщ варю и носки стираю, а он к девочке ходит. Девочке. Я вон, глаза себе уже рисовать забыла, а она, небось, с маникюром и духами!
— Мужики, — вздохнула соседка, — на духи как коты на валерьянку. Но ты — не глупая. Смотри, думай, но не рви сгоряча.
Ольга ушла от соседки на ватных ногах. В голове — гул, в сердце — тревожный звон. Ещё ничего не доказано, но всё уже чувствуется.
На пороге квартиры она встретилась с Игорем. Он торопился на работу, в свежей рубашке, с каплей парфюма на шее.
— Привет, — пробормотал он и уже тянулся за курткой.
— Ты вечером дома будешь? — спросила она, вглядываясь в его лицо.
— Не знаю. Зависит от совещания. Поздно могу.
Игорь вышел, даже не поцеловав.
Ольга осталась в прихожей, сжимая кулаки.
Если ты думаешь, что я буду сидеть и смотреть, как ты ведёшься на первую попавшуюся юбку, — ты ошибаешься, милый.
***
В тот вечер Ольга не зажигала свет. Сидела у окна, завернувшись в плед, наблюдая за подъездом, как разведчица в засаде. Капли дождя стекали по стеклу, а в голове кружилось одно и то же: «Седьмая квартира… молодая… поздно…»
В десять часов в подъезде хлопнула дверь. Мужской силуэт — высокий, с портфелем.
Игорь.
Он вошёл, и через пару минут дверь седьмой щёлкнула.
Ольга встала, подошла к входной двери и приложила ухо к дереву. Тишина. Ни шагов, ни голосов. Только собственное сердцебиение било в висках.
Она вернулась и дождалась. В половине первого Игорь зашел в квартиру. Один. Но с улыбкой.
На следующее утро она выглядела как зомби. Дочка за завтраком бросила:
— Мам, ты очень уставшая! Ты не спала?
— Да всё нормально, зайка. Просто устала. Бывает.
Ольга проводила ребёнка и уже не пошла к Валентине Петровне — не смогла. В душе всё перекручивалось. «Знала ли она? Или просто болтает? А может, специально натравила?.. Зачем?»
Позже, убирая на кухне, она случайно увидела открытую вкладку в телефоне мужа. Браузер был не закрыт: «отели на час недалеко от метро Савёловская».
— Отели? — Ольга почувствовала, как в груди всё обрушилось. — Ну, если ты решил играть в шпионов — играй. Но и я тогда перестаю быть тихой женой.
На следующий день она сказала дочке, что после школы её заберёт бабушка. Сама же пошла… в салон. Первый раз за два года. Волосы, маникюр, брови. Даже купила красное бельё — не для него, для себя.
К вечеру она чувствовала себя не хуже той девчонки из «седьмой». Только опытнее. И злее.
Когда Игорь снова сказал:
— Я задержусь, не жди, —
она спокойно ответила:
— Я и не собиралась.
Он даже не понял подвоха.
Ольга накинула плащ и вышла. Она не собиралась следить. Просто хотела… увидеть.
На лестничной площадке, как по заказу, появилась Валентина Петровна.
— О, красотка! На свидание, что ли? — хмыкнула она, оглядывая Ольгу с ног до головы.
— А вы что, всегда на посту? Или только когда мои шаги слышите? — язвительно ответила Ольга.
Соседка усмехнулась, не обижаясь.
— Да просто рада видеть, как ты оживаешь. А то ходишь, как мокрая курица. Муж — не повод забрасывать себя. Хотя, если честно… у тебя ведь кто-то появился?
Ольга прищурилась.
— С чего вы взяли?
— А глаза другие. Острые. Такими баба смотрит, когда за ней кто-то ухаживает. Ты бы… подумай. Не всё же в мужа упираться. Он ведь, может, тоже нашёл отдушину.
Эта фраза, произнесённая с видом заботы, вонзилась, как игла под ноготь.
— Вы всегда так ловко советуете другим. А сами? Почему одна? — спросила Ольга.
Валентина Петровна вдруг посерьёзнела.
— Не одна. У меня есть родные. Просто они далеко. Но ты — мне как дочь. Я не хочу, чтобы ты страдала.
— Вы уверены, что не делаете хуже?
Соседка отвела взгляд.
— Хочешь — проверь. Я тебе правду сказала. А как поступать — твоё дело.
Ольга осталась стоять на лестничной площадке. Лестница между этажами была погружена в полумрак — лампочка перегорела ещё весной. Там, в тени, она и спряталась.
Сердце било в висках. Слышался только её собственный, частый, натужный вдох.
В 21:17 дверь седьмой квартиры приоткрылась. Ольга едва дышала. В проёме — мужское плечо. Его рука обнимает чью-то талию. Девушка с распущенными волосами смеётся — тихо, будто нарочно. Потом — щёлк. Дверь закрылась.
Ольга, не колеблясь, достала телефон и сделала снимок. Не для скандала. Для себя.
Чтобы больше никогда не поверить в «ты всё придумала».
***
Дверь седьмой захлопнулась. Ольга стояла в темноте ещё минуту, потом, не заходя домой, вышла из подъезда. Ноги сами несли её по улице. Без плана. Без цели. Только бы не возвращаться туда, где всё предано.
Она зашла в круглосуточное кафе, села за крайний столик у окна. Заказала чай, хотя пить не могла. Телефон мигал.
Игорь: «Ты где?»
Игорь: «Ты не дома?»
Игорь: «Оля, ответь.»
Она не ответила. Не потому что не хотела — потому что ему уже нечего было говорить.
***
Утром, не дождавшись рассвета, Ольга вышла из кафе. Город был ещё сонный, улицы — мокрые и пустые.
Она шла медленно, будто каждое движение давалось в долг.
Дома — тишина. В квартире всё было на своих местах, только она сама — уже совсем не та.
Телефон давно разрядился, но включать его не хотелось. Что там — извинения? Паника? Или, хуже того, равнодушие?
Без раздумий, с холодной ясностью в голове, Ольга поднялась на этаж выше. К Валентине Петровне.
Стукнула громко — как в дверь тому, кто должен объясниться. Без «доброе утро», без масок.
— Оль, ты чего? Что случилось?.. — соседка открыла не сразу, на лице — тревога, но не растерянность.
— Вы знали, кто она? — Ольга не дала ни секунды на притворство. — Та, из седьмой. Вы ведь с ней знакомы, да?
Валентина Петровна замерла. На долю секунды — как актриса, забывшая текст.
— Что ты такое говоришь… Какая она мне знакомая? Просто соседка.
Ольга сунула ей телефон с фотографией. Там, пусть и в полумраке, видно: Игорь, и та девушка — его рука на её талии, их лица близко.
— Это вы называли “наблюдением”? А это — совпадением?
Соседка тяжело вздохнула. Ушла вглубь квартиры и вернулась уже не с извинениями, а с холодной ясностью в глазах.
— Ладно. Зачем делать вид. — Да. Она соя внучка. От сына сестры. Приехала в Москву, без копейки, после универа. Я тогда и попросила Игоря… помочь ей с работой. Он согласился без лишних вопросов, устроил в отдел.
— А дальше? Вы ведь видели, что происходит…
Пауза. Длинная, как зима.
— Сначала думала: ерунда. Девчонке нравится взрослый мужчина — пройдёт. Он же женат, с ребёнком, да и Лада… она ещё девочка. Поиграет — остынет. А потом… смотрю — не остыла. Он сам стал к ней… — Валентина Петровна сморгнула.
— Почему вы молчали? Почему не сказали раньше?
— А что я должна была сказать? Сама же видела, как вы отдалились. Он был чужой. Я глупо надеялась: может, одумается, сам остановится. Или ты заметишь раньше. Или девчонка уедет.
Ольга тяжело дышала. Сердце билось, как у загнанного зверя.
— Но не уехала. А вы…
— Я поняла, что всё зашло слишком далеко, когда Лада начала говорить, что “всё по-настоящему”, что Игорь уйдёт от тебя. И вот тогда… я поняла — это катастрофа. Ты — не просто жена. Ты для него якорь, мать его ребёнка. А Лада… она не справится. Она влюбилась, как в романтический сериал.
— И вы решили “рассказать правду”?
Валентина Петровна посмотрела в упор.
— Я решила, что ты должна знать. Чтобы не жить в иллюзии. И чтобы… если можно… остановить то, что ещё можно спасти. Только не вини её. Она просто… растерянная. А виноваты, наверное, мы — взрослые. Я — точно.
***
Игорь не успел ничего сказать. Ольга молча поставила перед ним чемодан.
— Ты уходишь? — он попытался улыбнуться, будто в шутку, будто всё ещё можно отыграть.
— Нет, Игорь. Это ты уходишь. — Она даже не повысила голос. — К своей “отдушине”. Как ты там её называл? Я не собираюсь объяснять тебе, почему. Всё уже объяснили за тебя — и твои действия, и твоя молчаливая трусость, и твоя “случайная” любовница.
— Оля, я…
Он сделал шаг ближе, но она резко подняла руку.
— Не смей. Если подойдёшь — ударю. Я, может, и не боксёр, но в этот раз попаду точно. В совесть. Если она у тебя ещё жива.
Он замер. Словно впервые увидел её — не ту, которую привык не замечать, а другую. Сильную. Чужую.
— Ты думаешь, мне просто? — выдавил он. — Это всё случилось… как-то…
— Удобно, да? — перебила она. — Соседняя дверь, один подъезд, бегать далеко не надо. Ребёнок в садике, жена занята, а тут — рядом, моложе, свежее. Всё под боком. Даже совесть.
Он отвёл глаза.
— Только ты одно не учёл, Игорь. Она — внучка Валентины Павловны. Та самая женщина, с которой мы “пили чай” и обсуждали погоду, пока ты по вечерам шёл трахать её кровиночку. И ты не подумал, что как бы она ко мне ни относилась — внучку она любит больше. И когда поняла, что ты ей не пара — рассказала всё. Мне. Потому что даже она, старая, с кривой моралью, не хочет такого мужика для своей девочки.
Он попытался что-то сказать, но она не дала ему ни слова.
— Ты не просто предал. Ты превратился в удобного обманщика. Даже изменить умудрился так, чтобы тапочки не менять. Только я — не коврик у двери. Я — та, кто тебя вытянул, когда ты сам себя не знал. Кто сидел ночами с температурой у ребёнка, пока ты “задерживался”. Кто думал, что у нас семья.
— Я жалею, Оль. Очень. Ты не представляешь, как сильно…
— А ты не представляешь, как я больше не жалею тебя. Ни капли. Ни секунды.
Он стоял, как потерянный школьник. Потом кивнул, забрал чемодан и вышел.
В коридоре хлопнула дверь.
Ольга осталась одна.
И впервые за долгое время ей было не страшно.
Пусто — да. Больно — ещё чуть-чуть. Но страшно — больше нет.
***
Два дня Ольга не выходила из дома. Смотрела на потолок, варила суп для дочки, гладила бельё — всё в молчании. Без слёз, без истерик. Просто как будто внутри поселился лёд.
Игорь не писал. Не звонил. Наверное, понял: дальше — тишина.
Когда Ольга постучалась к Валентине Петровне, у неё уже не было злости. Только усталость.
Сцена была короткой, но врезалась в память: Валентина Петровна стояла в дверях, всё в том же халате, с тяжёлым взглядом и руками, крепко сжатыми перед собой.
— Она уехала, — сказала, не дожидаясь вопросов. — Сама. Поняла, что ошиблась.
Ольга молчала.
— Я не защищаю её. Но она девочка. Могла влюбиться. А вот мы, взрослые, должны были быть умнее. Игорь — прежде всего. Я только теперь это понимаю по-настоящему.
За её спиной маячила полутёмная кухня. Всё как всегда. Только воздух был другой — холодный, с привкусом чужой вины.
— Спасибо, что сказали правду, — произнесла Ольга. — Но нам с вами больше не по пути.
Ольга вышла от неё с ощущением, будто закрыла дверь за старой жизнью. Навсегда.
***
Игорь пришёл спустя неделю. Без звонка. Стоял в дверях — нерешительный, побледневший, с поникшими плечами.
— Я хотел поговорить…
Ольга впустила его — не из жалости. Из вежливости. Ради памяти. Ради дочери.
Он рассказывал, что Лада уехала. Что «всё закончилось». Что «понял, кого потерял». Что «дом — это ты и наша девочка».
Она слушала молча. Потом достала со шкафа небольшую спортивную сумку и поставила у его ног.
— Я не злюсь. Но ты ошибся дверью. Дом — там, где тебя ждут. А я больше не жду.
Он хмыкнул. Просто кивнул и ушёл. Навсегда.
***
Ольга начала жить по-другому. Вечерами, когда дочка засыпала, Ольга садилась на кухне с кисточками и акварелью — раскрашивала сказочные миры для детской книги, в которую пригласили как иллюстратора.
Не для отвлечения. Для себя. Чтобы не забыть, кто она есть на самом деле — тёплая, сильная и талантливая женщина, а не «жена Игоря».
В выходные они гуляли в парке, ели мороженое на лавочке, рисовали мелом на асфальте. А вечерами Ольга — та самая, которую «увяли» — рисовала сказочные иллюстрации для детской книги.
Однажды, когда она увлечённо раскрашивала акварелью золотой закат, дочка подошла и спросила:
— Мам, ты теперь счастливая?
Ольга посмотрела на неё и улыбнулась. Спокойно, без натяжки. Настояще.
— Да, зайка. Потому что я снова живу. А не просто жду, когда кто-то меня полюбит.
