Игорь торопливо заталкивал инструменты в потёртую сумку, металлические предметы звякали друг о друга в беспорядке. Застёжка никак не поддавалась его нервным пальцам.
— Звонила мама, — бросил он через плечо, не оборачиваясь. — Кровля опять течёт. Без меня никак не обойтись.
Анна стояла у кухонного окна, наблюдая, как он собирается. В их собственной ванной из смесителя уже третий месяц капала вода — размеренно, упорно, как метроном. Каждая капля отсчитывала время их откладываемых планов.
— А здесь? — В её голосе не было упрёка, только недоумение. — Наш смеситель тоже требует внимания. Или материнская крыша важнее нашей?
Игорь резко обернулся, в движении читалось раздражение.
— Аня, не усложняй. У неё там настоящий потоп может быть, а у нас просто капает. Ты же управишься? Работа, дочка… — Он уже направился к двери, где его ждали ключи от машины. — Всё под контролем держишь.
Быстрый поцелуй Маше в макушку — девочка радостно взвизгнула, — мимолётное прикосновение губ к Анниной щеке, и дверь захлопнулась за ним. Анна осталась наедине с привычным ощущением второстепенности. Его материнские проблемы неизменно затмевали их семейные нужды.
На следующий день дверной звонок прорезал послеобеденную тишину именно в тот момент, когда Анна уложила Машу отдыхать. Через глазок она увидела Виктора Петровича — безупречно одетого, с видом человека, привыкшего к тому, что двери перед ним открываются без промедления.
Анна медлила. Свёкор никогда не появлялся без предварительного звонка. Но отказать открыть — значило бы создать неловкую ситуацию, которая неминуемо дошла бы до Игоря.
— Анюта, — широко улыбнулся Виктор Петрович, едва дверь приоткрылась. — Решил навестить любимую невестку и внучку. И заодно… слышал, у вас сантехника барахлит? Мужские руки в хозяйстве необходимы.
Анна растерялась. Виктор Петрович и ремонт? Этот человек всегда брезгливо относился к любой физической работе, предпочитая нанимать специалистов или перепоручать всё Игорю.
— Барахлит? — переспросила она, пытаясь понять логику происходящего. — Вроде бы всё работает…
— Дедушка! — Маша, услышав знакомый голос, выбежала из комнаты и бросилась в объятия.
Лицо Виктора Петровича мгновенно преобразилось — улыбка стала искренней, глаза потеплели.
— Моя принцесса! Дедушка покажет тебе настоящее волшебство — починит всю сантехнику одним взмахом отвёртки!
При ребёнке возразить было невозможно. Анна вынужденно отступила в сторону, пропуская их в квартиру.
***
Он действительно что-то делал в ванной — гремел инструментами, бормотал, изображая деятельность. Анна машинально накрыла на стол, готовая как можно быстрее проводить неожиданного гостя. Виктор Петрович мило беседовал с Машей, смешил её, рассказывал истории. Но когда его взгляд переключался на Анну, она ловила в нём что-то оценивающее, изучающее — взгляд, который задерживался чуть дольше, чем следовало.
Собираясь уходить, он неожиданно задержался в прихожей. Его ладонь легла на её плечо — тяжёлая, горячая.
— Тебе, наверное, непросто одной, дорогая, — голос звучал участливо, но в этом участии было что-то липкое. — Игорь всё время на работе… Если что-то понадобится — обращайся. Я всегда готов помочь.
Под его рукой плечо словно окаменело. Анна лишь кивнула, не в силах произнести ни слова. Когда дверь закрылась, она долго стояла, пытаясь избавиться от неприятного ощущения на коже.
***
Следующий день принёс повторение. Снова звонок, снова Виктор Петрович на пороге, снова надуманный повод.
— Кран на кухне подтекает? Сейчас посмотрим! — И снова театральный энтузиазм при виде внучки.
Анна знала точно — никакой протечки не было. Но Маша уже тянула дедушку за руку, и снова приходилось уступить.
«Ремонт» занял несколько минут. Маша убежала играть, и они остались вдвоём на кухне. Виктор Петрович сел рядом с ней за стол — ближе, чем требовали приличия. Его рука накрыла её ладонь, лежавшую на столе.
— Анечка… — Голос стал тише, интимнее. — Игорь постоянно занят, а ты… такая молодая, привлекательная… Наверное, скучаешь? Женщине нужно внимание…
Анна резко отдёрнула руку и вскочила. Сердце билось где-то в горле.
— Что вы себе позволяете? — голос дрожал. — Прекратите немедленно!
Он откинулся на спинке стула, изучая её реакцию с холодным любопытством.
— Такая вспыльчивая… — усмехнулся он. — Я всего лишь выражаю заботу. Подумай об этом, Анечка. Не всегда же тебе быть в одиночестве…
Он ушёл, оставив её дрожать посреди кухни от смеси ужаса и отвращения.
***
Дрожащими пальцами Анна набрала номер мужа. Гудки казались бесконечными.
— Он… тебе нужно приехать! — выпалила она, едва Игорь ответил. — Немедленно! Твой отец…
— С ума сошла? — раздражённо перебил Игорь. — У мамы крыша наполовину разобрана! Что случилось? Папа помог с ремонтом — и это повод для истерики?
— Ты не понимаешь! — Анна почти кричала. — Он ведёт себя… неподобающе!
— Кто? Отец? — Игорь рассмеялся. — Анна, опомнись! Он просто заботится о семье сына! У тебя переутомление что ли? Может, к врачу сходишь?
Разговор длился ещё несколько мучительных минут. Игорь списывал её страхи на усталость и переработку, отмахивался от её попыток объяснить произошедшее. В конце концов, он согласился вернуться — не раньше завтрашнего вечера, и только чтобы «успокоить её нервы».
Встреча была ледяной.
— Ну и где эти ужасы? — Игорь едва переступил порог. — Мама плачет, крыша не закончена… Что тут происходило такого страшного?
Анна пыталась объяснить — осторожно, подбирая слова. Говорила о дискомфорте, о неуместных прикосновениях, о том, что не может оставаться с его отцом наедине.
— К тебе? Отец? — Игорь смотрел на неё как на сумасшедшую. — Анна, он же помог нам с квартирой! Машин садик оплачивает! А ты что предлагаешь — памятник ему поставить за «домогательства»?
В его голосе слышалось не только недоверие, но и что-то паническое. Идти против отца означало потерять финансовую поддержку, признать, что его кумир оказался не тем, за кого себя выдавал.
***
На следующий день Анна встретилась с подругой в кафе. Катя слушала её осторожные намёки внимательно, но когда дошло до конкретики, лицо подруги изменилось.
— Постой, — Катя отставила чашку. — Ты говоришь о Викторе Петровиче? Но он же… Все его уважают! — Она помолчала, явно борясь с собой. — Аня, ты уверена, что не преувеличиваешь? Может быть, он просто… по-отечески заботится?
Физическая боль сжала грудь. Даже близкая подруга не могла поверить. Репутация Виктора Петровича была его лучшей защитой.
***
Вернувшись домой, Анна приняла решение. Когда Маша уснула, она спокойно сказала Игорю:
— Твой отец может приходить к нам только когда ты дома.
Игорь замер посреди комнаты. Лицо покраснело.
— Что?! — Голос сорвался. — Это мой отец! Он имеет право видеть внучку! Что он тебе сделал? Помогает, заботится! — Дыхание участилось, в глазах мелькнула паника. — Ты хочешь поссорить нас? Он же всё для нас делает! Квартиру! Садик! Ты понимаешь, о чём говоришь?
Страх потерять отцовские деньги был сильнее любых доводов жены.
Анна не отвела взгляда. В её голосе не было привычной мягкости.
— Понимаю прекрасно. Но моё спокойствие дороже любой финансовой помощи. Это не просьба, Игорь. Это условие.
***
Звонок раздался, когда Маша была в садике, а Анна только закончила уборку. На мониторе домофона — знакомое лицо. Сердце ухнуло вниз. Снова. Без Маши. Без повода.
Не открывать — значило дать ему причину жаловаться сыну на «неуважение» невестки.
— Анечка! — Его улыбка была ещё шире обычного. — Проходил рядом, решил заглянуть. Как дела? Внучка в садике? Жаль, хотелось повидаться…
Анна не отступила от порога.
— Виктор Петрович, извините, но я как раз собиралась уходить. Срочные дела.
Она схватила первую попавшуюся куртку, сумку и вышла на лестничную площадку. Но он не собирался уступать дорогу. Его рука поймала её за запястье.
— Куда торопишься? — Пальцы сжались неприятно сильно. — Аня, мы же взрослые люди… Поговорим спокойно. Ты же разумная женщина…
Запах его парфюма ударил в голову. Анна дернулась, но он держал крепко. В его глазах читалась привычная уверенность в собственном превосходстве, убеждённость, что она снова покорно подчинится.
И тогда что-то внутри неё переломилось. Не страх, а холодная, режущая злоба.
Она не стала вырываться. Вместо этого собрала всю накопившуюся боль в один мощный рывок на себя, вырвав руку с такой силой, что он отшатнулся к перилам.
— Слушайте внимательно, — голос дрожал, но слова падали чётко. — Либо вы прекращаете эти… домогательства, либо завтра я забираю Машу и уезжаю. Навсегда. И вы её больше не увидите. Выбирайте.
Эффект был мгновенным. Широкое самодовольное лицо исказилось от шока. Брови взлетели, рот приоткрылся. Он явно не ожидал такого отпора от «покорной» невестки.
— Ты… Анечка… — пробормотал он растерянно. — Я же просто… заботился о семье…
Но в голосе уже не было прежней силы.
***
Анна различала в его глазах то, что Виктор Петрович пытался скрыть — растерянность человека, впервые получившего отпор там, где привык безраздельно властвовать. Трещина пробежала по его самоуверенности, обнажив нечто неожиданно хрупкое. Но за собственной спиной Анна ощущала лишь пустоту — никаких запасных планов, никаких путей к отступлению. Денег в семье — кот наплакал. Собственного жилья — нет и в помине. Игорь… Игорь скорее встанет на сторону отца, чем поверит ей.
Этот ультиматум родился из отчаяния, стал последней картой в безнадёжной игре. И каким-то чудом сработал. Нужно было действовать, пока противник не пришёл в себя.
Она отступила на шаг к собственной двери, не ослабляя зрительного контакта. Голос стал деловым, почти мирным, но в нём не прозвучало ни намёка на компромисс по существу вопроса:
— Конфликты никому не нужны, Виктор Петрович. Маша действительно любит вас. — Она выделила интонацией это слово. — Мне приятно видеть, какой замечательный дедушка у неё есть. Пусть так и останется. Вы — любящий дедушка. Я — ваша невестка. Игорь — ваш сын. Всё. Больше никаких ролей. Никогда. Вас устраивают такие условия? Или требуются письменные обязательства?
Он стоял ссутулившись, словно внезапно постарел на несколько лет. Взгляд блуждал по стенам, по полу, только не встречался с её глазами. Величественная маска соскользнула, оставив растерянного мужчину, которого застали врасплох. Он кивнул, бормоча невнятно:
— Да… разумеется, Анечка… Я просто… беспокоился за вас. Не подумал… что вы так всё… истолкуете. — Он махнул рукой, не закончив мысль, и резко повернулся к лестнице. — Хорошо. Я… пойду.
Спускался он не своей обычной уверенной поступью, а как-то неровно, будто груз на плечах стал неподъёмным. Анна вернулась в квартиру и заперла дверь на все замки, прижалась к ней спиной. Колени предательски дрожали. Воздух застревал в груди. Этот раунд был выигран. Но сама война ещё не закончилась. Анна понимала это слишком хорошо.
***
Неделя спустя Игорь вернулся домой мрачный как осенняя туча. Швырнул портфель прямо у входа, даже не взглянув на жену:
— Отец названивал весь день. Что ты ему такого сказала? Он какой-то… подавленный совсем. Рассказывает, будто ты его выставила за дверь? — Игорь смотрел на неё с болезненным недоумением и немым укором. — Аня, зачем эти сцены? Он же старается нам помочь! Чем он так тебе досадил? Хочешь, чтобы помощь прекратилась? Чтобы мы влезли в долги по самые уши?!
Анна мыла посуду, держа спину прямо.
— Я попросила его уважать элементарные границы, Игорь. Именно то, о чём мы договаривались. Если он называет это «сценами» и «выставлением за дверь» — проблема в его восприятии. А по поводу помощи… — Она обернулась, вытирая руки полотенцем. — Помнишь старую мудрость про бесплатный сыр? Начинаю постигать её истинный смысл. Твоему отцу не помешало бы освежить знания по психологии взаимоотношений.
Игорь таращился на неё в полном непонимании.
— О чём ты говоришь?! Какая ещё психология? Папа просто… папа! — Он беспомощно развёл руками. — Делай что знаешь. Только потом не вини меня, когда придётся экономить на всём. — Он отвернулся, демонстративно уткнувшись в экран телефона. Анна выдохнула. Его недоверие зашкаливало, но отступать было некуда.
***
Прошёл месяц — тихий, натянутый до предела. Виктор Петрович стал появляться исключительно по воскресеньям, в присутствии Игоря. Приносил Маше небольшие подарки, играл с ней на ковре в детской. С Анной ограничивался протокольными фразами: «Добрый день», «Всего хорошего». Его взгляд больше не ощупывал её оценивающе, не искал зрительного контакта. Казалось, он заключил с собой соглашение — строго соблюдать установленные рамки. Анна дышала немного свободнее, но напряжение никуда не делось.
Однажды вечером позвонила Катя, подруга Анны, работающая бухгалтером. Голос звучал взволнованно.
— Ань, привет! Не поверишь, что сегодня услышала! Помнишь, я веду дела у крупной фирмы, торгует стройматериалами? Так вот, они в панике — твой свёкор, их основной поставщик, внезапно начал срывать поставки по уже оплаченным договорам! Поговаривают, что у него серьёзные финансовые проблемы. Говорят, налоговая взялась за его «оригинальную» отчётность. Очень уж оригинальную.
Анна замолчала, прижимая трубку к уху.
— Любопытно, — произнесла она ровным тоном. — Информация достоверная?
— Абсолютно! — Катя понизила голос до шёпота. — У них настоящая тихая паника. Говорят, кредиторы уже проявляют активный интерес. На твоём месте я бы начала откладывать на чёрный день. Если у Виктора Петровича всё развалится, его «помощь» исчезнет в первую очередь.
— Благодарю, Кать, — Анна ощутила странное, холодноватое спокойствие. — Очень полезная информация.
***
Через неделю грянул гром. Новости о крушении бизнес-империи Виктора Петровича распространились со скоростью лесного пожара. Налоговая проверка обнаружила массовые нарушения, скрываемые годами за фасадом благополучия. Чудовищные по размерам штрафы. Реальная угроза уголовного преследования за уклонение от налогов в крупных размерах. Репутация «достойного семьянина» и «уважаемого предпринимателя» рассыпалась в пыль за считанные дни.
Фотографии Виктора Петровича — внезапно одряхлевшего, с потухшими глазами и осунувшимся лицом — попали в деловые новости и городскую хронику. Он метался между юридическими конторами, отчаянно пытаясь удержать на плаву тонущий корабль своего дела. Все его средства, вся энергия, каждая минута теперь уходили на борьбу за финансовое выживание и попытки избежать тюремного заключения. Помощь внучке? Подарки? Частный садик? Об этом не могло быть и речи. Его «всемогущество» оказалось карточным домиком, который разметал первый же серьёзный ветер государственной проверки. Иллюзия рухнула, обнажив прогнивший фундамент.
Анна наблюдала за катастрофой со стороны, с отстранённым, почти научным любопытством. Странное облегчение переплеталось с крупицами сочувствия — не к нему лично, а к жалкому зрелищу его падения. Опасность миновала. Не благодаря её усилиям, но миновала. Его власть над их семьёй растворилась, как утренний туман под солнцем. Он больше не представлял угрозы. Его мысли, его силы поглотила личная катастрофа планетарного масштаба.
Анна испытывала не торжество, а глубокую, проникающую до костей усталость и тихую, молчаливую признательность судьбе за эту передышку. Она устояла. Она защитила себя и дочь в тот решающий момент на лестничной площадке. Она оказалась крепче, чем думала о себе. И теперь у неё была её семья — пусть не безупречная, склеенная из обломков, но принадлежащая ей.
Она стояла на балконе их квартиры. Именно их квартиры. Не милостыни влиятельного свёкра, а заработанной скромным, но общим с Игорем трудом. Воздух был чистым, освобождённым от тяжёлого, душного одеколона и вездесущего страха.
— Отец звонил, — голос Игоря в трубке звучал приглушённо, растерянно. — Кричал, как подстреленный зверь. Требовал… нет, вымогал срочную денежную поддержку. Твердил, что если я не раздобуду средства, он… пропадёт. Именно так и сказал: «Сынок, я пропадаю!».
— Как душевно, — отозвалась Анна. — Его красноречие всегда поражало изысканностью и глубиной переживаний. Напомни ему, что адвокаты берут немалые деньги, а твоя зарплата не безразмерна. Особенно сейчас, когда мы покрываем все расходы самостоятельно. Без великодушной родительской поддержки.
— Аня, он всё-таки… — Игорь осёкся.
— Он сам довёл себя до такого положения, Игорь, — жена мягко, но непреклонно завершила его фразу. — Играл с огнём, полагая себя неприкасаемым. Пожар вспыхнул не по нашей вине. Мы можем оказать моральную поддержку… на расстоянии. И предложить горячий чай, если вдруг заглянет. Но финансовой помощи не будет. Наши средства идут на Машу и на этот самый балкон. Ясно?
***
Игорь пребывал в шоке. Отец — его незыблемый авторитет, его материальная опора — рухнул, выставив напоказ жалкую, трусливую изнанку и залежи лжи. Игорь разрывался между работой, домом и приёмными отцовских адвокатов, стараясь осмыслить размеры катастрофы и понять свою новую роль. Злость на отца за безответственность, за то, что подвёл всю семью, смешивалась с растерянностью щенка, брошенного в штормовое море, и первобытным ужасом перед неизвестностью.
Теперь ему предстояло обеспечивать их одному. Это оказалось тяжело, непривычно, страшно до дрожи в коленях. Но в этом хаосе был странный, неожиданный стимул. Он сердился, жаловался приятелям в перерывах, но… трудился. Искал дополнительные заработки. Напрягался до предела.
Однажды вечером, устало располагаясь на диване рядом с читающей Анной, он сказал с горечью, но и с долей стыдливого признания:
— Знаешь… как кстати ты тогда попросила… чтобы папа реже заходил без меня. Точно в цель попала. Интуицией, что ли? Видимо, у него уже тогда всё летело под откос, нервы не выдерживали, вот он и звереет. Спасибо, что не устроила скандал. Сберегла нам массу переживаний. Хотя, может быть, стоило его раньше образумить…
Он не догадывался о правде, не видел того леденящего кошмара в глазах жены на лестничной площадке. Он благодарил за мнимую «интуицию», за её выдержанность. Анна не стала его разочаровывать, не стала ворошить тот ужас. Пусть думает так. Главное — он был рядом, с ней, учился нести ответственность, а не сваливать её на чужие плечи. И в его растерянности проглядывало что-то новое — зрелость.
***
Анна опиралась о перила балкона, наблюдая, как город медленно облачается в вечерние тени. Машины внизу ползли по асфальту, словно светлячки, их фары прочерчивали привычные маршруты домой. Этот гул – тысячи жизней, спешащих к своим очагам – больше не казался ей чужим. Он стал частью её мира, мира, который она отстояла.
Из квартиры доносились обрывки детского монолога. Маша устроила очередное представление для своей плюшевой армии, рассадив медведей, зайцев и единственного потрёпанного слона в строгом порядке на ковре.
— Итак, господа министры, — серьёзно объясняла она своим подданным, — сегодня мы будем строить новый замок. Без темниц! И чтобы у всех были красивые комнаты с окошками.
Анна улыбнулась. Дочь унаследовала от неё тягу к справедливому миропорядку, но, к счастью, воплощала её в менее драматичных декорациях.
— Мамуля! — Маша материализовалась рядом с той внезапностью, которая свойственна только детям. В руках у неё был лист бумаги, измазанный акварелью до состояния радужной каши. — Смотри, какой домик я нарисовала!
Дочка с энтузиазмом водружила на балкон пластиковый стульчик и забралась на него, устраиваясь рядом с матерью. Рисунок она держала, как знамя победы.
— Тут мы все: ты, папа, я, и Басик! — Маша тыкала пальцем в разноцветные кляксы, которые при очень большом желании могли сойти за человеческие фигуры. — И солнышко! И никаких злых драконов!
Анна всмотрелась в детское творчество. Дом был нарисован неровными, но решительными линиями – крыша ехала вбок, окна имели разные размеры, но в этой кривизне была какая-то особенная правдивость. Рядом с домом четыре фигурки держались за руки, а над ними светило солнце с лучами во все стороны. Кот Басик был изображён размером со взрослого человека, но это, видимо, соответствовало его значимости в семейной иерархии.
— Никаких, — Анна обняла дочь, притянув её к себе. Машин запах – смесь детского шампуня, акварели и того неуловимого аромата, который есть только у детей, – показался ей дороже любых духов. — Самый лучший домик на свете. Потому что наш. Нарисованный и построенный нами. Драконы остались в своих пещерах.
Маша удовлетворённо хмыкнула и устроилась у матери на коленях, прижимаясь спиной к её груди. Рисунок она бережно положила на перила – пусть ветер не унесёт такое сокровище.
Анна прикрыла веки и вдохнула вечерний воздух. Он был прохладным, с едва уловимым привкусом осени и свободы. Где-то в глубине души ещё тлели угольки старой боли – воспоминания об унижениях, о страхе, о том времени, когда её жизнь принадлежала не ей. Пепел прошлого всё ещё давал о себе знать неожиданными приступами тревоги, внезапными кошмарами, но теперь это было лишь эхо, а не реальность.
Новое ощущение, поселившееся в её груди, было хрупким, как первая корочка льда на лужах, но в своей основе – неколебимым. Спокойствие. Не подаренное, не заимствованное, а заработанное собственными руками, собственными решениями. Она знала теперь: за её спиной не призрачная защита чьей-то милости, а настоящая крепость. Пусть небольшая, пусть ещё пахнущая свежей краской и новой мебелью, но её собственная.
— Мам, а драконы когда-нибудь вернутся? — Маша вдруг подняла голову, всматриваясь в материнское лицо с той серьёзностью, которая порой пугает взрослых своей проницательностью.
Анна задумалась. Хотелось сказать «никогда», но дочь заслуживала честности.
— Может быть, — ответила она, поглаживая Машины волосы. — Но знаешь, что я поняла? Драконы боятся не рыцарей в доспехах. Они боятся тех, кто научился строить крепкие дома и не пускать их внутрь.
— А наш дом крепкий?
— Самый крепкий. Мы его строили сами, помнишь?
Маша кивнула и снова устроилась на коленях, теперь уже окончательно. Её дыхание становилось ровным – день был насыщенным, и сон уже подбирался незаметными кошачьими шагами.
Анна обняла дочь крепче. Внизу город продолжал свою вечернюю симфонию, а где-то совсем близко, за стеной, мурлыкал Басик, устроившийся в своём любимом кресле. Дом жил своей спокойной, размеренной жизнью – жизнью, которую никто не мог отнять или подарить, потому что она была выстроена не из чужих кирпичей.
И в этой тишине, наполненной детским сопением и городским гулом, Анна поняла: счастье не в отсутствии драконов. Счастье в том, чтобы знать – твой дом построен так крепко, что никакой дракон не сможет его разрушить. Даже если он когда-нибудь попробует.
