— Вы тоже от кого-то бежите?
Вопрос, заданный тихим мужским голосом, застал Светлану врасплох. Она оторвала взгляд от мелькавших за окном поезда унылых ноябрьских пейзажей и посмотрела на своего соседа по плацкартному столику. Мужчина лет сорока, с интеллигентным лицом и очень уставшими глазами. Он не смотрел на неё, а задумчиво вертел в руках стакан в металлическом подстаканнике, наблюдая, как покачивается в нём остывающий чай.
Светлана не знала, что ответить. А ведь он был прав. Она бежала. Бежала из города, который стал для неё тюрьмой воспоминаний. Бежала от жалости в глазах подруг, от шёпота за спиной в поликлинике, от телефонных звонков с незнакомых номеров, которые могли оказаться от Василия или, что ещё хуже, от его матери. После того, как она подала на развод, мир будто сузился до размеров этой боли.
— Наверное, — наконец тихо произнесла она. — Или, может быть, к кому-то.
Он поднял на неё глаза, и в их глубине она увидела тень понимания.
— Хорошо, если есть, к кому бежать, — он невесело усмехнулся. — У меня вот конечная станция — объект в тайге. И чем дальше от людей, тем лучше.
Он замолчал, давая понять, что не лезет в душу, а просто коротает время за дорожной беседой. Светлана вдруг почувствовала необъяснимое желание поговорить. С чужим человеком, который ничего о ней не знает и которого она больше никогда не увидит. Иногда выговориться незнакомцу проще, чем самому близкому другу.
— Я к тёте. В деревню, — сказала она. — Мама настояла. Говорит, нужно сменить обстановку, подышать другим воздухом.
— Родители часто бывают правы, — кивнул он. — Мы только понимаем это слишком поздно. Меня отец предупреждал, а я не слушал. Говорил: «Андрей, посмотри, она же не на тебя смотрит, а сквозь тебя. На то, что за тобой стоит». А я влюблён был, как мальчишка.
Его звали Андрей. Он оказался инженером-мостостроителем, ехал на очередную вахту. И пока поезд мерно стучал колёсами, унося её всё дальше от прошлой жизни, он, не вдаваясь в грязные подробности, рассказал свою историю. Историю о женщине, которую он любил больше жизни, и которая предала его с лучшим другом и партнёром по бизнесу, оставив ни с чем. Он говорил спокойно, без надрыва, но Светлана, как медик, умеющий чувствовать чужую боль, ощущала, какая глубокая, незаживающая рана скрывается за этим внешним спокойствием.
— Знаете, что самое страшное в предательстве? — спросил он, глядя в окно, на пролетающие мимо голые деревья. — Не потеря денег или имущества. Самое страшное — это когда у тебя из-под ног выбивают фундамент. Ты всю жизнь верил в определённые вещи: в любовь, в дружбу, в порядочность. А потом оказывается, что всё это было построено на песке. И ты стоишь посреди руин и не знаешь, как и из чего строить заново. И можно ли вообще кому-то верить после этого.
Его слова попали точно в цель. Именно это она и чувствовала. Руины. Она, посвятившая себя заботе о других, оказалась растоптанной самыми близкими людьми.
— Можно, — неожиданно для самой себя твёрдо сказала Светлана. — И нужно. Иначе зачем тогда жить?
Андрей посмотрел на неё с удивлением, а потом в его глазах блеснула тёплая искра.
— Вы сильная, — просто сказал он.
Всю оставшуюся дорогу они говорили о пустяках: о книгах, о фильмах, о смешных случаях на работе. Светлана рассказывала про своих «бабулечек»-пациенток, а Андрей — про суровый быт вахтовиков и красоту дикой природы. И под этот неспешный разговор лёд в её душе начал потихоньку таять.
Когда поезд подошёл к её маленькой станции, Андрей помог ей вынести сумку. На перроне, под пронизывающим ветром, он вдруг сказал:
— Светлана… У меня нет вашего номера телефона. Но если вы не против… Может быть, когда я вернусь с вахты, мы могли бы выпить кофе? Просто как два человека, которым есть что рассказать друг другу о строительстве новой жизни.
Он сказал это так просто и деликатно, что отказать было невозможно. Она продиктовала ему номер. Он записал его на клочке бумаги старой шариковой ручкой. Без обещаний, без надежд. Просто точка в конце долгой дороги.
Деревня встретила её тишиной и запахом дыма из печных труб. Тётя Зина, родная сестра матери, полная, голосистая женщина с добрыми и лукавыми глазами, сгребла её в охапку прямо на пороге старого бревенчатого дома.
— Ну, здравствуй, птаха городская! — прогремела она. — А я уж самовар поставила, пироги с брусникой испекла. Знала, что приедешь!
В доме пахло деревом, сушёными травами и уютом. Рыжий кот Мурзик тёрся о ноги, на окнах стояли горшки с геранью, а на стене висели старые фотографии в потемневших рамках. Здесь время текло иначе.
Вечером, сидя за столом на кухне и слушая, как потрескивают дрова в печи, Светлана рассказала тёте всё. Про свадьбу, про деньги, про страшное обвинение и про свой уход. Тётя Зина слушала молча, не перебивая, только время от времени подливала ей в чашку чай с чабрецом.
Когда Светлана закончила, тётя Зина тяжело вздохнула.
— Эх, девка… — сказала она, накрыв своей большой тёплой ладонью её дрожащую руку. — Знаешь, почему яблоня иногда гонит пустоцвет? Потому что корень у неё гнилой. Вот и мужик твой бывший — пустоцвет. А корень гнилой — это мать его. От гнилого корня доброго плода не жди. Ты не себя вини, что не разглядела. Такие люди, они как поганки — с виду могут быть и красивые, а внутри — яд.
— Но мне так больно, тёть Зин… Будто вырезали кусок из живого тела.
— А ты думала, в сказку попала? — усмехнулась тётя. — Жизнь, она полосатая. И после чёрной всегда белая идёт, закон такой. А боль твоя — это как нарыв. Его сначала вскрыть надо, чтобы гной вышел. Больно, страшно, а потом ранка затягивается. Главное — грязь туда снова не занести. Ты сейчас этот гной из себя выпустила, а теперь лечиться надо.
И она начала «лечить» её. Лечила работой — заставляла колоть дрова, носить воду из колодца, чистить снег. Лечила едой — кормила на убой щами из печки, парным молоком и румяными блинами. Лечила долгими разговорами по вечерам и крепким, здоровым сном под треск поленьев и мурлыканье кота.
Однажды, когда они перебирали старые фотографии, Светлана наткнулась на снимок молодой, улыбающейся тёти Зины с красивым военным.
— Тёть Зин, а это кто?
Тётя Зина взяла фотографию, и лицо её на миг стало печальным.
— Это мой первый… Володя. Любовь моя. Мы расписаться должны были, а его в Афганистан отправили. И не вернулся.
Светлана ахнула. Она никогда не знала этой истории.
— Я думала, умру тогда, — тихо сказала тётя. — Год как в тумане жила. А потом поняла. Если я сейчас руки на себя наложу или просто в горе утону, я ведь его предам. Его любовь, его память. Он-то хотел, чтобы я жила. Смеялась, радовалась, детей растила. И я решила жить. За себя и за него. Тяжело было, но я выкарабкалась. Встретила потом дядю твоего Петю, хорошего мужика, царствие ему небесное. Двоих сыновей вырастила. Но Володю своего я до сих пор помню. И благодарна ему. Он меня научил ценить жизнь.
Она посмотрела на Светлану своими мудрыми глазами.
— Понимаешь, Света… Любая боль, любое испытание даётся нам не просто так. Оно нас либо ломает, либо делает сильнее. Заставляет понять что-то важное. Твоё испытание научило тебя, что нельзя позволять себя унижать. Никому. Что твоё достоинство — это самое ценное, что у тебя есть. И что иногда, чтобы спасти себя, нужно уйти. Даже если кажется, что уходишь в никуда.
Слёзы катились по щекам Светланы. Но это были уже не слёзы обиды и отчаяния. Это были слёзы очищения. В тот вечер она впервые за много месяцев почувствовала, как внутри неё, под завалами боли, пробивается тоненький, но упрямый росток новой жизни.
Прошло два месяца. Светлана вернулась в город другим человеком. Она сняла крохотную квартирку на окраине, с головой ушла в работу. Подала документы на курсы повышения квалификации. Она училась жить для себя.
Телефонный звонок раздался в субботу утром. Незнакомый номер. Сердце ёкнуло — неужели Василий? Но голос в трубке был другой. Спокойный, низкий, чуть хрипловатый.
— Светлана? Здравствуйте. Это Андрей. Мы с вами в поезде ехали…
Она присела на табуретку. Она почти забыла о нём.
— Андрей… Здравствуйте. Вы вернулись?
— Вернулся. Вчера прилетел. И первое, что сделал — нашёл тот самый клочок бумаги. Вы знаете, я когда его в карман куртки положил, думал, что не решусь позвонить. А потом всю вахту вспоминал ваш голос. Вы тогда сказали, что верить людям нужно… Вот я и решил попробовать. С вас. Если вы, конечно, не против чашки кофе.
Они встретились в маленькой кофейне в центре города. Он выглядел отдохнувшим, загорелым. Исчезла та смертельная усталость из его глаз. Они проговорили три часа. И это был удивительно лёгкий разговор. Они оба были изранены, и поэтому бережно относились к ранам друг друга. Не было никакого давления, никаких намёков. Просто разговор двух одиноких людей, которые нашли друг в друге родственную душу.
Их встречи стали регулярными. Походы в кино, прогулки по заснеженному парку, долгие беседы на кухне у неё или у него. Андрей оказался удивительно заботливым. Он не дарил ей дорогих подарков, но всегда знал, что ей нужно. Привозил её любимый зелёный чай, чинил капающий кран, о котором она обмолвилась вскользь, встречал поздно вечером после дежурства, чтобы ей не было страшно идти одной. Это были мелочи, из которых и соткано настоящее чувство.
Однажды он пришёл к ней с огромным букетом полевых ромашек. В феврале.
— Где ты их взял? — ахнула Светлана.
— Пришлось потрудиться, — улыбнулся он. — Заказал в теплице. Я помню, ты говорила, что это твои любимые цветы.
И в этот момент Светлана поняла, что пропала. Она посмотрела на него, на эти смеющиеся морщинки у глаз, на букет в его руках, и почувствовала, как её сердце, которое, казалось, превратилось в ледышку, оттаивает и начинает биться ровно и счастливо.
В тот вечер он остался. И не было ни страха, ни неловкости. Только ощущение правильности происходящего. Будто два обломка одного корабля, долго носимые по бурному морю, наконец, нашли друг друга.
Весной, когда природа просыпалась от зимней спячки, раздался ещё один звонок из прошлого. Василий. Голос у него был жалкий, потерянный.
— Света, прости, что звоню… Я только хотел сказать… Мать меня из дома выгнала. Сказала, что я тряпка, раз не смог тебя удержать и поверил ей. Я теперь у друга живу, на раскладушке. Работу потерял… Света, я знаю, я был последним подлецом. Но я люблю тебя. Я всё понял. Давай попробуем сначала…
Светлана слушала его и не чувствовала ничего. Ни злости, ни жалости. Только пустоту. Перегорело.
— Нет, Вася, — спокойно сказала она. — Наше время прошло. Сначала не получится. Потому что «сначала» бывает только один раз. Учись жить заново. Один. Как я когда-то. Прощай.
Она повесила трубку и посмотрела в окно. Во дворе, под окном, Андрей чинил старую детскую качель. К нему подбегали ребятишки, и он, смеясь, что-то им объяснял. Солнце играло в его волосах.
Светлана улыбнулась. Она вышла на балкон и крикнула:
— Андрей! А поехали на выходные к тёте Зине? Поможем ей огород копать!
Он поднял голову, и его лицо озарилось такой счастливой улыбкой, что у неё сладко защемило сердце.
— Конечно, поехали, любимая!
Он впервые назвал её так. И это простое слово вместило в себя всё: и боль прошлого, и надежду на будущее, и тихое, выстраданное счастье настоящего. Она больше не бежала. Она пришла. Домой.
